Валентина Кузнецова: «Моя команда — это “Енисей”!»

На прошлой неделе все центральные телеканалы вещали о знаменитом актёре, старожиле сцены Театра Российском армии Владимире Зельдине, отметившем свой столетний юбилей. Трансляции об этом событии смотрела и наша собеседница, красноярка Валентина Ивановна КУЗНЕЦОВА. Как признаётся, внимательно вглядываясь при этом в лицо героя-юбиляра, ведь рассказывали телеканалы не просто о давно знакомом ей известном актёре, но и об её ровеснике. И это действительно так: Валентина Ивановна недавно тоже отметила свой юбилей, и тоже столетний — более возрастной гостьи в нашем “СТАДИОНЕ”, пожалуй, ещё не было.

Цыганочка с Зельдиным

— А я, выходит, даже чуть постарше Володи Зельдина, — улыбаясь, признаётся Валентина Ивановна. — Всего лишь на месяц: он — февральский, а я-то январская: родилась 15 января 1915 года, в Петербурге, как принято было добавлять, ещё до революции, при царе. Не скрою, приятно, как старшей по возрасту, называть столетнего человека просто Володей. Смотрела на дававшего интервью Зельдина и радовалась: какой молодец! В таком почтенном возрасте сумел сохранить и хорошую форму, и ясность ума. Вот только шевелюру подрастерял, прежде она у него было куда шикарнее. Да и танцевать, как он это просто блестяще делал прежде, теперь уже, конечно, не может. А когда был моложе, пел и танцевал так, что всех с ума сводил. Талантливый, просто замечательный актёр, это бесспорно. Глядя на него, зажигались многие, он был и остаётся кумиром для множества людей. В их числе и я.

Впрочем, я и сама-то теперь уже совсем не танцор. А прежде танцевать очень любила: такую цыганочку могла исполнить, что все ахали, и тоже не в силах удержаться старались к этой пляске подключиться. Жаль, что Зельдин не знает, что в Красноярске живёт его столетняя ровесница-поклонница, может, и станцевали бы с ним сейчас на пару, как сумели (улыбается).

Опора — это спорт

— А знаете, в чём секрет любого долголетия — в физической закалке человека. Если в его жизни был спорт — это как аванс, что человек на многие годы останется крепким. Сама я со спортом дружила с самого юного возраста. Лет с семи, наверное, уже выступала на ленинградских стадионах. В те годы на любых праздниках было традицией выстраивать из спортсменов многоярусные пирамиды, показывать акробатические номера. Всегда принимала участие в таких показательных выступлениях. Проходили эти праздники очень массово, одних только нас, ребятишек, в таких физкультурных парадах всегда было человек по двести — триста.

Когда подросла, увлеклась художественной гимнастикой. Прекрасный вид спорта — он мне очень нравился, была от него просто в восторге. Да и получалось у меня неплохо. Убедилась, что человек не может жить лишь каким-то одним увлечением, ему обязательно захочется попробовать что-нибудь ещё. Вслед за художественной гимнастикой ко мне пришло увлечение плаванием, а потом я и коньки беговые освоила. Во многих видах спорта я себя попробовала, и в каждом добивалась определённых успехов — когда человек увлечён по-настоящему, результаты, уверяю, обязательно будут, в этом я тоже убедилась. Я вся была пропитана спортом, и, наверное, это сказалось тем, что за всю свою жизнь я ни разу не была в санатории или в доме отдыха — в таких оздоровительных поддержках попросту не нуждалась. Даже несмотря на то, что пережила блокаду…

Ленинградское кольцо

— Этот жизненный отрезок стал самым жутким, и вспоминать о нём без слёз не могу до сих пор, слишком много потерь принесла блокада.

Мой муж был офицером-танкистом. Нашему сыну было три года, а дочке, когда началась война, исполнилось всего четыре месяца. Мужа, после того как подбили его танк, перебросили на огневые точки под Ленинград. Эта его близость к семье нас во многом выручала.

Самой страшной для нас стала зима сорок второго. Хлеб, который выдавали и за которым приходилось отстаивать долгие очереди, был с самыми разными примесями: земля, глина, бумага. Кормить им детей я опасалась. Муж в редкие свои побывки приносил немного хлеба, которым снабжали фронтовиков, ходил к Неве, чтобы принести нам ведро воды. А однажды вместо него к нам домой пришли его солдаты: “Убили вашего супруга, попал под бомбёжку…”.

Эта потеря стала не единственной. На фронте погибли два моих брата, а третий, комиссованный по тяжёлой болезни и вернувшийся домой, тоже не выдержал блокадных условий. Потом от голода умер отец, а за ним и мама. От разрыва бомбы, упавшей на детский сад, погибли моя двадцатилетняя племянница и её маленькая дочь. Их четверых мы со старшей сестрой решили схоронить вместе. Помню, как срывали доски с забора, и как я сколачивала гроб для мамы. Смастерила, как смогла. А вот крышку сделать так и не сумела. Гроб мы накрыли фанерой, перевязали верёвками. За то, чтобы вырыли могилу, пришлось расплачиваться хлебом. Могильщики были такими же блокадниками, их просто шатало от недоедания, и яму в промёрзшей земле они смогли выдолбить очень мелкую. По весне тела начало выталкивать на поверхность, и могилу пришлось углублять, вновь расплачиваясь за это бесценным хлебом…

Сибирячка

— Заболела и я сама. Голод делал других людей похожими на скелеты, а у меня, наоборот, появилась болезненная отёчность, я пухла, с трудом переставляя ноги. В таком состоянии меня с детьми и отправили в эвакуацию. На вокзале, помню, нас накормили гречневой кашей с сардельками, хлебом. До сих пор этот просто волшебный обед остаётся перед глазами. Поездом мы добрались до Ладоги, а там погрузились на пароход. Немцы бомбили его безжалостно, для очень многих тот вокзальный обед так и остался последним… Но нас бог хранил — Ладогу мы одолели. Так я и оказалась в Красноярске, куда ещё в начале войны вместе с заводом была эвакуирована моя младшая сестра. Здесь тоже, несмотря на глубокий тыл, было тяжело — война, она и есть война.

Не сразу, но пошла на поправку. Физическая закалка всё-таки помогла вновь обрести силы. Уже через год поступила на работу — устроилась телефонисткой на станцию.

В Ленинград, конечно, тянуло. После войны вместе с дочкой отправилась туда в надежде поселиться в родном доме. Но дом наш, как оказалось, немцы всё-таки разбомбили. Знакомых никого. Какое-то время ютились с дочкой на вокзале, но когда закончились деньги, поняли, что второй голод мы не переживём — надо возвращаться. Так и вошёл в нашу жизнь Красноярск, теперь уже навсегда. Здесь я со временем вновь вышла замуж, за сибиряка. Вырастила пятерых детей, с троими, как ни больно, уже успела навсегда проститься. Но растут семеро внуков, пять правнуков и две праправнучки — жизнь продолжается.

Когда у тебя за плечами целых сто лет, это, конечно, непросто. Вот уже двенадцать лет, как я не выхожу на улицу — боюсь, что подведут ноги. Головокружение, зрение садится, слух. Но я всё равно остаюсь самостоятельной хозяйкой: мыть полы теперь не в силах, но подметаю их без особых усилий. Стираю, глажу — стараюсь всё делать сама. А дверь на балкон у меня всегда распахнута, даже зимой — нынешние зимы далеко не те, что были прежде…

Они — красноярцы!

— Сегодня мои первейшие собеседники — это, конечно, дети, внуки, правнуки. А ещё и телевизор. Правда, ни кинофильмы, ни сериалы, ни детективы меня не трогают, они мне неинтересны, и я их даже не включаю. Смотрю новости, а внимательнее всего отслеживаю спортивные программы — болельщицей я по-прежнему остаюсь просто страстной. Сейчас, например, с нетерпением жду сегодняшнего вечера: наш хоккейный “Енисей” должен встречаться с “Водником” — обязательно посмотрю этот матч. Жаль, что трансляцию будут показывать в записи, и начнётся она поздновато, в двенадцать ночи, но поболею непременно. Знаете, уж лучше болеть у телеэкрана за любимую команду, чем болеть по-настоящему — в постели, с таблетками, мазями или каплями (улыбается).

За наш “Енисей” болею, уже и сама не припомню, сколько лет, десятилетий — это моя команда! Она росла у меня на глазах, я знаю многих игроков. Новичков, конечно, по фамилиям не назову, а вот ведущих хоккеистов, тренеров действительно знаю в лицо. Вишневский, Зорин, Непомнющий, Пашкин, Ануфриенко… Ломановых вообще считаю своими соседями, они ведь в нашем дворе жили: и Сергей, и сын его Серёжа. Муж мой в своё время на стадионе “Енисей” работал. Кстати, тоже оказался долгожителем: он умер пять лет назад, на 95-м году. Он и меня на стадион радисткой устроил. Я на “Енисее” проработала лет тринадцать и на пенсию оттуда ушла, в 1987 году, когда возраст уже приличным стал, — в семьдесят два года. Так что “Енисей” я люблю, он мне как родной, болею за ребят постоянно. Недавно их игру с московским “Динамо” показывали, с удовольствием смотрела. А болельщицкое удовольствие, оно ведь всегда вдвойне приятнее, когда твоя команда побеждает. Непростая игра получилась. За “семёркой” нашей, Серёжей Ломановым, динамовцы так бегали, что заставили переживать: опекали, лишая любой возможности ударить по воротам. Но ещё раз убедилась, что “Енисей” — команда настоящая: если блокируют лидера, обязательно находится другой. Так получилось и в мачте с москвичами, игру взял на себя наш восьмой номер. Жаль, не знаю фамилии этого парня, но он многое сделал в этом матче, сам забивал! Смотрела на него, и думала: а ведь когда-то “восьмёрку” в “Енисее” носил Витя Ломанов, а теперь вот ему нашлась смена, да какая достойная.

“Енисей” — молодец, это команда настоящих чемпионов! Уверена, что и в нынешнем сезоне наши хоккеисты ими станут: чемпионат они обязательно завершат победно, в турнирной таблице, не сомневаюсь, будут первыми. Вы только одно мне объясните, пожалуйста: какой умник придумал ввести ещё и плей-офф?! Вот видите, я даже это мудрёное словечко запомнила (улыбается). Понятно, что в ходе розыгрыша команды берегут силы именно для этих контрольных поединков, а наш “Енисей” не таков: он привык в каждой игре себя не щадить. Конечно, к концу сезона ребята будут измотанными, но всё равно верю в них — победят, они сибиряки, красноярцы!