Александр Розенбаум: «Мечтаю увидеть свои стихи в учебнике литературы»

На его концертах всегда аншлаг. В зале — зрители разных поколений и мастей. Тут и подростки, осваивающие гитару, и интеллигентные старцы в пенсне, и дамы в вечерних туалетах, и братаны с бритыми головами. Творчеству Александра Розенбаума покорны все возрасты и умы. В его песнях каждый находит свою, трогающую за душу рифму и ноту. Очередное выступление в Красноярске позволило лишний раз в этом убедиться. Полный зал, несмолкающие аплодисменты и три часа гениальных песен и стихов. После концерта исполнитель пообщался с журналистами. Газета “Городские новости” была единственным печатным СМИ, которому маэстро уделил своё внимание.

Не жеманный и не упивающийся собственной славой, Розенбаум сразу начинает с самокритики:

— Мне мои концерты нравятся один к двадцати пяти. Это когда я получаю полное удовлетворение, когда всё прошло гладко и идеально. Зритель не видит многого, не слышит многого: кто-то ноту не ту зацепил, я где-то слова забыл. А меня это расстраивает. Но это не значит, что сегодняшний, вчерашний или завтрашний мой концерт неудачный. Мне просто виднее и слышнее. И вообще, человек не должен быть довольным. Больше он должен быть недовольным собой, тогда у него всё будет лучше получаться.

— Вы часто бываете с гастролями в Красноярске. Ощущаете, как меняется город?

— Первый раз в Красноярске я выступал году в 81-м. Что тут говорить, за это время вся страна изменилась. Я много гастролирую и вижу, как развиваются города. Меняются приблизительно одинаково все — и Нарьян-Мар, и Красноярск, и Ростов-на-Дону, и Москва. Прежде всего мы говорим о транспорте, строительстве, об одежде людей и, к сожалению, о психологии и морали. Мне сегодняшние настроение и мораль общества менее симпатичны, чем 30 лет назад: тогда люди были добрее по отношению друг к другу.

— Как расцениваете последние перемены в стране, связанные с крымскими событиями?

— Я отношусь с уважением к волеизъявлению граждан этого полуострова. Желание жить с Россией — это их право. Быть в составе Украины — тоже их право. Да даже если бы они захотели стать частью французской империи — ради Бога. Сегодня выбор сделан, и это решение я приветствую: люди хотят вернуться домой. Ведь если не говорить о Татарской и Османской древней истории, то Крым всю жизнь был российским. А Севастополь — это город русских моряков, и никто меня, флотского человека, не переубедит в обратном.

Я поддерживаю Владимира Путина в твёрдости принятия данного решения. И незачем становиться на колени перед Евросоюзом. А то, что кто-то стал нам указывать, — это просто бред. Если завтра Шотландия захочет отвалить от Англии — это её право. А франкоязычный Квебек давно мечтает отвалить от Канады, но мы же не лезем. Что за хамские дела?

…Что касается вводимых для России санкций, то для нас здесь и положительная сторона есть — мы наконец-то начнём делать свои шнурки. Потому что давайте-ка прикинем, что на нас российского? Ни на ком ничего нет — все в импортном. Может быть, если нам перестанут продавать шмотки, мы начнём их делать сами, и наш мелкий и средний бизнес получит определённую преференцию.

Сейчас крайне важно, чтобы наши люди понимали: не все украинцы фашисты. Я недавно был с гастролями на Украине и видел её граждан — они такие же, как мы, а болваны есть везде. Революция — она как кружка пива, выплёскивает пену. А в пене кто? Недоучки и недоумки. Потому что приличные и интеллигентные люди считают, что об этом нужно говорить на кухне. Им и во власть идти западло. Но чтобы страну сделать лучше, ею должны руководить умные люди.

— Ваш гастрольный график весьма насыщенный. Только в марте Вы посетили свыше десятка городов. Откуда черпаете энергию и силы?

— Я заряжаюсь от людей и каждый раз на концерте говорю зрителям об этом, благодарю их. Я заряжаюсь от чувства долга и обязанностей. Как говорится, взялся за гуж — не говори, что не дюж. Или если не я, то кто? Ещё можно несколько десятков поговорок вспомнить на этот счёт. За силы спасибо генетике. Ну и воспитанию. Я всю жизнь видел, как пашет мой отец, он работал врачом. Я видел, как трудятся другие люди. Говорят, что можно бесконечно смотреть на то, как работает человек. Можно, но только для того, чтобы и от себя требовать того же. От себя, не от других.

— Александр Яковлевич, считаете ли Вы себя счастливым человеком?

— Я всегда, когда слышу этот вопрос, а он задаётся достаточно часто, говорю, что абсолютного счастья не бывает. Оно состоит из маленьких моментов счастья. Так вот, чем этих моментов больше, тем человек счастливее. Если говорить конкретно о том, счастлив ли я, то скорее да, чем нет. Объясню. Я отношусь к мужескому полу, а для мужеского пола работа — прежде всего. Семья, друзья — это всё замечательно, потрясающе и здорово, но главное — работа, найти своё призвание и удовлетворение. Я хожу на работу с огромной радостью. А когда ты работаешь с удовольствием и когда чувствуешь, что ты нужен людям — это счастье. Всё остальное мелочи.

— Несколько лет назад Вы признались, что мечтаете о том, чтобы Ваше произведение вошло в учебник литературы. Это является целью?

— Я всегда об этом говорю и ничего в этом не вижу страшного: мечтаю увидеть свои стихи в учебнике литературы. Потому что признание поэта — это изучение его творчества. Не просто чтение его стихов под луной на скамейке, а их постижение. Я хочу, чтобы в обязательную школьную программу вошли песни Высоцкого и Окуджавы, ну и, Бог даст, мои произведения. Какие именно — не моё дело обсуждать собственное творчество, это пусть люди выбирают. Вот такая у меня есть мечта — полушутливая-полусерьёзная. Знаете, пластинки — они ведь ломаются, теряются, а книжка в библиотеке всегда стоит. Как символ настоящего признания мастера.

— Как-то Вы подметили, что фраза “листья падают вниз” наивна. Часто ли пересматриваете отношение к собственному творчеству?

— Да, фраза наивна, и я это прекрасно знаю. Но это не значит, что её не должно быть. Вот вы мама, и у вас есть ребёнок. А будет и второй, и, даст Бог, третий. Кого вы будете любить больше? Вы будете любить их всех одинаково, но трястись больше будете над младшим, последним. Так и я в своём творчестве: песни — это мои дети. Они родились, и я знаю, какой ребёнок хроменький, какой косенький, но это мой ребёнок, и я не собираюсь его переделывать, я его люблю.

Когда я написал “листья падают вниз” в песне “Вальс-Бостон”, мне на это указали. Мол, куда ещё падать листьям? Позже я решил выпендриться и в песне “Нарисуйте мне дом” я написал “и летят в небеса, в облака поднимаются листья”. Специально для того фраера я листья запустил вверх, захочу — запущу их вбок. А переделывать я ничего не буду — написанное пером топором не вырубить.

Вот ещё случай. Один человек сказал мне, что в моей песне “Умница” допущена неточность. Там есть фраза “цвела сирень и густо пахло мятой”, и он подметил, что сирень цветёт в мае, а мята — в августе. Я что, ботанику изучал в 18 лет? Я её вообще никогда не любил. Тогда я начал лепить ему про то, что шёл в мае и жевал резинку мятную. На это он, очень докопательный человек, сказал, что в то время не было в нашей стране жвачки. А я ответил, что, мол, у финна сфарцевал за 20 копеек пластик. Такая вот история.

Сегодня мне 62 года, и я пишу неизмеримо профессиональнее, правильнее, чем я это делал в двадцать. На возраст ведь нужно делать скидку. Сейчас я проверяю всё. И если я беру какое-то слово, в значении которого неуверен, без энциклопедического словаря и близко подходить к нему не буду. А мальчишка, который пишет песню, не должен по учебникам ботаники смотреть, когда мята цветёт, а когда сирень.