Наука и образование

Роман Григоренко: "В пятом классе могут вырасти крылья"

Победитель конкурса “Учитель года” поделился своими наблюдениями за школьниками.

“Радуюсь, когда слышу, как дети обсуждают произведение на перемене. Значит, удалось вызвать интерес к книге” — так о своей работе рассказывает педагог гимназии № 11 Роман Григоренко. В школе он работает семь лет — преподаёт русский язык и литературу. Роман Андреевич стал победителем городского конкурса “Учитель года”. Молодой педагог рассказал, зачем превращает урок в дискуссии и что современные дети предпочитают читать из школьной программы.

Отличником не был

— Роман Андреевич, ваши родные тоже педагоги, это как-то повлияло на выбор профессии?

— Да, моя мама учитель начальных классов, тётя — русского языка и литературы, но как раз они меня и пытались отговорить от работы в школе. После одиннадцатого класса я подавал документы в педагогический университет и СФУ. В итоге прошёл в оба вуза, но выбрал педагогический. Не могу сказать, что мечтал о профессии учителя, но сейчас люблю своё дело и увлечён работой.

— Какие воспоминания о своей учёбе в школе? Наверное, были отличником?

— Как раз нет. В начальной школе я высоких результатов не показывал, но ситуация заметно улучшилась в средних классах. Мне всегда нравилась история, даже думал поступать на истфак, а вот читать художественную литературу полюбил классу к шестому.

В школьные годы я увлекался регби, приходил после тренировок и еле находил силы на учёбу. Такая занятость помогала сосредоточиться на главном и времени на безделье в старших классах уже не оставалось.

— То есть вы готовы признаться детям, что не были образцовым учеником?

— Конечно. Уже работая, не раз наблюдал ситуации, когда ребята, которые слабо учились в начальных классах, позже достигали хороших результатов. Когда ко мне приходят пятиклассники, мне всё равно, какие оценки у них были раньше. Я категорически против ярлыков.

В средней школе порой рушатся стереотипы. Иногда педагогу кажется, что он всё знает про этого ребёнка и может на годы спрогнозировать его результаты. Но нередко дети удивляют. Например, тот, кто считался троечником и даже двоечником, достигает серьёзных успехов. Причины разные: смена учителей, новые интересы, появилась мотивация. Мне встречались дети, так скажем, позднего зажигания. Пока изучаем тему, она у ребёнка никак не идёт. Но к следующей четверти, когда кто-то уже и подзабыл, о чём шла речь, этот ученик показывает крепкие знания.

Но есть и другие ситуации, когда дети, привыкшие быть отличниками и примером для класса, вдруг сталкиваются с трудностями. Так что в средней школе могут и слетать короны, и вырастать крылья.

— Когда вы только пришли в профессию, что показалось самым трудным в работе педагога?

— Лично для меня — самоорганизация. Когда только пришёл в школу, требовалось очень много времени, чтобы подготовиться к занятиям. Приезжал после учёбы в магистратуре и “садился за уроки”, иногда до часу ночи. У меня были пятые — шестые классы, объёмы изучаемых произведений небольшие, тем не менее требуются подробные конспекты, плюс проверка тетрадей. Сейчас занятость ещё более интенсивная, но процесс уже отлажен.

— Свой первый рабочий день помните?

— 2 сентября 2014 года. В тот день провёл три урока — в сравнении с сегодняшней нагрузкой совсем немного. Это было знакомство с классами, и дети с изумлением рассматривали меня.

— Какой возраст ребят для вас самый сложный?

— Легче всего мне с пятыми классами, это тот возраст, когда дети только-только пришли из начальной школы. Когда год отработал с пятым классом и уже узнал детей, со своим же шестым совсем легко. Пожалуй, самый непростой период — седьмой класс. Есть и вопросы к учебной программе, и у детей проявляются особенности переходного возраста. В восьмом-девятом классах снова становится легче. К десятому классу чувствуются определённые трудности, поскольку не всем детям стоило бы продолжать учёбу, кто-то уже готов осваивать профессии, и в старших классах за школьной партой им неинтересно. В одиннадцатом классе уже другая ситуация: у многих ребят есть конкретные цели, намерения, и они ориентированы на результат. Но, работая с детьми, готовя их к экзаменам, главное не нагнетать, иначе можно добиться обратного эффекта — безразличия.

— В какой роли вы выступаете для своих учеников: друг, родитель, учитель?

— Пока мне сложно сказать, но для детей я точно не родитель и не приятель. А ещё не стремлюсь быть для ребят человеком, который всегда и всё знает. Признаю, что готов учиться вместе со своими детьми.

— Как родители учеников реагируют на молодого педагога? Как приняли, когда вы только пришли работать в школу?

— Ещё во время первой встречи почувствовал некоторую настороженность. Но, думаю, что их сначала смутил мой внешний вид: длинные волосы, кожаные перчатки без пальцев, джинсы, кеды. Но в процессе беседы настороженность прошла. Ситуаций, когда бы родители учеников пытались мне что-то диктовать или навязать, не возникало. Хотя в самом начале работы был случай, когда одна из мам что-то в резкой, назидательной форме меня спросила. На мгновение я даже вернулся в своё школьное детство, но сумел адекватно ответить. В любом случае стараюсь вести беседу тактично.

А как поступил бы ты?

— Литература как предмет даёт возможность для обсуждения самых разных тем. Современные дети вступают в дискуссии?

— Да, но их нужно к подвести к разговору. Всегда предлагаю ребятам встать на место героя произведения. Например, мы честно обсуждали рассказ Льва Толстого “После бала”. Напомню, по сюжету главный герой становится свидетелем сцены жестокого наказания солдата, которого избивают сослуживцы. У офицеров нет выбора. Командует экзекуцией отец возлюбленной главного героя. На уроке получилась живая дискуссия о том, как обстоятельства влияют на поступки человека.

Интересным был разбор новеллы “Превращение” Франца Кафки. Запомнился класс, где мы прекрасно поговорили о “Преступлении и наказании” с тем одним человеком, который прочитал роман полностью.

— Поэзию дети понимают или просто учат стихи наизусть?

— По-разному. Кто-то механически заучивает, и это слышно. Но есть ребята, которые и интересуются поэзией, и сами пишут стихи. В основном это девочки, но обсуждать свои произведения с одноклассниками они стесняются.

— Какие авторы и произведения легко даются детям, а что объяснить сложнее?

— Вообще, детям трудно понять то, что не пересекается с их внутренним миром, со знакомыми реалиями. Например, непросто объяснять древнерусскую литературу. Кроме того, есть ещё некоторая рассинхронизация со школьной программой по истории. Например, в пятом классе мы изучаем произведения, где события происходят в период крепостного права, но дети эту тему ещё не проходили.

Если говорить современным сленгом, на уроках хорошо “зашло” произведение Погорельского “Чёрная курица, или Подземные жители”. Пятиклассники очень живо обсуждали сказку. Неплохо дети читают “Алые паруса” Грина, “Уроки французского” Распутина, “Тринадцатый подвиг Геракла” Искандера. В седьмом классе обсуждают “Тараса Бульбу”. Был класс, с которым мы интересно поговорили о “Старосветских помещиках” Гоголя. Лично я обожаю “Мёртвые души” и упорно стараюсь передать детям эту любовь. Поначалу воспринимать гоголевский текст им сложно: огромные предложения и абзацы, к концу ребёнок забывает, о чём шла речь выше. Но когда вместе разбираем образы, сатирические приёмы, ситуации, которые встречаются и сегодня, возникает уже совсем другой разговор. Всегда жду, когда по программе будем проходить “Мёртвые души”.

Великолепный Лермонтов

— Учителю литературы для успешного проведения урока требуется, чтобы дети были знакомы с материалом, то есть прочитали произведение. Много ли школьников сегодня делают это с удовольствием?

— Таких ребят, к сожалению, не так много, как хотелось бы. Более того, современному учителю нередко приходится работать в обстоятельствах, когда дети не знают литературного материала. Есть у меня такая грустная шутка: “Должен же быть на уроке хотя бы один человек, который читал произведение. Пусть это буду я”. Но строить весь урок по типу лекции, когда только монолог педагога — идея, на мой взгляд, не самая удачная. Всегда стремлюсь к диалогу, пытаюсь вовлечь в него детей.

— Как отвечаете на вопрос детей: для чего вообще нужно читать?

— Когда разговариваем о чтении с пятиклассниками, сомнений нет, они всегда сами говорят: “Читать нужно для того, чтобы быть умными, воспитанными, культурными”.

Старшеклассникам же стараюсь объяснить, что чтение — это ещё и удовольствие: от слова, построения фраз, всего текста. Кроме того, способность анализировать литературный материал, рассуждать, выражать свою точку зрения даёт возможность войти действительно в элитарные круги.

— Уже много лет существуют шпаргалки в виде кратких изложений произведений школьной программы. Что лучше: вообще не читать или знать хотя бы сюжет?

— Конечно, я как педагог не могу сказать: “Пусть прочитают хотя бы так”. Но уж если выбирать между тем, что человек вообще не знает произведения, и тем, что он знает хотя бы краткое содержание, — пусть лучше второе.

— Что сами читаете для души?

— Раньше ставил себе норму сто страниц в день. При сегодняшней занятости соблюдать её трудно. Патрик Модиано, Амели Нотомб, Мариам Петросян — её книгу “Дом, в котором...” рекомендую всем. Из классики люблю Чарльза Диккенса, Оноре де Бальзака, Виктора Гюго, но “Отверженных” мне перечитывать уже эмоционально тяжело.

— Не раз слышала мнение, что, только став взрослыми, люди наконец осознавали гениальность Пушкина и Лермонтова, а в школе чтение “Капитанской дочки” и “Героя нашего времени” вызывало страшную скуку. Поддерживаете на своих уроках культ классиков?

— В разные годы я по-разному относился к творчеству Пушкина: когда-то любил поэзию, потом больше нравилась проза, и недавно вновь открыл её для себя. “Станционный смотритель”, “Капитанская дочка” — прекрасные тексты, которые проходим по школьной программе. И каждый раз открываю их заново. Когда готовился к одному из уроков по Лермонтову, начал перечитывать “Герой нашего времени”, — увлёкся так, что ночь пролетела незаметно. Удивился, что забыл, насколько этот текст великолепен. Конечно, стараюсь донести своё восприятие до детей.

Осторожные сочинения

— Как оцениваете уровень владения школьников русским языком?

— Наблюдаю интересную вещь. Мне всегда казалось, что грамотность, умение излагать свои мысли и любовь к чтению взаимосвязаны. Но на практике понял, что это далеко не всегда так. Есть дети с врождённым чувством языка: ни одного правила не знают, особо не читают, но всегда выбирают грамотный вариант.

Замечу, что мне ни разу не приходилось убеждать детей в ценности знания русского языка. Пятиклассники приходят с этой мыслью из началки, а старшеклассники уже сами осознают эту ценность.

Мне важно, когда ребёнку неловко писать с ошибками, и он стремится расти.

— Есть темы, которые с трудом даются всем детям?

— Да — наречие, составные предлоги.

— Как сегодня ребята пишут сочинения, искренне?

— От сочинений я всегда жду, что дискуссии, которые возникали на уроке, отразятся в работах. Темы, как правило, предлагаются полемичные. Но часто дети используют общие формулировки, говорят осторожно и не спешат высказывать своего мнения.

— Был детский вопрос, который поставил вас в тупик?

— Звучал он так: а правда, что Мартынов и Дантес стрелялись за выход в финал? Я слегка завис на этом вопросе, но потом пояснил, что не интересовался судьбой участников роковых дуэлей.

— Мужчин в школах до сих пор немного, не сложно ли работать в окружении женщин?

— Самый частый вопрос, который мне задавали после конкурса журналисты: “Как вам работается в женском коллективе?” Отвечаю: нормально.

— Как молодой специалист, чувствуете повышенное внимание и, может быть, заботу со стороны старших и более опытных коллег?

— У нас в школе тысяча четыреста учеников. Поверьте, коллегам есть о ком заботиться.

— Как оценить уровень владения русским языком, в целом понятно — существует свод правил. Но что важно для вас на уроке литературы, за что вы поставите оценку отлично?

— Безусловно, отмечаю в первую очередь знание текста — потрудился человек прочитать или нет. Для меня важно отношение ребёнка к прочитанному, готовность рассуждать. Стремлюсь к тому, чтобы дети учились думать и сомневаться.