Александр Согомонов: «Мы испытываем дефицит солидарности»

На какой город право имеем

Открытая власть, открытое правительство, открытый регион. Эти слова в последние месяцы мы слышим всё чаще. Открытость при обсуждении различных вариантов развития страны, при принятии властно-административных решений становится обязательным требованием. В кабинете министров даже появилась должность министра по взаимодействию с открытым правительством. Но стала ли власть работать по новым правилам? Правильно ли трактуют на местах тезисы, сформулированные Дмитрием Медведевым? Об этом мы беседуем с директором центра социологического образования института социологии, доктором исторических наук Александром СОГОМОНОВЫМ.

- Александр Юрьевич, сама формулировка «открытое правительство» предполагает свободный обмен информацией между государством и гражданским обществом. В этом деле властные структуры уповают на Интернет. Но оказание людям государственных услуг через Всемирную сеть - лишь узенькая щель в приоткрытой двери. Как Вы понимаете тезис открытости власти, и возможно ли сформировать прозрачное управление в отдельно взятом городе?

- Главные позиции, на которых сегодня зиждется открытость - обмен информацией между государством и людьми, согласование с обществом некоторых позиций власти, а также подотчётность и информативность (например, люди должны знать, где у чиновников расположены дачи). Ну и конечно, интернетизация (на сайте открытого правительства вы можете выступить со своими предложениями), а также краудсорсинг (это способ выработки решения, основанный на народном обсуждении).

Сама идея открытости впервые прозвучала в группе единомышленников председателя правительства России. Дмитрий Медведев понимал: стать открытым, значит, быть правовым и эффективным. Подтекст такой: не надо революций, давайте умеренно развиваться. То есть формирование открытого правительства - это концепция поэтапной реформы. А подотчётность, которая декларируется открытым правительством, - это эффективный инструмент политической борьбы с той системой, которую мы хотим изменить.

- Но станет ли интересна такая открытость обывателям, не воспринимается ли она как те самые политические игры или заигрывание с народом?

- Есть любопытная формула, которая показывает, как отличаются друг от друга российский и европейский коллективный политический опыт. У нас чем дальше власть от человека, тем больше людей готово проявить к ней интерес. В Европе всё наоборот. Чтобы было понятно, приведу такой пример: в Англии на участки для голосования по выборам в европейский парламент пришло всего 15 процентов избирателей. Зато на выборах в местное графство проголосовало 85 процентов жителей. Мы же в местных выборах участвовать не хотим, зато на федеральные идём всей страной.

Может быть, именно из-за такого отношения местные власти нередко не могут донести до понимания людей местную позицию. Ведь большинство россиян воспринимает только заявления, прозвучавшие из уст больших федеральных фигур. В России редко возникают политические лидеры регионального или муниципального уровня. Потому слова «открытый муниципалитет» часто просто зависают в воздухе.

- То есть в отдельно взятом городе невозможно организовать прозрачность власти?

- Сначала нужно разобраться, что такое город и какие населённые пункты существуют. Я недавно у своего приятеля в энциклопедии нашел статью Дидро о городе. Мыслитель не даёт никакого определения, но пишет, что в хорошо организованном обществе город - это единое целое, единое тело, единая личность. Какой город в России может этим похвастать? Мы испытываем дефицит солидарности, общего представления о чём-то конкретном. Советские руководители хорошо понимали, что общность многого стоит. Сегодня же мы всё больше погружаемся в локализационные процессы, а потому что люди живут по-разному, и единое представление исчезает.

- Но в регионах существуют разные города - и большие и маленькие. И если уж говорить о соседской солидарности, то в маленьких населённых пунктах она существует в полной мере. Да и до власти, как говорится, рукой подать.

- У нас три типа городов: мегаполисы - это миллионники, средние города - до 600 тысяч человек и те, что имеют меньше 100 тысяч населения. И это три разные культурные конструкции. В первом случае большое значение имеют знания, а во втором и третьем - нет. В мегаполисе всегда сильная власть, в средних и малых, как правило, слабая. Но в миллионниках очень длинная дистанция между властью и обществом. А теперь представьте открытый муниципалитет. В каком типе городов он есть? В Москве это скорее игра в открытость, а вот в Суздале или в Канске - вполне реальная вещь. Для большого города высокий образовательный ценз и мобильность имеют принципиальное значение, но присутствует и фантастическая поселенческая разобщённость. Кроме того, социальные границы между разными социальными группами здесь размыты - согласитесь, по внешнему виду иногда невозможно определить, кто живёт в новой высотке, а кто в хрущёвке. Все грамотные, читают, имеют Интернет, все хотят быстрых перемен. Кстати, в этом состоит главный парадокс того же московского правительства и населения. Власть предлагает шаги изменений, которые она может сделать, но люди ждут гораздо большего, потому что привыкли жить в условиях высокой мобильности. И чем мобильнее население мегаполиса, тем более завышены его ожидания. Кроме того, существует некая анонимность, формальность власти. Городские руководители здесь действуют через СМИ и Интернет, у них не существует других форм общения с обществом, нет прямых контактов. И как следствие 90 процентов людей не знают, как зовут мэра.

А вот в среднем городе к властям обращаются напрямую, но на вы. В малом же и вовсе по отчеству - Иваныч, Василич или Ефремыч. И это значит, что дистанция между властью и гражданским обществом минимальная. Людям не нужны посредники или Интернет. Они живут скученно и прекрасно понимают, кто их соседи. Это модель микрорайона Красноярска. И это пример открытого муниципалитета.

- То есть мэр мегаполиса не сможет стать открытым только потому, что сосед не сможет заглянуть через его забор и напрямую спросить: «Иваныч, дровишки откуда?» Но ведь мы движемся к самоуправлению. Сегодня власть говорит: участвуйте в управлении городом. Другой вопрос - готово ли к этому население?

- Знаете, я как-то нашёл книгу, написанную французским марксистом Анри Лефевром в 1968 году. Называется она «Право на город». Этот труд меня потряс. Автор считает, что у нас с вами существует право изменяться самим через перемены в городе. В конструкции Анри Лефевра, мне кажется, есть удивительная вещь: я хочу изменить собственную жизнь, но могу это сделать, только понимая, что являюсь частью чего-то коллективного, солидарного. То есть через принадлежность к целому мы начинаем меняться как личности. К нам в центр как-то приехал советник президента Америки, мы с ним разговорились. И он признался: «Я ненавижу своих соседей». «Почему», - спросил я. «Я хочу сделать балкон на своём этаже, а соседи мне не разрешают. Они считают, что балкон негативно скажется на коллективном облике города». Вот это солидарность!

Чтобы прийти к самоуправлению, необходимо понимать: у гражданина кроме прав существуют обязанности перед обществом и тем населённым пунктом, где он живёт. Например, вся европейская цивилизация построена на понимании того, что человек имеет обязанность развивать в себе гражданские добродетели. Быть волонтёром, оказывать помощь слабо защищённым социальным группам, участвовать в общегородских программах. То есть чувствовать себя частью целого. И без этого мы не можем говорить об открытом муниципалитете.

- Сегодня много говорят о необходимости сделать города привлекательными и конкурентными. Достаточно ли этого для успеха современного населённого пункта?

- Перед городом, который хочет быть конкурентным, стоят две задачи «быть» и три задачи «стать». Он должен быть конкурентоспособным и привлекательным. А стать комфортным, инновационным, устойчивым. На карте мира два миллиона 100 тысяч городов и из них только 10 тысяч соответствуют заявленным критериям.

У каждого мегаполиса обязательно должна быть концепция привлекательности, и рано или поздно она появляется. Возьмём пять городов Поволжья - Самара, Саратов, Ульяновск, Казань, Нижний Новгород. Все они играют с идеей столичности, считая, что именно через эту имиджевую характеристику могут добиться конкурентоспособности. Но, может быть, не обязательно быть конкурентоспособным городом, а достаточно стать просто привлекательным? Причём, не обязательно для тех, кто в него приезжает. Ведь исконная привлекательность города - внутренняя, для своих людей. Однако таких городов в России немного - приблизительно 20 городов. И из 2,5 тысячи муниципальных округов и районов для собственного населения привлекательны в лучшем случае 20-30 территорий. Скажем прямо - мало.

Например, в моём понимании Саратов или Самара достаточно стандартные города, а Казань - нестандартный. Почему? Он разработал внутренний критерий успешности. То есть люди сами сформулировали для себя показатели комфортности. И они хотят быть в этом городе. В этом смысле Казань самодовольный город. И это, наверное, самое важное.