Людмила Максакова: «Художник разговаривает с Богом»

Её называли русской Мэрилин Монро, самой талантливой, стильной и аристократичной женщиной Москвы. Коллеги и критики всегда говорят о ней в превосходной степени, отдавая должное многогранности её дарования и работоспособности. На этой неделе народная артистка России Людмила Максакова блистала на красноярских подмостках в постановке родного театра имени Вахтангова «Евгений Онегин».

- Людмила Васильевна, такое ощущение, что в Вашей семье талант передаётся по наследству. Ваша мама Мария Петровна Максакова была выдающейся оперной певицей, солисткой Большого театра, вы - драматическая актриса, много лет блистаете на сцене и киноэкране, ваша дочь Мария Максакова - солистка Мариинского театра…

• Ничего не передаётся по наследству. Конечно, существуют династии врачей, шахтёров, кочегаров - и к этому все относятся нормально. А к династии актёров относятся с предубеждением, люди считают, что это блат. По крайне мере, раньше так считали. Сейчас всё поменялось, нравственные категории смыты, и каждый пиарит себя как хочет, вспоминая своих великих дедушек, бабушек… Раньше это считалось неприличным. Актёрские дети, наоборот, делали всё, чтобы никто не подумал, что он в профессии из-за мамы или папы. От этого дико страдал Андрюшка Миронов, ужасно страдала я. Мы хотели изо всей мочи доказать, что сами что-то значим.

- Но, может, тогда не нужно выбирать детям актёров профессию своих родителей?

• Никто ничего не выбирает. Что кому Господь даёт, то и есть. Если бы у меня был оперный голос, я бы, конечно, стала оперной певицей. Если бы я могла танцевать, как Павлова, то пошла бы в балет. В моём детстве все мальчики хотели стать милиционерами, а девочки - балеринами. У меня были пуанты, но, к сожалению, данных не было для балета. Я закончила Центральную музыкальную школу по классу виолончели и в перспективе должна была стать музыкантом. Но, видимо, почувствовала, что не смогу удовлетворить свои амбиции в этой профессии. Во мне бил какой-то родник внутри - желание чего-то добиться в жизни, что-то заявить миру. Смешно, конечно, тем не менее это так. Я совершенно не собиралась ни в какой театральный вуз, а хотела поступать в университет на романо-германский факультет. У меня было прекрасный учитель немецкого, я знала наизусть Гейне и Гёте в оригинале… Но тут я влюбилась в прекрасного принца на телевизионном экране - им оказался Василий Семёнович Лановой. Это была передача из Щукинского училища. Вижу эту картинку и понимаю, что хочу именно туда. Я - фаталист, верю в судьбу. Её не выбирают, она написана, и в этом я всё больше убеждаюсь с каждым днём. Считаю, что если у человека есть талант, от он дан Богом, но что будет с даром, уже зависит от человека. Потому что на Бога надейся, а сам не плошай. Талант можно и зарыть.

- Мир, где был прекрасный принц, не разочаровал Вас?

• Он очень отличался от того мира, где жила я. Папы у меня никогда не было, мама воспитывала меня в большой строгости, дома был настоящий женский монастырь. Кроме того, учёба в ЦМШ - это каторга, ребёнок занимается в школе с утра до позднего вечера и, придя домой, должен ещё сделать уроки на завтра, не только по музыкальным предметам, но и общеобразовательным. Все стремятся к высокой планке и занимаются беспощадно.

Щукинское училище оказалось очень шумным, многолюдным, я там потерялась совершенно. Как-то ко мне подошёл Зиновий Высоковский, который старше меня намного, и спросил меня: «Людка, а это правда, что ты антисемитка?» Я выпучила глаза, и с тех пор училище стало мне отвратительно.

- А почему он задал Вам этот вопрос?

• Не знаю. Наверное, ему везде мерещились антисемиты. Мне было шестнадцать лет, и я в то время даже понятия не имела, кто это такие.

- Тем не менее Вы не ушли, а закончили училище?

• Да, нужно было преодолевать трудности. Училище мне не нравилась, а профессия-то - очень даже нравилась. К тому же меня спас главный режиссёр театра имени Вахтангова Рубен Николаевич Симонов. Он был удивительный человек, я, наверное, даже не назову такого идеала, который бы соответствовал по своему весу и значимости сегодня и занимал подобное положение в театральном мире, как Рубен Николаевич тогда. Театра Вахтангова стоял особняком, никогда не сдавался, отстаивал свою позицию и принципы вахтанговской школы. Это многим не нравилось, театр обвиняли в том, что он отстаёт от жизни… Несмотря на разгромные заметочки в «Правде», Рубен Николаевич вёл себя героически, никогда ничего не подписывал против кого-либо. Он даже после закрытия Камерного театра позвал к себе опальных Алису Коонен и Александра Таирова. Он был безусловный и безукоризненный авторитет. Он увидел меня на вечере Михаила Ульянова в ВТО (Всероссийское театральное общество - прим. автора). Рубен Николаевич пригласил меня на роль Маши в «Живом трупе» и полтора года со мной репетировал. Он мне дал старт в профессию, за что я ему безмерно благодарна.

- Вы никогда не меняли театр. В Вахтанговский пришли сразу после окончания училища и работаете до сих пор. В чём секрет такого постоянства?

• Нет никакого секрета. Существует понятие театр-дом. Как можно дом предать? А из дома не уходят, а только ходят в гости. В гости я ходила часто: к Арцыбашеву, Някрошюсу, Фоменко…

- Что Вы больше любите: репетировать или играть?

• Процесс создания спектакля, наверное, интересней. То, что вы придумали и сочинили, то и будет на сцене. В какой степени это удастся показать перед публикой, во многом зависит от нервной системы.

- Насколько важна школа, выучка для актёра?

• Есть система. Например, Станиславского, который, наблюдая за артистами, выявил какие-то общие принципы. Можно им следовать, а можно и нет. Гениальному актёру никакая система не нужна, у него своя система. В «Театральном романе» у Булгакова всё об этом сказано, там даже в какой-то степени высмеяна система Станиславского. Об этом говорится и в последней постановке Петра Наумовича Фоменко, где я в довольно иронических тонах играю Колдыбаеву Настасью Ивановну, которая имеет свою систему в голове. А есть школа, которая существует для того, чтобы человек, когда берёт роль, знал, с чего начинать. Плюс в школе учат, как владеть телом, речью, звуком, то есть даются определённые профессиональные навыки.

Каждый театр имеет какой-то почерк, лицо. Если все будут одинаковые, то нужно оставить один театр. Таиров представлял театр так, Мейерхольд по-иному… Каждый большой художник видит театр под определённым углом зрения. Для Вахтангова и его последователей было важно создавать метафоры и художественные образы на сцене. Для вахтанговского тетра характерно отсутствие натурализма, бытовщины. Жизнь - это жизнь, а в театре - своя правда. Театральная. Она ничего общего не имеет с жизненной, наоборот, даже противоречит ей. Вы приходите в театр и с удовольствием смотрите, как человек душит другого. И у вас это не вызывает ужаса, наоборот, восхищение: «Так любил, что удушил!»

- Пушкинский «Евгений Онегин» в постановке Римаса Туминаса Вам близок по душе?

• Да, я согласна, как язык романа переведён на язык театра. У меня нет никаких внутренних «но». Мне кажется, что этот спектакль - большая удача режиссёра. И Пушкину повезло, что в его произведения не вторглись современные веянья: Ольгу и Татьяну не сделали лесбиянками, а Онегина и Ленского - педерастами. (Смеётся.)

- Сегодня люди любят противопоставлять советское время и современную действительность? А Вы, как актриса, какое выбираете?

• Для художника нет никакого времени. Он живёт вне времени, вне пространства. Он озабочен другим: он с Богом разговаривает.

Досье:

Людмила Максакова родилась 26 сентября 1940 года в Москве. Дочь оперной певицы, солистки Большого театра Марии Петровны Максаковой. В 1961 году окончила Театральное училище им. Б. В. Щукина. По окончании училища была принята в труппу Театра имени Вахтангова. Среди известных киноролей: Розалинда в «Летучей мыши» Фрида, Надежда Фёдоровна в»Плохой хороший человек» Хейфица, Мисс Эмили Брент в «Десять негритят» Говорухина, барыня в «Му-му» Грымова и другие.