Сергей Еремин: "Городская гигиена – ей надо учиться всем, от коммунальных служб до каждого из нас"

Герой новой серии проекта «Место силы» (программа выходит на телеканале «7 канал Красноярск») — глава Красноярска Сергей Ерёмин. Ради чего глава города готов отжиматься и почему был спокоен, когда открыли шлюзы на красноярской ГЭС. Откровенный разговор с Натальей Жабыко о личном и служебном.

Сергей Васильевич, для съёмок программы «Место силы» Вы выбрали набережную. Почему для Вас это место силы?

— Во-первых, это не просто наша центральная часть. Для меня это, наверное, душевно, внутренне ‒ одно из самых главных мест. Я, конечно, к набережным вообще отношусь с огромным пиететом. Потому что считаю, что Енисей – это одно из главных наших достояний, и у Енисея должны быть красиво оформленные берега, мы должны этим пользоваться. Он у нас такой холодный и суровый, но мы должны компенсировать вот этой прибрежной территорией. Поэтому Ярыгинская набережная для меня очень ценна. Я часто пешком выхожу из дома, через Коммунальный мост иду по Ярыгинской набережной и обратно.

Пешком? Один?

— Двенадцать километров, да ‒ туда и обратно иду. Двадцать пять минут, два и шесть десятых километра. В любую погоду. Вот это место, правильно, место силы, это, наверное, место душевного вдохновения. Потому что я сюда прихожу, бывает, поздно вечером, уже ближе к ночи, когда на набережной никого практически нет. Есть конкретные точки, куда я могу прийти, когда кошки на душе скребут, в четыре утра выйти и просто сидеть час-полтора здесь.

А о чём Вы думаете, когда приходите на набережную, сидите, смотрите на всю эту красоту?

— А иногда просто, как говорят, надо и с собой поразбираться, мысли упорядочить. Я хочу, чтобы в городе как можно больше было таких мест. Конечно, это по всему городу.

Взлётка, Северный, Черёмушки?

— У нас ни одного микрорайона нет на сегодняшний день, где бы мы не работали по этой программе – создание мест городских вдохновений. Законодательство у нас отвратительное, я сразу хочу сказать. Земельное, градостроительное, просто слабое с точки зрения государства, не защищает оно себя, поэтому я пошёл другим путём. Я отвоёвываю вот такие земли, я их благоустраиваю для того, чтобы они стали городским народным достоянием.

Светит солнце, вокруг тепло, сухо. Ещё несколько дней назад Красноярск чуть было не ушёл под воду. Я не помню за всю жизнь, что я прожила в Красноярске, такого потопа, когда за один день выпала месячная норма осадков, плыли машины, люди не могли перебраться через дорогу и выяснилось, что у нас всего пятнадцать процентов улиц оснащено ливнёвками. Если я не права, поправьте. Как такое возможно в миллионном городе?

— Как это выяснилось, что у нас пятнадцать процентов? Мы каждый метр ливневой канализации знаем, у нас 187,5 километра ливневой канализации, которая сделана. Это с учетом того, что мы в последние три года ещё достаточно неплохо укрепились. Но мы понимаем ‒ у нас протяжённость дорог более тысячи ста километров общая. Поэтому вроде бы должно быть везде, но как это сделать? Это историческое наследие, которое город создавал сотнями лет, сотнями по большому счёту лет. Поэтому, конечно, всё переделать и всё сделать невозможно. Мы сегодня чётко понимаем – когда эсэмэски приходят «будут дожди». Ну, вот, что такое «будут дожди» в воскресенье? Я еду в половине пятого вечера, ещё мужикам не звоню: где я, что я... Проехал, смотрю на всех точках, на пяти точках проблемных уже стоят откачивающие машины. То есть я понимаю: система работает. Мне важно, чтобы вот этот механизм работал. Но когда начинается шесть часов и выливается за час месячная норма – конечно, какие «бочки»!? Что смешить себя... Понятно, это просто стихия, шквальный дождь, залповый - и всё. И не сказать, что вообще город парализовало. У нас практически не было отключений электроэнергии. Да, светофоры у нас отключались, но мужики всю ночь носились с этими генераторами, подключали, переподключали, где-то там, понятно, релюшки погорели – меняли. Но город жил, вода была, электричество практически везде. Не сказать, что вообще фатально весь город обесточило. Мы иногда прямо хотим, чтобы мы были вседержителями, и погоду... Но так не бывает – там сильнее, чем мы. Не надо себя ставить выше того, что есть во Вселенной.

Лето вообще началось с паводков, сброса на ГЭС, подъёма уровня воды в Енисее. Вам было тревожно, когда Енисей начал подниматься, открыли шлюзы, вот всё это началось – большая вода? Страшно было?

— Когда шлюзы открыли, я уже, если честно, расслабился. Все напряглись, а я наоборот уже расслабился, потому что для меня была картина очень понятная. Началось чуть-чуть раньше, буквально за пять дней до того, как открыли первый шлюз верхний. Пятница, вечер, две с половиной недели назад – я как сейчас помню. У нас проходит мероприятие муниципалитета, и мне говорят: «Вода в городе прибывает». А я до этого полтора месяца уже всем: «Смотрите сколько на ГЭС, какой уровень воды!» Хотя это не наша вообще задача и полномочия.

Но город-то ваш.

— Да, и я понимаю, что всё сюда придёт-прилетит. Только закончилась торжественная часть, я выхожу, мне говорят: «Вода прибывает». Я говорю: «В смысле вода прибывает?». В Енисее, говорят, уровень поднимается, я им: «Сколько сброс?», говорят: «Сброс четыре восемьсот». Я говорю: «Кто, где прогнозировал четыре восемьсот, где была информация?» Ну и всё, всех начал вот так трясти и так далее, мы там пошумели достаточно серьёзно. И не зря, на самом деле. Когда в понедельник мы собирались уже у губернатора, там были все точки чётко расставлены. Вот это правильный механизм управления для меня. Мы сразу поехали, за два дня, двое суток мы все береговые линии объехали, мы подняли все карты 2006 года. Да, они сказали: «Мы будем сбрасывать воду». Я говорю: «Здрасьте, сбрасывать! Кто-нибудь вообще хоть посоветовался, что это будет?» У меня, конечно, первый вопрос – все набережные начала подтапливать вода, у меня тут первое волнение, тревога появилась, поэтому сразу начали: «Мужики, давайте всё, разные сценарии будем смотреть, сколько выдержим». Они рассказывают: там сценария три – оптимистичный, средний и критичный. Я говорю: «Что такое критичный?» – «Двенадцать тысяч кубов в секунду можем сбрасывать». Двенадцать тысяч кубов – это вода вот так бы была, это вот здесь было бы всё. Чтобы вы понимали, обычный уровень у нас – это два метра, вот два метра над уровнем, вот Енисей – крайняя кромка. Я прям специально сел и от руки на штабе рисовал, чтобы все понимали, а то говорят: «Отметка там четыреста тридцать восемь»…

Скажите честно, страшно было Вам?

— Конечно, я понимал, потому что я вспоминаю 2006 год, я начал же копаться. Тогда открыли, все утром проснулись – Красноярск плавает: «О, а что это такое произошло!?» Вот обычный момент, который меня тревожит. Сейчас, когда ситуация уже стабилизировалась, самое страшное позади. Мы потом всё, определились с этим. Я почему, когда шлюзы-то открыли, уже был спокоен? Потому что мне было понятно: 4 800. Я говорю на следующий день: «Уже открывайте, пятьсот кубов добавляйте». Когда первый шлюз добавили – пять с половиной тысяч кубов пускают, я в восемь часов вечера вижу, какой уровень воды. Проехал со специалистами, всё посмотрели, все водозаборы оценили: «Ещё пятьсот кидайте». Я понимал, что сбрасывать надо, воду нельзя копить, иначе будут те самые двенадцать.

Я вот сейчас слушаю и понимаю, что красноярцам повезло, когда мэр не сидит в кабинете и там даёт какие-то советы, рекомендации, а сам ходит, ездит и смотрит.

— Так иначе сюрпризы, и не знаешь вообще, откуда сюрпризы получишь.

Мэр – это прежде всего хозяйственник. Быть на хозяйстве миллионного города – это, наверное, миллион проблем. По квартире-то знаешь: не успеешь сделать ремонт – то кран потёк, то лампочка перегорела. А зимой у нас засыпает снегом, летом у нас вода топит сверху и снизу, дороги и всё прочее. Вы сейчас какие себе приоритетные задачи поставили? Первое, второе, третье – какие самые яркие проблемы?

— Первое – создание культуры городской гигиены, у нас её не было. Да и сейчас посмотреть вот с другими городами: легко можно увидеть, что у нас эта культура появляется. И я хочу – вот как ребёнок начинает привыкать по утрам умываться, чистить зубы, то есть личная гигиена. Городская гигиена – это то же самое. Ей надо учиться, она не придёт ниоткуда, она не включается – нет у неё тумблера выключателя. Этому только обучаются каждый день, все, начиная от коммунальных служб – вот этой большой армии, и заканчивая каждым из нас. Мы тоже участники городской гигиены. Красноярск ‒ вот посмотрите – это город в парке. Я хочу, чтобы у нас был парк в городе, парк не в простом смысле какой-то линейный, локальный, отдельный. Мы сейчас создаём, благоустраиваем парки, скверы, я их соединяю в единое пешеходное пространство, это называется парковые кольца, парковые цепочки. И, конечно, есть мечта создать большой линейный парк, практически пятнадцать километров, который бы проходил от Николаевского моста и включал Зелёную Рощу. Есть у меня такая мечта! Вот сейчас строим мост через Карла Маркса – это замыкание единой пешеходной цепочки. Надо так сделать, чтобы человек не сталкивался с автомобильной частью. Это другая категория нашей жизни, и нельзя их пересекать.

Накануне Универсиады Красноярск приобрёл столичный лоск, у нас появились замечательные объекты, отремонтированы дороги. Объекты остались, а вот с дорогами всё гораздо хуже, асфальт сошёл вместе со снегом. У вас есть какой-то рецепт и план действий ‒ как сделать так, чтобы одна из наших извечных проблем в Красноярске была решена? С дорогами, я имею в виду.

— Мы впервые в прошлом году «затащили» на территорию города новую технологию. Это абсолютно новый асфальт высшей категории, который сейчас имеется у нас на территории государства и вообще в мире. А эта технология – не только прочность. Это ещё и как раз наши условия суровые. Когда мы смотрим какие-то страны – почему у них так хорошо? А у нас, извините, суточные колебания через ноль, практически девяносто дней в году перепады. И это тоже влага, холод и так далее. У нас условия-то здесь адские, поэтому технологии эти нужны, сейчас пробуем. Сейчас смотрим пропитки новые, их испытывают для того, чтобы просто подлечивать, потому что мы не можем всё перекрывать по новой в асфальте. Я говорю «ямочный ремонт» всё равно – пломбы ведь никто не отменял, зубы мы же пломбируем. А к дорогам почему-то относимся: «О, вот тут ямы с ямами постоянно!» – а что-то зубы-то вы не выдираете и новые не вставляете сразу? Ну и пылесосить надо всё, пылесосить, пылесосить, ну, наверное, видите – они работают. Я выхожу в четыре утра гулять с собакой и вижу, что проспект Авиаторов пылесосят и моют, я понимаю, что мне приятно. Это вакуумная уборка. Потому что я говорю: «Ну в квартире же мы пылесосим? Пылесосим». И здесь то же самое. Взялись – давайте брать уличные пылесосы, я посмотрел – вот этот четыре миллиона – вжик! Четыре! Ужас! Бельгийский… французский… ужас! Я говорю: «Мужики, ну что мы, тупее французов или бельгийцев?» Собрали наш пылесос, кулибины сделали, уже, наверное, штук семь работает наших электрических пылесосов. Не на двигателе, он ещё экологический, всё у нас здесь в Красгорпарке. Кстати, можно было посмотреть, есть такой пылесос. Всё, я говорю, теперь надо запускать производство, что себя тешить – всё сами сделали, цена практически в десять раз ниже.

Каким мэром вы хотели бы запомниться для красноярцев?

— Мы всегда считаем, что наш капитал – это машина, дача, квартира и так далее. Это мизер. Капитал формируется вот в той стоимости, вот этим. Вот он наш капитал, это наше. Я хочу, чтобы жители, люди прямо присваивали это всё, прямо присваивали, они были продюсерами, они были авторами всех идей. И почему мы сейчас вводим много конкурсов, я сейчас ввожу «Самый благоустроенный район», «Самая лучшая концепция озеленения», «Инициативное бюджетирование» ‒ это всё направлено на прикосновение человека к городу. Как только человек прикасается к городу, вот это его уже. Я хочу, чтобы наши молодые ребята, вот подрастающее поколение вне зависимости от возраста, они воспринимали город своим домом, надо построить город такой, какой они воспринимают.

В котором они захотят жить…

— Да, и причём они должны быть сами авторами! Вот небольшой пример: я сейчас поддерживаю робототехнику. Давайте робототехнику поддерживать, это инженерное направление, это ребятишки, которые просто рвут! Они ездили на чемпионат, я им сказал: «Если выиграете, пятьдесят раз отжимаюсь». Они говорят «Да ну!?» Всё, они приехали и мне: «Хха-а-а! Отжимайся, Сергей Васильевич!» И я готов отжиматься! Вот ради этих, знаете, - когда глаза блестят! Когда вот это юношеское желание рвать, идти вперёд! Да я всю жизнь буду отжиматься! Хочу пожертвовать всем ради этого!

Чему вы учите своих детей?

У нас есть, понятно, семейные традиции, которые мы соблюдаем. Понятно, завтрак, ужин вместе посидеть. Я благодарен, что они меня, нарушая все принципы диетологии, ждут до девяти, десяти вечера, хотя бы, по крайней мере, вместе со мной посидеть, чай со мной попить. Я вспоминаю отца ‒ я его практически не видел, но воспитан его примером. Отец – это такой эталон мужчины, человека, государственника вот для меня. Мама, конечно, она мне вектор, она определила мою траекторию кардинально. Процесс непрямого воспитания, он должен передаваться детям. Личным примером.

Я думаю, что это будет работать, я вот сейчас по старшей смотрю, ну был переходный возраст, да: «Всё сами знаем, а вы тут динозавры» - и так далее! Есть такое. «Ничего не понимаете» и так далее. А сейчас уже подходит время, и я так аккуратненько начинаю присматриваться и начинаю видеть во многом себя.

Сергей Васильевич, спасибо Вам большое, что Вы в своём плотном графике нашли время и место для нашей программы. Я Вам хочу пожелать оставаться таким же неравнодушным, не «забронзоветь», а вот так ходить одному без охраны и общаться с гражданами. Спасибо!

— Вам спасибо!