Вера Бутяева: “Понимала, что не могу оставить их в детдоме”

1990 год, август. Вернувшись домой после непростого трудового дня, Вера Бутяева, мама на тот момент троих детей, как обычно, окунулась в домашние заботы. Всё перемыла, постирала, прибрала, приготовила. Нагладила одежду на утро — в школу, в садик, на работу. И наконец-то, заварив себе чай, на минутку присела, взяв в руки газету. Ей всего двадцать пять лет, и посидеть вот так, в тишине, с чаем и газетой — такое удовольствие! Минут через пять Вера вошла в комнату, где находился муж, и протянула ему заметку. Маленькую заметку на самой последней полосе.

— У нас мальчишки, — сказала она. — А ты так всегда хотел девочку. Смотри — тут сразу две девочки! И ещё один маленький мальчик. Малюсенький совсем. Мы его даже не заметим. Старшей семь, ей через месяц в первый класс. Мы ещё успеваем её собрать в школу. А младшему всего второй год. И они сейчас в больнице, представляешь?

Алексей Бутяев взял заметку из рук жены, молча прочитал и…

2020 год, сентябрь. Встречаемся с Верой Фёдоровной в кафе возле её дома — ехать куда-то некогда, да и тяжеловато после перенесённой операции. Муж не разрешает одной далеко от дома отходить, заботится.

Завтра у Бутяевых семейный праздник, знаменательная дата — 19 сентября 1990 года им присвоили статус “Семейный детский дом”. 28 детей, взятых в семью... Отогретых, где-то подлеченных, где-то перевоспитанных, а где-то собранных буквально по кусочкам — после страшных событий в совсем ещё маленькой, но уже такой взрослой жизни.

— Вера Фёдоровна, а сколько сейчас ребят живут с вами?

— Одиннадцать детей, семеро из них школьники — с первого по шестой класс. Сейчас школа началась, всех приводить-встречать нужно, а занятия в разное время. Конечно, это очень неудобно. Но мы справляемся, ведь нас много. Где-то папа развезёт, где-то старшие подстрахуют.

Живём большой компанией, ждём, пока оперятся наши птенцы, крылья расправят, сами смогут вылететь из гнезда. Здесь их дом, и они это знают.

— И как же вы все помещаетесь?

— Всем места хватает! У нас большая квартира, шесть комнат. А ещё мы сами построили хороший, просторный дом в деревне. С мая по 30 августа всегда там живём. Огород, лес рядом, речка — детям там очень хорошо. На свежем воздухе, свежих овощах со своей грядки. Дети старшие приезжают, внуков привозят.

— Расскажите, как же вы всё-таки решились? Ведь тогда, в 1990 году, у вас уже было трое своих ребят… А дети, оставшиеся без попечения, будем честны, требуют особых усилий. Особенно те, кто подвергся жестокому обращению или насилию.

— А вы бы смогли взять ребёнка и увести его обратно в детский дом, зная, что ему там плохо? Вот и мы не смогли. И когда в опеке нам предлагают взять к себе ещё одного или двух детей, то мы, зная, как они будут расти в казённом доме и как у нас, в семье, тоже не можем отказаться.

Если мы не возьмём, ребята, скорее всего, так и не узнают, что такое ласка, что такое поддержка и надёжное плечо папы. Что это такое — когда есть старшие братья и сёстры. Или младшие, о которых все вместе заботимся. Хочется, чтобы дети росли не в детских домах и интернатах, а в семьях. Пусть и приёмных, но семьях. Уже столько исследований проводили по поводу того, что ребёнку нужен взрослый, именно свой — персональный взрослый, который будет примером, сможет подсказать, направить, поддержать. Обнять и принять в трудный момент. И тогда дети не будут расти озлобленными на весь мир, не умея любить. Да и как они узнают, что это такое, если никогда не видели и не испытывали любви родителей?

— Часто приёмные родители рассказывают: увидели ребёнка на фото или видео, что-то внутри кольнуло — это ИХ малыш. У вас также было?

— Нет, что вы. Я же говорю, в основном именно опека предлагает нам взять ребят. Например, детей поместили в приют, а их трое, или как вот в прошлом году мы забрали ребятишек — сразу четверых. Ну кто возьмёт сразу всю семью? Возможно, одного-двух, самых маленьких, пристроят. А мы можем забрать всех и сразу.

На самом деле так, чтобы мы с отцом выбрали детей, было всего лишь два раза. Первый — как раз в том самом 1990 году, когда увидели Наташу, Настю и Серёжу. Их я прямо захотела забрать. Не знаю, почему, но чувствовала — так надо. И Алексей Алексеевич тогда со мной согласился: это наши, и их нужно забрать домой. И был ещё один раз, когда мы всей семьёй смотрели телевизор. Передачу “24 часа” вела Марина Добровольская, в конце показали сюжет про Сосновоборский детский дом. Знаете, раньше были такие видео — призывы о помощи. Была проблема у детских домов с одеждой, игрушками, а через СМИ просили о помощи у людей. И в конце сюжета — просто глаза. Синючие, яркие. Я больше ничего не видела. Девчонка — такая малюсенькая, худенькая, и глазищи на пол-лица. И кто-то из детей тогда сказал, что, мол, смотрите, как на нашего папу похожа! Оля действительно очень на нашего папу похожа. Ей тогда чуть больше года было. А у нас много игрушек разных — на Новый год детям дарили, а они уже не играли, подросли. И одежда — новая, с этикетками. Мы собрали это всё в мешки и поехали в Сосновоборск. Уже тогда знали, что не сможем Олю там оставить. Всё, остальные дети нас выбирали сами или инспектор опеки подбирал.

— Как понять — сами выбирали?

— А по-разному. Была вот такая история. Наши ребята в летнем лагере отравились чем-то и попали в инфекционное отделение. А нам об этом даже не сообщили! Дети две недели одни пролежали. Я узнала об этом, только когда к ним в лагерь в день посещений приехала. А детей нет! Представляете?

Я, конечно, сразу в больницу. Это был какой-то кошмар, с детьми общались только через окошко. И можно было через приёмный покой передать какие-то вещи, кисель или бульон — больше ничего не разрешали. И вот как-то раз после того, как с дочкой поговорили, она сказала, что соседка по палате тоже хочет со мной поздороваться. К окну подошла девочка лет девяти-десяти. Я была в шоке от того, как одет ребёнок: короткая маленькая маечка, явно меньше по размеру, чем нужно, и детская фланелевая пелёнка, обмотанная вокруг талии. И всё. Даже трусиков на девочке не было! Когда мы с ней поздоровались, поговорили немного и попрощались, я позвала дочь и спросила, почему её подруга в пелёнке? Она сказала, что девочка из детского дома и у неё из одежды совсем ничего нет и её никто не навещает.

Естественно, на следующий день я привезла бельё, халатик, ещё какие-то вещи для девочки. А ещё через пару дней она начала мне передавать записочки. “Я знаю, что вы ходите по детским домам и забираете домой детей. Заберите, пожалуйста, и меня с братиком. Он тоже тут лежит”. Я узнала, что действительно в соседней палате лежит её младший братик.

Моих ребят выписали, и мы с отцом пошли в детский дом. Сначала стали забирать брата и сестру на день, потом на праздники. А когда пришли к директору детского дома, чтобы оформить ребят к себе, она почему-то начала нам препятствовать. Конечно, пришлось побегать, но я понимала, что не смогу их оставить. К тому же я узнала, что далеко не всё было хорошо в этом детдоме. Только благодаря нашей опеке, управлению образования ребят мы всё-таки забрали домой. Сейчас они, конечно, уже взрослые. И совсем не скажешь, что когда-то жили в тяжёлых условиях. Слава Богу, сейчас есть интернет, и многие вещи изменились к лучшему. Нет такого насилия, таких издевательств. Но в 1990-е было просто до невозможности страшно, как живут некоторые ребята. И, зная всё это, конечно, мы с мужем не могли не взять ещё детей.

Татьяна ФЁДОРОВА.