Елена Ногаева: «Моцарт не для толстых пальцев»

Музыка должна идти от человека к человеку

Пианистка Eлена Ногаева наша соотечественница, но много лет живёт и работает в Германии. Её второй родиной стал Олденбург. За пятнадцать лет выпускница Московской консерватории имени Чайковского сумела превратить небольшой немецкий городок в настоящую мекку музыкального искусства. Сегодня её фестиваль «Прогулки по Олденбургу» собирает лучших музыкантов, как молодых, так и именитых, из разных стран Европы. Елена хорошо знакома и красноярским любителям классической музыки, она частый гость фестиваля «Сибирь-Европа». В этом году Елена побывала в Красноярске третий раз. Она признаётся, что её тянет в Сибирь удивительная музыкальная атмосфера фестиваля - очень уютная, камерная и творческая.

- Эмиграцию музыканта из СССР в 1970-80-е годы можно было бы оправдать желанием свободы - личной и творческой. В 1990-е, когда уехали Вы, ограничений почти не осталось. Какие мотивы двигали Вами?

• Это были семейные обстоятельства. Я закончила Московскую консерваторию, имела место в филармонии, поэтому покидать столицу мне не было никакой нужды. Но мой первый муж работал в оркестре «Виртуозы Москвы», был учеником Спивакова и поэтому, когда коллектив должен был уехать работать на несколько лет за границу, вопросов никаких не возникло: семья должна быть вместе.

Мы приехали в Испанию, и буквально на следующий день «Виртуозы» собрали чемоданы и уехали на гастроли на полтора месяца в Америку, а мы, их жёны с детьми, кошками и собаками, вынуждены были сидеть по домам, в каком-то городишке на Атлантическом океане… После полуголодной Москвы в бытовом и гастрономическом плане там был, конечно, настоящий рай. Но внутри - пустота, потому что часть того, чем ты жил как личность, как музыкант, осталась в России. Более тяжёлой зимы никогда не было в моей жизни…

Вообще, наш отъезд нельзя было назвать эмиграцией, мы ехали всего на три года, по истечении контракта планировали вернуться в Москву. Но в жизни, как в книжке, не знаешь, что будет через десять страниц. Потом судьба распорядилась так, что я уехала уже в другом семейном составе в Германию. Эта страна мне была близка - я несколько лет прожила там вместе с родителями-геофизиками, которые работали в этой стране по контракту. Хотя в Германии мне было достаточно комфортно, но… После Москвы найти в мире такое же место по уровню и насыщенности культурной жизни невозможно. Исключение, пожалуй, составляют такие мегаполисы, как Нью-Йорк, Париж или Берлин.

- Но говорят, что на Западе очень любят музыку?

• Это так. Там замечательная публика, активная и благодарная. И многие занимаются музыкой, но всё это любительство. Вообще, на Западе 80 процентов музыкальных школ даже наполовину не соответствуют тому дисциплинарному и профессиональному уровню российских образовательных учреждений. Поэтому пришлось самой создавать свою нишу, свой культурный ареал, собирать людей соответствующего профессионального уровня. Так возникла идея фестиваля «Прогулки по Олденбургу», первый прошёл в 1997 году. Наверное, это и был первый шаг, чтобы пустить корни за границей.

Первый фестиваль состоял исключительно из моих знакомых - музыкантов, с которыми я когда-то работала или училась. Потом я постепенно стала устанавливать контакты с артистами, которых лично не знала. - через знакомых, агентов. В 2001 году я провела в рамках фестиваля конкурс для молодых профессионалов. Надо сказать, что в Германии очень любят музыцировать - 70-80 процентов детей и молодых людей играют на каком-либо инструменте, но на любительском уровне. Понятие «профессионал» к тем, кто занимается музыкой, можно применять только лет с двадцати. Это у нас в двадцать лет, если ты не играешь на должном профессиональном уровне, о карьере музыканта можно забыть, там всё не так. Но, несмотря на особенности немецкого музыкального образования, я поставила возрастную планку - не старше 19 лет.

- Где же Вы тогда нашли конкурсантов?

• В первую очередь мне помогли страны бывшего соцлагеря, где ещё работает наша советская система профессионального музыкального образования. Слух о конкурсе быстро разошёлся между педагогами и молодыми людьми - сработало сарафанное радио. На первый конкурс заявки подали тридцать пять участников, двадцать шесть были допущены к участию. Сейчас каждый год поступает более ста заявок, мы же можем прослушать только пятьдесят. Иногда попадаются феноменальные ребята. У нас была девочка-немка восемнадцати лет, она играла на мандолине так, что сложно было понять, что за инструмент звучит. У неё особый музыкальный талант, хотя технику исполнения никто толком не понимал. Но то, что выходило музыкально, было настолько потрясающе, что все забыли, что мандолина не используется для исполнения классической музыки. Из лауреатов, которых мы открыли в предыдущие годы, сегодня состоит целая часть программы фестиваля.

- Насколько XXI век с его техническими новинками поменял мир классической музыки? Может, уже нет необходимости отправлять ребёнка в музыкальную школу, а достаточно лишь купить специальную обучающую компьютерную программу - и новый Рихтер явит себя миру?

• Несколько лет назад проводили эксперимент: музыкантам представили две записи одного и того же произведения. Одна запись была живая - играл оркестр. Вторая - создана при помощи компьютерной программы, то есть инструменты воссозданы искусственно, но с точки зрения техники эта запись была безупречна. Никто не знал о подоплёке этого эксперимента, но вердикт был ошеломляющий. Большей части музыкантов из комиссии понравилась настоящая игра, но они не могли сказать, почему. Я попытаюсь объяснить, из чего состоит взрослый музыкант. Из интуиции. А интуиция - это набор опыта, повышенной чувствительности и таланта. Когда человек играет, то с ним что-то происходит непонятное. Интуицию невозможно развить при помощи машины или книг. Здесь нужен другой человек - более опытный, более чувствительный, с невероятной музыкальным чутьём. Хороший педагог через полгода знает, что из ребёнка получится, и очень важно, чтобы музыка шла от человека к человеку.

Вообще, студийная запись как дистиллированная вода - она чиста, но в ней нет жизни, нет музыкальных помарок, никто не кашлянёт… Да, вживую не один оркестр не может так чисто сыграть. Но этого и не нужно. В шероховатостях и есть жизнь, душа музыки. Мне кажется, что продукт современных звукозаписывающих студий - это новое направление в музыке. Лет через пятьдесят, когда техника станет ещё совершеннее, может возникнуть проблема: люди привыкнут, что музыка должна звучать именно так, как на записи, идеально, и живая музыка станет им не по вкусу. Кашель, шорох и прочие проявления живого будут мешать. Если это произойдёт, то профессия музыканта станет ненужной, проще будет создать нечто вроде «механического пианино», которое будет способно без человека играть любую музыку. Но надеюсь, что этого не будет.

- Почему пианистов, прошедших российскую музыкальную школу, иногда называют гладиаторами?_ _

• Наши вузы выпускают много хороших музыкантов, имеющих шанс на блистательное будущее. Их много, и чтобы выбиться в лидеры , они начинают развивать бойцовские качества: для того, чтобы музыканту себя показать, ему нужно раздвинуть локтями себе пространство, избавиться от конкурентов. Волей-неволей человек развивает гладиаторские качества, чтобы стать победителем. Иногда эти качества затмевают всё, и музыка, которая должна быть главной, отходит на второй план. За гладиаторские навыки нас, русских музыкантов, не любят за границей.

- Помните ли Вы, как музыка появилась в Вашей жизни?

• На данную тему у нас в семье существует легенда, которую любит рассказывать моя мама. Я родилась в Баку. Там была такая учительница - Лидия Васильевна Егорова, через руки которой проходили мало-мальски талантливые дети. Так как моя тётка была пианисткой, родители мечтали обнаружить музыкальный талант и во мне. Но я себя никак не проявляла. В четыре с половиной года моей маме надоело ждать, и она повела к Егоровой. Та послушала-посмотрела, и сказал, что я очень музыкальная девочка, но очень маленькая, и лучше бы мне пока физкультурой позаниматься. Мама была в истерике. Уж не знаю, что родители со мной делали, но через полгода мама вновь привела меня к Лидии Васильевне, и она меня взяла. Фраза «девочка очень хорошая, но очень маленькая» долгие годы преследовала меня. Когда мы переехали уже в Москву и я поступила в специальную музыкальную школу, мама спросила моего педагога Александра Львовича Иохелеса: «Каких учениц вы берёте к себе, какие вам нравятся?» Увидев размер моей обуви (а он был очень крохотный), он ответил со свойственным ему юмором: «Я люблю учениц с большими ногами - у них большие руки». Дело в том, что физиология очень важна для музыканта. Если у тебя большие крепкие руки, то у тебя большие крепкие плечи, а это, свою очередь, определяет особую посадку… Физиологические данные определяют даже репертуар музыканта - какие произведения будут тебе под силу, а с какими справиться сложнее. (Если, например, у пианиста толстые пальцы, то ему непросто будет играть произведениями Моцарта, Листа, Бетховена, где важна мелкая техника.) В свою очередь, от выбора правильного, подходящего репертуара во многом зависит будущее, карьера музыканта. Александр Львович, видя мой потенциал, дал мне верное направление: он определил, что моя судьба - камерная музыка. С годами я убедилась, насколько он был прав и гениален в этом вопросе.

- Когда Вы играете германских авторов, например Баха, немецкие музыканты принимают Вас за свою?

• Нет. Немцы вообще не принимают русских музыкантов, если сами не учились у русских педагогов. Наш стиль исполнения, трактовка им не близки. Они, как и мы, воспринимают чужих на своём поле агрессивно. Ведь и мы порой, когда слышим, как зарубежный музыкант играет Чайковского, говорим: «Он что, никогда не слышал Чайковского? Пусть поедет в Москву и послушает!» А подумать о том, что кто-то может воспринимать музыку Чайковского иначе, нам не придёт в голову. Так и немцы: «Баха играть с педалью - они с ума сошли! Это могут только русские». Но это нормально. Все играют и трактуют музыку по-разному. Главное, насколько талантлив исполнитель. И всё равно, откуда он и на чём играет, ведь играя на любом инструменте любую музыку, ты всё равно играешь от себя, Самое важное, чтобы тебе было о чём сказать.