Американский историк Маурисио Борреро рассказал, что влияет на мнение американцев о Сибири

Поговорить с американским историком, специализирующимся на России — что может быть увлекательнее! Такая возможность у “Городских новостей” появилась благодаря VII Сибирскому историческому форуму, который прошёл недавно в Красноярске. Наш собеседник — профессор истории нью-йоркского университета Сент-Джонс Маурисио Борреро. Мы расспросили его о том, что влияет на мнение американцев о Сибири, что он думает о нашей Октябрьской революции, а начали беседу неожиданно, с Льва Яшина.

— Маурисио, историки во всём мире, как правило, занимаются исследованием прошлого своей собственной страны. В России, например, подавляющее число учёных специализируются на разных периодах и разделах истории Отечества. Полагаю, в США происходит то же самое: большинство интересуются историей Америки...

— Да, конечно, это так.

— Тема России среди американских историков — это какая-то уникальная ситуация? Многие ли Ваши коллеги интересуются нашей страной?

— В США ежегодно проходит научная конференция по истории России. На неё съезжаются около трёх тысяч американских учёных. Считаю, это огромное количество. Каждый из них готовит доклад или делает хотя бы раз в год публикацию по своей теме. В совокупности получается, что нашими учёными делается немалый вклад в изучение российской истории.

— И какой же период истории России вызывает среди Ваших коллег наибольший интерес?

— Скажу за себя. Моя специализация — 20-й век, советский период. Когда-то я занимался изучением событий в Москве во время Гражданской войны. Но сейчас я сделал резкий поворот и пишу биографию Льва Яшина — вашего знаменитого футбольного вратаря. Конечно, это исследование не только жизни Льва Ивановича, но и вообще периода 1950–60-х годов в истории СССР. Спорт — как зеркало общества. Но я ещё и преподаю в университете, поэтому мне, конечно, нужно знать всю российскую историю.

— Почему Вы заинтересовались фигурой Льва Яшина? Уверен, обычные американцы даже не представляют, кто это такой...

— Знаете, ведь я по происхождению колумбиец. Мои родители оттуда, я и сейчас часто бываю в этой стране. А в Колумбии, как и во всей Южной Америке, футбол — самый популярный вид спорта. Да я и сам обожаю эту игру. При этом любой поклонник футбола из любой страны мира знает, кто такой Лев Яшин. Это фигура планетарного масштаба.

— Но ведь Лев Яшин по историческим меркам — практически наш современник. Кажется, его жизнь описана во всех подробностях. Нет никаких белых пятен. Что тут может искать историк?

— Я уже говорил, что смотрю на спорт, как на зеркало общества, не только советского. Напомню, в 1950–60-е годы шло противостояние двух систем. Соперничество между США и СССР развивалось во многих аспектах. Спорт же по своей сути символизирует конфликт, противостояние, борьбу. И жившие тогда люди неизбежно проецировали геополитическую ситуацию на спортивные состязания. Но футбол был несколько в стороне от этого политического соперничества. Дело в том, что США традиционно слабы в этом виде спорта. И такая фигура, как Лев Яшин, без яростного противодействия извне смогла обрести всемирную популярность. То есть Советский Союз в его лице мог представить себя миру свободно, без враждебных искажений. Две улыбки: его и Юрия Гагарина тогда стали для всех в мире олицетворением СССР. В Африке я нашёл газету 1960-х годов, где на первой полосе была новость о футбольном матче. Заголовок новости: “Сегодня играет СССР”. И ниже напечатан портрет Яшина. То есть для иллюстрации материала о Советском Союзе было использовано не изображение какого-то оружия, а портрет улыбающегося человека.

— Но что изначально определило Ваш интерес к истории России? С чего всё началось, что вас зацепило?

— Обычно историей России у нас занимаются потомки выходцев из вашей страны. Но ко мне, как вы понимаете, это совершенно не относится. Мне повезло с учителем. Это известный историк русской культуры профессор Ричард Стайтс. Он был вдохновенным исследователем, многих своих студентов буквально заразил интересом к России. На лекциях и семинарах Стайтс иногда даже напевал мотивы каких-то русских песен. Я учился у него в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Это было время, когда холодная война стала чуть горячее, росла напряжённость. Мне очень захотелось понять, что это за люди, с которыми мы конфликтуем. Познакомившись ближе с вашей страной, я узнал о кириллице — русском алфавите. Тут мой интерес возрос ещё больше — захотелось узнать, что скрывается за этими странными буквами.

— Раз уж Вы упомянули холодную войну, позволю себе спросить, чувствовали ли Вы на себе тот пропагандистский эффект, который тогда действовал на многих по обе стороны океана? Считали ли Россию “империей зла”? Если да, то как менялось это отношение по мере изучения нашей истории?

— Наши учителя уделяли много сил тому, чтобы мы содержали разум в чистоте, — не обращали внимания на пропаганду. Да и пропаганда бывает разной. Она может быть очень простой, бьющей в лоб. На думающего человека такой подход никак не повлияет. А бывают очень тонкие приёмы, направленные как раз на образованных людей. Кстати, часто в таких случаях пропагандисты используют какие-то исторические сведения, интерпретируя их в своих целях. Можно показать какой-то один фрагмент исторического процесса и истолковать его в негативном свете. Но если рассмотреть этот фрагмент в комплексе, как часть более крупного явления, тогда будут понятны истоки любого эпизода, которые уже не получится истолковать превратно. В этом и заключается научный метод исторического исследования. Всегда придерживаться метода — вот чему обучали нас наши учителя. Поэтому нельзя судить о какой-либо стране только по новостям из телевизора, которые часто бывают однобоки, — можно невольно усвоить искажённую картину мира.

— А на основании чего формировалось представление американских историков о Сибири? В своём выступлении на VII Сибирском историческом форуме, сравнивая колонизации Южной Америки, Австралии и Сибири, Вы упомянули исследователя Джорджа Кеннана...

— Американская историография Сибири довольно скудна. Джордж Кеннан — первый, кто попытался постичь ваш регион. Это журналист, путешественник, писатель, автор книг о Сибири. Свою поездку сюда он совершил в 1885–86-х годах, знакомясь с системой каторги и ссылки. Его публичные выступления, а также книги и статьи по этой теме стали толчком к распространению в США критического взгляда на царскую Россию. Но на самом деле Кеннан любил Россию и Сибирь. Он лишь показал разницу между правительством, которое создало такую жуткую систему, и обычными людьми, которых он уважал. Кеннан оказал влияние на сибирское областничество — общественно-политическое течение, представители которого ратовали за предоставление Сибири автономного статуса, выступали за борьбу с самодержавием, за демократические свободы. А они в свою очередь повлияли на Кеннана. И действительно, его книги имели большое влияние на мнение широкой аудитории в США, для наших исследователей его произведения до сих пор являются ценным историческим источником о Сибири.

— Наверное, образ России, который сложился среди американцев благодаря Кеннану, тоже кое-кому может показаться однобоким... Но так или иначе признаки социальных противоречий в Российской Империи, которые были замечены Кенанном в Сибири, стали позднее причиной масштабного конфликта. Я говорю о революции 1917 года и последовавшей за ней Гражданской войне. Вы изучали этот период и даже написали книгу о трудностях жизни в Москве в те годы. Среди российских историков сейчас идёт дискуссия, что же на самом деле привело к Октябрьской революции. Это тема до сих пор очень волнует россиян. Интересен Ваш взгляд, Маурисио, на причины нашей революции.

— Это очень большой и трудный вопрос. Думаю, имело место суммарное воздействие всех факторов, которые сейчас упоминают в дискуссиях — это и тяжёлое экономическое положение людей, отягощённое войной, и перемены в сознании населения, изменение их отношения к самодержавию. Какие-то факторы развивались десятилетиями, а какие-то причины возникли незадолго до революционных событий. В английском языке есть выражение, которое можно перевести как “идеальный шторм”. Так вот, любая революция, на мой взгляд, это “идеальный шторм” — ситуация совпадения всех причин события, которые происходят одномоментно, усиливают друг друга и делают катастрофическое событие неизбежным. Может быть, это не очень научное определение “нового смутного времени”, начавшегося в феврале 1917 года и завершившегося с окончанием Гражданской войны. Важно добавить, что активная фаза любой революции начинается с потери гражданами надежды на восстановление справедливости мирным путём. Видимо, именно это и произошло в 1917 году.

Справка

Маурисио Борреро, профессор истории университета Сент-Джонс (США, Нью-Йорк). Специалист по истории России, автор монографий “Голодная Москва: дефицит и городское общество в Гражданской войне в России, 1917–1921 гг.” (2003 г.) и “Россия: справочное руководство от эпохи Возрождения до современности” (2004 г.), биографии Льва Яшина, книг по истории русской кухни. В 2002–2011 годах — заведующий кафедрой истории университета Сент-Джонс.