Граф Муржа: «Папа объяснил мне, что космические корабли взрываются»

Учить музыке будущую звезду начали в три года

Каприсы изначально создавались великим Паганини для оттачивания техники и мастерства исполнения. Что-то вроде упражнений. Сегодня они стали достоянием и воплощением исполнительского гения автора. Каприсы настолько сложны и виртуозны, что это понятно даже неискушённому слушателю. Говорят, что далеко не каждый профессиональный скрипач способен справиться со сложнейшим музыкальным материалом. Но эти слова не относятся к нашему гостю - заслуженному артисту России Графу Мурже. Вместе с Красноярским камерным оркестром под руководством Михаила Бенюмова он блистательно исполнил аранжировку каприсов для скрипки с оркестром литовского композитора Гедриуса Купревичиуса.

Муржа осмелился не невиданный эксперимент - сыграть в одном концерте все двадцать четыре каприса Никколо Паганини. Зал то замирал в священном трепете, то восторженно аплодировал, следя за тем, как бегают его пальцы… И никто не мог ответить на главный вопрос: как музыканту удаётся подчинить себе скрипку, которая слушается его, как дрессированный зверь. Действительно, как?

• Я - скрипач в восьмом поколении, - рассказывает артист. - Мои предки играли не только на скрипке, но и на других инструментах. Они жили в Закарпатье, на территории, которая до 1944 входила в состав Венгрии, а до 1920-х годов принадлежала Чехии. Там же на свет появился я. Мой папа был уверен, что у него будет мальчик и что он обязательно станет известным скрипачом, поэтому он дал мне необычное, очень запоминающееся имя - Граф. Так записано у меня в метрике и в паспорте. Но в жизни меня зовут, как отца, венгерским именем Шандор. А для близких Шон: никто не называет меня «Граф». В детстве я играл очень много народной музыки: румынской, венгерской и так далее. Мне очень она нравилась. У отца был свой фольклорный ансамбль «Чардаш», папа стал моим первым учителем. Но папа очень хотел, чтобы я стал классическим скрипачом, поэтому отдал меня учиться в Екатеринбурге известному профессору Вольфу Усминскому. Через некоторое время мама решила, чтобы я учился в Москве, и увезла меня в столицу. Там я поступил в класс к профессору Ирине Бочковой. У неё я занимался с восьми лет: со второго класса Центральной музыкальной школы, потом пять лет в консерватории и два года в аспирантуре. Также я учился в Королевской академии музыки в Лондоне, по окончании которой стал выпускником, получившим самый высший балл за всю историю её существования. Концертировать стал рано - с 9-10 лет.

- Вы начали учиться музыке с трёх лет. В этом возрасте немногие даже помнят себя, не то что делали в то время… Когда осознали себя скрипачом, поняли, что у Вас в руках инструмент, а не игрушка?

• Это случилось, наверное, в лет шесть. Помню, как я играл на похоронах дедушки. Помню, как поступал к Усминскому. Вольф Львович собрал профессуру, и я, семилетний шкет, играл пред ними народные мелодии. На что они сказали, а чему мы будем его учить, он знает абсолютно «взрослые» позиции. После этого папа запретил играть фольклорную музыку.

- А Усминскому много пришлось потрудиться, чтобы переориентировать Вас на классику?

• Сил было потрачено достаточно много, и Усминского, и потом - Бочковой. Причём если в раннем возрасте я слушался педагогов, то лет в четырнадцать начал спорить с ними. Со мной было трудно, как я сейчас понимаю. Но ко мне нашли подход.

- Чему главному в профессии научила Вас Ирина Бочкова?

• Порядочному, честному отношению к делу. Ещё она учила меня свободе. И это касается не только музыки, но и человеческих отношений. Для Ирины Васильевны очень важно жить честно и открыто и так же делать своё дело. Это выдающийся педагог. Сейчас я работаю у неё на кафедре, у меня свой класс. До сих пор она может делать мне замечания, но и сама просит себя критиковать, когда играет.

- Почти у всех музыкантов в момент становления бывает период подражания кому-то из выдающихся исполнителей. Вас это постигло?

• В 1989 году в Россию из Израиля приезжал Ицхак Перельман - один из лучших скрипачей мира, который сочетал незаурядную виртуозную игру с глубиной и тонким артистизмом. Тогда я просто заразился стилем его исполнения. Я понимал, что мне не всё нравится в его манере - прыгающие штрихи и так далее. Но энергетика этого скрипача-инвалида, переболевшего полиомиелитом (он передвигался на костылях и играл сидя), просто ошеломила. Вообще два мегасобытия серьёзно повлияли на меня и открыли новую страницу в жизни: это приезд Перельмана и Горовица. Естественно, большое влияние на меня оказали мой педагог Ирина Бочкова и, конечно, народная музыка, которая была во мне изначально, ещё, наверное, до рождения. Народная музыка - это особая страница. В ней нет такого понятия, как «трудно». Эта музыка, как сама жизнь, льётся легко и свободно. В моей родной деревне сто жителей, и все умеют играть на инструментах и делают это хорошо. Они могут играть двадцать четыре часа в стуки, не останавливаясь. Народная музыка даёт особую закалку.

- Сейчас в музыкальном мире есть артисты номер один, как когда-то Рихтер, Ойстрах?

• Сегодня вообще такого нет. Государственная политика изменилась. На слуху и на виду только те, кто стоит близко к власти. Эти музыканты имеют всё - большие гонорары, проплаченные туры по стране. О равных возможностях всех талантливых молодых ребят тоже речи сейчас не идёт. Гранты выдаются избирательно, и не всегда не самым лучшим. У меня студенты получают стипендию тысячу сто в месяц. Чем они хуже и как они могут заниматься серьёзно музыкой, имея такую стипендию? На мой взгляд, поддержка должна оказываться государственным учреждениям в сфере искусства в одинаковой степени. Всё должно быть по справедливости и никак иначе.

- Хочу спросить как человека, которого «мучили» музыкой чуть ли не с пелёнок, как Вы относитесь к идее, что учить профессии нужно начинать лет с четырнадцати-пятнадцати? И только в том случае, если чадо пожелает этого.

• Мне кажется, это придумали люди, которых в детстве очень сильно обижали во дворе. Сейчас они решили отомстить, компенсировать свои обиды в государственном масштабе. Сейчас вообще пошло какое-то дурное поветрие: нельзя наказывать ребёнка, а то он пожалуется куда следует… Бред какой-то. Хочу сказать, что если бы в детстве меня не наказывали, то из меня не вышло бы ничего. Девяносто процентов детей никогда не хотят заниматься уроками, им хочется играть в футбол и классики. И что теперь давайте махнём на всё рукой и позволим делать им всё, что пожелают?! Или будем их молить о том, чтобы решили пример или сыграли на скрипочке? Что тогда добьёмся?

- А как Вас в детстве наказывали?

• Как, как! Ремнём. А что делать, если можешь играть хорошо, и талант имеется, а ты бездельничаешь?

- Бунтовать не пытались? Не заявляли, что станете космонавтом или врачом, например, а вся эта музыка пускай идёт куда подальше?

• Пытался, конечно. Кричал родителям, что это они хотят, чтобы я играл на скрипке, а мне это абсолютно не нужно. Я родился в семидесятые и поэтому, как и множество сверстников, хотел быть космонавтом. Папа, конечно, знал, что я стану только скрипачом, но видимость свободы выбора мне предоставил. Сказал: «Конечно, будь космонавтом, но хочу предупредить: иногда космические корабли взрываются. И виноваты в этом не те, кто в космосе, а те, кто их сделал и управляет с Земли. О тебя ничего не зависит. Тебе это надо?» На что, будучи дошколёнком, ответил: «Не надо». Когда я сказал, что хочу быть врачом, он парировал: «Хорошая профессия, но помни, что если ты вдруг сделаешь неправильно операцию, тебя будут судить». Про пианистов он тоже мне всё доступно пояснил: «Приезжаешь ты куда-нибудь на концерт, а там нет рояля, ты же не сможешь брать этот огромный инструмент. Кому ты нужен? Потом на фортепиано играть намного проще, чем на скрипке. По большому счёту это барабан - там есть молоточки, клавиши, которые видно. Скрипка - уникальный инструмент, играть на ней очень трудно, у неё даже нет ладов. Недаром скрипку называют царицей инструментов…» Вот так просто и доступно мне объяснили.

Осознание того, что, в первую очередь, играть на скрипке необходимо именно мне, пришло где-то лет в шестнадцать, когда выиграл конкурс Паганини. Тогда я оглянулся и посмотрел на тех, с кем мне изредка удавалось играть во дворе: кто-то стал наркоманом, а кто-то уже спился. И понял, как мне в жизни повезло, в том числе и с родителями. Без наказания не может быть результата, без жертвы - награды. Мы итак развратили подрастающее поколение - не научили их серьёзно трудиться. Они искренне не понимают того, что чтобы что-то иметь в жизни, нужно много работать. И в этом нет ничего удивительного: по телевизору показывают семнадцатилетних девах, которые ездят на «феррари» и «мерседесах», купленных родителями или бойфрендами, в проплаченных клипах поют под фонограмму какие-то пошленькие песенки. И это сегодня считается примером для подражания, признаком успешности. Всё телевидение основывается на каких-то дурацких шоу, которые рассказывают, как в одну минуту стать богатым и знаменитым. Никто не говорит о том, что нужно годами работать, чтобы научиться что-то делать профессионально.

- Знаю, что у Вас совершенно уникальный инструмент, с которым Вы не расстаётесь.

• Да, у меня скрипка восемнадцатого века, её создал ученик Страдивари - Лоренцо Стариони. Я долго копил на неё. Я её очень люблю. Вообще в инструментах, сделанных старыми мастерами, есть некая магия, загадка. Мне посчастливилось играть на инструментах Никколо Паганини, Генриха Венявского, Давида Ойстраха и других выдающихся музыкантов. Что отличает скрипку Паганини? Несмотря на то, что ей очень много лет, это совершенно универсальный инструмент, я бы сказал - это универсальное оружие. Даже оркестр в сто инструментов не может перекрыть её по звучанию. Она как бы царит над всем. Конечно, это удивительное чувство осознавать, что когда-то этот инструмент держал гений, знать, что какие-то потёртости, след от пиццикато сделаны его рукой.