Клонируем кедры

Какое будущее у российской науки?

Российская наука возрождается, набирает силы после тяжёлых 90-х годов прошлого века. Так считают одни эксперты. Другие уверены: никакого кризиса и не происходило, были проблемы с финансированием, а это сказалось лишь на зарплатах учёных, а не на их достижениях. Третьи считают: самый серьёзный спад — ещё впереди.

Как развивается наука в нашем городе? Какими достижениями красноярских учёных мы можем гордиться? Может ли наша наука конкурировать на мировом уровне? Какое будущее научной деятельности прогнозируют эксперты — этим темам посвящены материалы нашей рубрики “Вопрос месяца”. Приглашаем к диалогу читателей газеты.

Эксперт красноярского краевого фонда поддержки научной и научно-технической деятельности, профессор кафедры селекции и озеленения СибГТУ Наталья Братилова высоко оценивает уровень красноярской науки. “Как эксперт фонда постоянно получаю работы как студентов, так и преподавателей высшей школы, — говорит она. — Вижу уровень работы всех учёных нашего профиля, и он достаточно высок. Красноярские деятели науки дадут фору многим. Они ведут разработки в самых современных направлениях. Например, в Институте леса сегодня занимаются изучением культуры ткани: выращивают растения из клеток. Это можно сравнить с клонированием животных. Красноярские учёные не боятся заниматься новым, неизведанным ранее — и это их плюс”.

Ещё один важный момент — признание наших деятелей науки на международном уровне. “Мы сотрудничаем с зарубежными коллегами, — рассказывает профессор. — Так, в августе в Красноярске состоится международная конференция по селекции и генетике. На неё съедутся учёные со всего мира. Такое мероприятие проводится каждые два года, в этот раз Красноярск принимает гостей. Наши сотрудники проводят совместные экспедиции с учёными из Канады, стажируются за границей, сами читают лекции в зарубежных вузах. Например, не так давно учили выращивать сибирские кедры в Китае”.

Что касается проблем науки, они не отличаются от общероссийских.

— Понятно, что все научные разработки зависят от финансирования, — говорит Наталья Братилова. — Раньше финансирование давалось на 10–20 лет. Учёные были уверены в будущем, могли спокойно заниматься работой. Сегодня гранты рассчитаны на два-три года. Для фундаментальной науки этого времени очень мало, до практической деятельности дело не доходит. Невозможно подобрать хорошие кадры для исследовательской работы, люди хотят стабильности, не соглашаются трудиться временно.

Вадим Кольга, доцент, проректор по довузовской и воспитательной работе СибГАУ считает, что сегодня наука по отдельным отраслям развивается неравномерно.

— Если есть большие деньги, которые вбрасываются в нефтедобывающую сферу, то соответственно это направление деятельности учёных развито сильнее, — говорит он. — Кроме того, отдельные отрасли, например, медицина, достаточно развиты благодаря старому запасу: они особо поддерживались в советское время. Насчёт будущего — пока перспективы не очень хорошие. Деньги нужны сейчас: и под конкретные стратегические программы, и под прикладные, и под фундаментальные исследования. Только тогда можно говорить о будущем. Вместе с тем наличие большого финансирования в определённой сфере не говорит, что в ней есть хорошие учёные. Но сильный научный потенциал не может развиваться без программ поддержки. Рассмотрим сложившуюся ситуацию на примере космонавтики. Эта сфера находится в промежуточном положении. Мы достигли больших успехов, наши заслуги признаны во всём мире. У нас есть потенциал, интересные наработки и — непропорционально низкая в последние годы заинтересованность государства в этом направлении деятельности. Одно дело — произносить громкие слова о Годе космоса, другое — создавать хорошие стратегические программы, которые бы захватывали все сферы: от профориентации до создания новых ракетоносителей. Мы летаем на тех, что были сконструированы ещё во времена Королёва.

Среди наиболее ярких научных открытий красноярских учёных эксперты называют работу профессора, заместителя директора института биофизики, заведующей кафедрой СФУ Татьяны Валовой. Она разработала основы синтеза уникального биополимера. По своим свойствам этот полимер не отличается от обычных пластиков. Но, например, в отличие от полиэтилена, который после использования загрязняет окружающую среду две тысячи лет, пакет, сделанный из этого полимера, исчезнет через два месяца.

Красноярцы изучают и столь популярные сегодня стволовые клетки. Разрешённым законом клонированием клеток в исследовательских целях в нашей стране занимаются всего несколько лабораторий, поскольку это слишком дорогостоящий процесс. В нашем городе исследуют эмбриональные стволовые клетки. Именно из них в специальных условиях можно получить практически все разновидности клеток, из которых состоит организм человека. Созданные клетки можно использовать для терапевтических процедур — лечить самые сложные болезни. Пока разработки находятся в стадии эксперимента.

Однако всё чаще стал звучать вопрос: не слишком ли много у нас учёных мужей, которые занимаются “наукой” для галочки? Может быть, имеет смысл сократить количество исследовательских институтов и лабораторий, создать несколько крупных научных центров, наподобие Сколково, тем самым сэкономив деньги и направив их действительно талантливым, занимающимся делом людям.

“В своё время учёных тоже разгоняли, можно привести пример Королёва, которого обвинили в перерасходе и краже пороха. В итоге Королёв отправился валить лес,— рассказывает Пётр Константинов, депутат городского Совета Красноярска, кандидат философских наук. — Кого из учёных стоит поддерживать, а кого увольнять — вопрос серьёзный. К сожалению, сегодня действительно немало людей при должностях получают кандидатские и докторские степени, не занимаясь наукой. Если отделить их, окажется, что количество реальных учёных невелико. Но у нас есть специалисты, известные на мировом уровне.

На самом деле поддерживать нужно не отдельных учёных, а научные школы, которые достигают значимых успехов. До 1941 года институты фундаментальных направлений находились в нескольких городах — Казани, Москве, Санкт-Петербурге, Ростове, Новочеркасске. В период Отечественной войны учёных вывезли с привычных мест, традиционные научные школы разбились, размазались. После войны советское правительство создавало научные центры в определенных регионах, снова произошла рокировка специалистов. В результате сегодня в некоторых случаях сложились странные ситуации. Например, в Бурятии находился учёный совет для защиты кандидатских и докторских по филологии, хотя этот регион никогда не был центром изучения русского языка. Думаю, каждому городу не нужно иметь множество научных институтов и вузов. Как их закрывать, чтобы не навредить талантам, — вопрос сложный, актуальный”.

Еще одна болевая точка современной российской науки — отток специалистов, особенно молодых и перспективных, за рубеж. Яркий пример — в прошлом году Нобелевскую премию по физике присудили выходцам из России, работающим в Великобритании, — Константину Новосёлову и Андрею Гейму.

— Почему эти люди уехали за границу и смогли достигнуть такого успеха? Потому что таланты и способности нужно грамотно раскрывать и давать возможности для их реализации, — считает Пётр Анатольевич. — Та школа преподавания, которая сложилась у нас, создаёт условия для раскрытия таланта. Но должна быть последовательная цепочка: способный учёный должен попадать в среду, в которой может реализоваться. У нас этого, к сожалению, сегодня нет. Зарегистрировать и укомплектовать фирму, занимающуюся научно-техническими разработками, крайне сложно. В налоговой системе учёного рассматривают как предпринимателя, перепродавца знаний. Соответствующих условий для работы нет.

“Говорить о будущем науки можно только тогда, когда им будут заниматься на всех уровнях, комплексно, системно, — считает Вадим Кольга. — Нужны хорошие программы под производство, под фундаментальные разработки. Это, кстати, самый больной вопрос. Вся наука закончится через 10—15 лет, если не будет учёных, занимающихся фундаментальными исследованиями”.