В Красноярске шли радиопередачи на кызыльском языке

Чем жили, чему радовались, о чём мечтали красноярцы 50-60 лет назад? У каждого - свои воспоминания. Известный красноярский журналист Виктор Евграфов, который в последние годы живёт в Орле, в книге «Наш рабочий район» описал не просто своё детство - благодаря его воспоминаниям вырисовывается образ Красноярска 50-х годов.

Город вошёл в мою жизнь правобережной окраиной. Неподалёку от цементного завода стояла кирпичная школа номер двадцать пять. Напротив - одноэтажное белёное здание клуба. Мама, выпускница Ленинградского педагогического института имени А. И. Герцена в свои 29 лет была принята на работу… директором этой школы. Бабушку на работу не брали. Она сидела дома со мной, пятилетним. При школе была крохотная квартирка с комнаткой и кухней, где нас и поселили.

Летом я бегал гулять к подножию горы, там росли жарки. Набирал охапки цветов и гордо приносил домой. Прежде чем приблизиться к подъезду, смотрел, гуляет ли неподалёку приземистая дворовая собачонка Булька. Ребятишки смертельно боялись её, хотя она никогда никого не кусала, а только заливисто и прегромко лаяла с подвываниями. От этого лая я дрожал как осиновый лист. Визгливый Булькин голос, переполненный децибелами, внушал детям панику.

И ещё один детский страх того периода запомнился на всю жизнь. На столбе висел репродуктор. Каждый вечер в пять часов из него раздавалось: «Говорит Кызыл». Далее вся передача шла на кызыльском языке. В конце Великой Отечественной войны Тува вошла в состав РСФСР. Красноярский край был её ближайшим соседом, оказывал небольшой горной стране помощь. Трансляция передач из Кызыла и была частью того шефства, которое взял над Тувой наш край. Не знаю почему, но незнакомая и непонятная речь ассоциировалась у меня, пятилетнего, с грозной личностью злого сказочного волшебника. Казалось, он, волосатый и страшный, как дикая обезьяна, сейчас выскочит из широкого говорящего зёва репродуктора и унесёт тебя в заморские страны. Как только начинались передачи из Кызыла, я уходил домой и сидел там весь час, пока продолжалась трансляция.

А в принципе жизнь «на цемзаводе» начиналась для меня, пятилетнего, интересно. Однажды к клубу подъехали чёрные «эмки» и легковые «зилы». Важные дяденьки в тёмных костюмах и широких шляпах вышли из машины, окружив плотным кольцом полноватого человека с лысиной. Человек этот окинул взглядом пространство. Посмотрел на нашу немногочисленную группу окрестных пацанов и строго спросил у своего окружения: «Почему это дети у вас такие худенькие и бледные?» Окружающие что-то угодливо зашептали лысому, но тот, не слушая их, прошествовал в клуб. Вечером я узнал от отчима, что в клуб приезжал Лазарь Моисеевич Каганович, в сталинском правительстве влиятельнейший министр, коего мы, детвора, и сподобились случайно увидеть живьём.

Площадь перед школой стала для меня первым объектом познания окружающего мира. На ней размещался маленький базарчик, где хозяйки продавали картошку, морковь, огурцы. Никакая милиция этих «продавцов» не гоняла. Рыночек был очень популярен среди тех, кто жил рядом, в бараках. У школьной уборщицы, добрейшей старушки Сергеевны, огород был вскопан тут же, на горе. Она продавала свою картошку, а я сидел рядом с ней, выдавая себя за хозяина. Сергеевна подтверждала покупателям: это не моя картошка, а его. Покупатели важно кивали головами и спрашивали меня: «Почём ведро, малец?» - «Пятьдесят копеек», - важно отвечал я. Это был у меня первый и последний опыт вхождения в «рыночные отношения». Больше никогда и ничем мне торговать не приходилось.

Мне порой кажется, что Ленинский район пятидесятых годов и нынешний - это два разных района. Не удивительно. И время было другое, и быт, и облик, и люди тоже отличались во многом от тех, кто живёт сегодня. Хотя посмотрите - три четырёхэтажных «эсковских» дома по улице Юности и проспекту имени газеты «Красноярский рабочий» как стояли раньше, так и сегодня стоят, образуя треугольник просторного двора, замыкающийся территорией пятнадцатой школы, где я учился с третьего по восьмой класс.

Через дорогу от домов завода синтетического каучука располагался целый посёлок двухэтажных шлакоблочных жилых зданий. На их месте сегодня выросли многоэтажные дома. Мальчишек, которые жили там, мы называли «шлакобетонцами» и постоянно воевали с ними, бросая жребий, кому быть «немцами», а кому «русскими». Великая Отечественная война закончилась совсем недавно. Ненависть к фашистам была для нас чувством святым, но игра есть игра. Не «русские» же с «русскими» должны идти друг на друга?..

Сегодня некоторые реалии правобережного быта Красноярска пятидесятых - шестидесятых годов кажутся забавными и невероятными. Но они были, и память время от времени невольно возвращается к ним. В начале пятидесятых каждое утро перед нами вставала проблема купить свежий хлеб. Десятки мальчишек с восьми утра занимали очередь в хлебном магазине по улице Ползунова, неподалёку от ДК 30-летия ВЛКСМ. Очередь у окна, где выдавали хлеб, собиралась огромная. Площадка у магазина была запружена, почти как улица во время праздничной демонстрации. Ребята и взрослые плотным кольцом окружали заветное окошко. Кто не хотел ждать, проделывал невероятный трюк (я на него не решался). Пацаны время от времени по головам взрослых очередников ползком пробирались к окну и на верёвочках, как на удочках, спускали продавцу привязанные рубли. Взрослые чертыхались, пытаясь осадить нахалят, но хотите верьте - хотите нет, хлеб насущный добивался таким образом гораздо быстрее, чем при долгом стоянии в очереди.

Жизнь в очередях - это целая эпопея послевоенного времени. Помню, как мы с бабушкой занимали в гастрономе на проспекте имени газеты «Красноярский рабочий», неподалёку от проходной Красмаша, очередь за сахаром, маслом, мукой. Приходили рано утром. Записывались. Получали номер (я наносил его на ладонь химическим карандашом). Потом до открытия магазина можно было пойти домой, но лучше стоять и дожидаться, пока отворят дверь. Вся толпа в магазинном зале не помещалась, мы часами выстаивали на улице. Бывало, чтобы получить свой «паёк» продуктов (их выдавали по норме в одни руки), мы с мамой и бабушкой попеременно простаивали в очереди целый день - с утра и до закрытия магазина. А вот красная и чёрная рыбья икра свободно лежала на прилавках.

Была в нашем детстве одна несказанная радость, праздник настоящий - сходить в кино в ДК имени 1 Мая или во Дворец культуры 30-летия ВЛКСМ. Чтобы мама и бабушка выдали мне тридцать копеек на билет, я должен был в течение недели не получать ни единой двойки. Это не всегда удавалось. Воскресенье без кино считал пропащим днём. Но вот разрешение получено, и я вместе с приятелями бегом бегу к деревянному фасаду «Ворошиловского клуба» (как тогда называли Дворец культуры им. 1 Мая). Здесь опять очередь. Но она проходит быстро, и вот ты, настоящий счастливчик, занимаешь своё место. Гаснет свет. Бодрая музыка сопровождает титры киножурнала «Новости дня». Новостными эти документальные выпуски можно было считать с натяжкой. Все «свежие» события были уже в прошлом, пока киножурнал доходил до красноярских кинотеатров. И всё равно было интересно смотреть на чужую жизнь, проходившую в далёкой Москве и других городах СССР. Многие события того времени, происходившие в стране, входили в нас благодаря этому забытому ныне документальному киножурналу. Теперь события, происходящие в мире, находят нас в тот же день, час и даже минуту по телеканалам.

А тогда телевизоров у нас ещё почти ни у кого не было. И ныне забытые фильмы - «Щит Джургая», «Третий удар» (на военную тему), «Жди мен», «Илья Муромец», цветная, роскошная киносказка и другие собирали полные зрительные залы. Иногда привозили и цветные киноленты.

Некоторые мальчишки, жившие в нищих бараках так называемого «четвёртого участка» (где сейчас поворот у двадцатой больницы на Октябрьский мост), шли в кино «на прорывуху». Плечом к плечу, с сомкнутыми в ладони руками разбегались и таранили несчастных контролёров. Поймать прорвавшихся в кинозал не было никакой возможности. Они единым махом растворялись в толпе.

На наших детских глазах правобережная часть города, состоящая из редких кирпичных домов и большого количества одноэтажных деревянных и бараков, превращалась в ту, которую мы видим сегодня: проспект, улицы, переулки… Всё поменялось, всё стало другим. Кто сейчас из людей более молодого поколения помнит поезд «мотаню»? Паровоз с несколькими сидячими пассажирскими вагонами мотался с левого берега на правый, возил рабочих на строительство аффинажного завода (цветмета) и другие строительные объекты. Паровоз натужно свистел, вагоны со скрипом двигались, перевозя огромные партии строителей и рабочих. Так было до 1957 года, пока по правобережью не пустили первые трамваи. Мне довелось покататься именно в первом одновагонном трамвае, гордо проехавшем по вновь уложенным рельсам правого берега. Это было 1 мая. Каким образом я втиснулся в этот торжественный трамвай, уже не помню. Даже сесть удалось. Трамвай шествовал, неустанно давая звонки, а по обочинам пути стояли люди и дивились на новоявленное электрическое чудо. Очень скоро трамваи стали обыденным видом транспорта, заменившим поезд «мотаню» и разгрузившим маленькие, пахнущие бензином автобусики.

Летом по субботам и воскресеньям мы ходили гулять в парк имени 1 Мая на берегу Енисея, за Дворцом культуры. Большой фонтан собирал вокруг себя любителей прогуливаться парочками или компаниями. На летней сценической площадке выступал духовой оркестр дворца. Играли вальсы, танго, фокстроты. В тенистых уголках на скамеечках влюблённые сидели в обнимочку и целовались, не обращая внимания на прохожих. В этом маленьком «парижике» я в 14 лет назначил первое свидание девчонке, которая мне нравилась. Она пришла. Я увидел её издалека, застеснялся и убежал.

Школьники пятидесятых годов в своём подавляющем большинстве были чем-то увлечены. В сорок восьмой школе, где я заканчивал 9-й и 10-й классы, мы рисовали и писали огромные, во всю стену, стенные газеты. Такую же большую стенгазету выпускали в районном Доме пионеров, куда я писал свой первый в жизни репортаж о встрече красноярцами Никиты Сергеевича Хрущёва. Помню, что за много часов до проезда правительственного кортежа массы народа выстроились по бокам проспекта имени газеты «Красноярский рабочий». Ждали часа четыре. Наконец, в сопровождении милиции перед нами медленно проехала кавалькада легковых машин. На одной из них, легковушке с открытым кузовом, сидела группа кинооператоров с огромными съёмочными аппаратами. Никита Сергеевич сидел в одном из «зилов» и из раскрытого окна приветливо помахивал рукой. Машины ехали медленно, я хорошо разглядел его лысую и круглую, как большой бильярдный шар, голову. Кортеж направлялся в Красноярск-26. А на митинге, состоявшемся на заводе «Сибтяжмаш», Никита Сергеевич выступал перед рабочими. Его речь транслировалась с помощью мощных громкоговорителей. Я собственными ушами услышал, что капиталисты «заболели мандражой» и мы им покажем «кузькину мать» тем, что к 1980 году построим коммунизм. Каждая семья будет жить в отдельной квартире. Продукты питания будут продаваться по самым низким ценам или вообще раздаваться бесплатно. Мы будем бесплатно учиться и получать медицинскую помощь, каждому всё дадут по его потребностям, только работай добросовестно, - оптимистически гремел усиленный динамиками голос Первого секретаря ЦК КПСС. Ещё Никита Сергеевич очень хвалил красноярцев, которые развернули мощное жилищное строительство пятиэтажных панельных домов (позднее их назвали хрущёвками).

Позднее в выпуске теленовостей я снова увидел и проезд Хрущева, и митинг. Телевидение вошло в мою жизнь в 1958 году, в канун Нового года, когда отчим принёс и поставил на стол телевизор «Рекорд» с не очень большим экраном, но гораздо больше того, который украшал телевизор «Авангард» (к нему прилагалась большая линза, без которой изображение рассмотреть было невозможно из-за крохотного экрана). Затаив дыхание, мы включили аппарат, и нормальная жизнь с этого момента в доме прекратилась. Целыми вечерами смотрели мы чёрно-белые документальные фильмы, концерты, художественные киноленты.

Телевизор был в конце 50-х только у двух-трёх семей нашего дома. «Рейтинг» моей личности среди дворовых ребят поднялся на небывалую высоту. Тем более что к показу на телеэкране мультипликационных фильмов я приводил, к ужасу своих близких, человек по восемь-десять дворовых пацанов, которые располагались в комнате на полу, не обращая внимания на жизнь нашей семьи. Изгонять детвору мама и отчим не решались. Впрочем, они и не обращали внимания на то, обедаем ли мы, или делаем что-то другое. Телевизор завораживал, заставлял забывать о реальности всех - и взрослых, и детей. Телевизор открыл перед нами огромный мир.

Добрые чувства при воспоминании о далёких 50-60-х годах никто «засорить» или уничтожить из моей памяти не может. И сейчас я порой испытываю ностальгию по тем временам, когда жизнь была для меня во многом проще и веселее, а будущее манило неоглядными перспективами.