Мы дети Кавказа

Залина Лакаева: “Где бы я ни была, я прежде всего — чеченка”

Друзья называют ее новой Жанной д’Арк. Мужчины часто фыркают, мол, ты не настоящая чеченская женщина. А коллеги замечают: была бы более покладистая, давно бы занимала какой-нибудь хороший пост, устроилась бы на приличную должность… Но она такая, какая есть, яркая, шумная, независимая, общительная. И во всем действует по велению сердца, которое является ее главным путеводителем в жизни.

Итак, знакомьтесь — Залина ЛАКАЕВА, призер многих конкурсов, автор блестящих документальных фильмов и обсуждаемых статей. Журналист и патриот своей родины — Чеченской Республики.

— Залина, откуда появилось это сравнение с Жанной д’Арк?

— В первый раз меня так назвали, когда я приехала в Москву. Жила в общежитии, где мы с соседками по комнате с самого утра начинали споры на тему политики, причем такие жаркие, что допоздна не могли остановиться. Они-то первыми и назвали меня Жанна д’Арк. А уже позже я посмотрела художественный фильм с Милой Йовович и поняла, что его героиня чем-то походит на меня. Я тоже слишком прямая, говорю, что думаю, не умею лицемерить. Сегодня такие качества скорее минус, чем плюс. За это и получаю.

— Наверное, нашим читателям будет проще понять тебя, если ты немного расскажешь о своей жизни, о семье.

— Родилась я в Чечено-Ингушетии (во всяком случае, тогда республика называлась так), в городе Гудермес. Папа был женат три раза, поэтому я — старшая по матери (после меня родилось еще три сестры и брат) и третья по отцу. От первых двух браков были сестра и старший брат, однако он, к сожалению, пропал без вести. После первой войны.

— Он принимал участие в боевых действиях?

— Да. Тогда многие схватились за оружие. Честно говоря, накануне первой кампании нам практически ежечасно промывали мозги, идеологический прессинг был очень сильный. С утра до вечера по телевидению шла тотальная обработка, мол, русские чеченцев уничтожали всегда. Говорили, что если мы один раз возьмемся за оружие и отстоим свою независимость, то наши потомки будут жить достойно. И люди верили. Та война была насквозь идейной, однако боролись наши братья и отцы не за ту свободу, которую нам могли предоставить вдохновители этой кампании.

Когда мой брат уходил, я готова была пойти с ним. Я верила в те идеалы, о которых кричали на каждом углу. Но то, что наш народ получил после первой кампании, открыло глаза очень многим. Это была уже анархия, а не свобода. Я считаю, что свобода выражается в развитии, в экономическом росте, в том, чтобы поднимать образование, медицину. Но когда тебе говорят, что все это не нужно, то о какой свободе может идти речь? Это уже, наоборот, зависимость от случая. Или от сильных мира сего.

— А когда ты и вся твоя семья, как ты сама говоришь, открыли глаза на происходящее?

— Наверное, только после того, как подошла к концу первая кампания. Тогда дедушка сказал, что эта война коммерческая, без правил, что сценарий ее писался не в Чечне, а потом привез брата домой и запретил ему брать в руки оружие. И так как в нашей семье всего два представителя по мужской линии, было решено отправить старшего как можно дальше. Он уехал в Ставропольский край, и с 1995 года мы ничего о нем не знаем, только какие-то слухи. Однако я надеюсь, что увижу его, чувствую, что так будет. Ведь, несмотря на разницу в семь лет, мы с ним очень близки, он, как и я, родился 7 января. И в каждый день рождения я жду его.

— А что, по-твоему, стало бы с Чечней, если бы она получила абсолютную независимость?

— Наверное, то же, что сегодня происходит с Абхазией. Конечно же, если правильно распорядиться нашими нефтяными запасами и выстроить разумную политику, может быть, что-то и получилось бы. По крайней мере, ресурсы, которыми мы обладаем, это позволяют. Но проблема в том, что наше общество еще не готово быть самостоятельным. Сначала людей нужно научить тому, что такое свобода, иначе ничего не выйдет.

Конечно, рассуждая о том, что довелось пережить моему народу во время всех последних кампаний, нужно учитывать всю нашу историю. Я тоже была за независимость, я тоже не хотела бы быть отправленной куда-то в эшелонах, пережить то, что пережили тысячи чеченцев в годы сталинских репрессий. Этот страх передается на генном уровне. Кровавый сценарий, в ходе которого нас выдавливали со своей территории, реализовывался на Кавказе даже не несколько десятков лет, а на протяжении нескольких веков. И нашу реакцию я считаю в некоторой степени самозащитой, самообороной. Мы не бандиты и террористы, какими нас часто представляют федеральные СМИ, мы тоже хотим мира.

— Ты считаешь, что государственная идеология сознательно создает из чеченцев образ врага?

— Знаешь, отвечая на такие вопросы, лучше оперировать фактами. Не так давно в Чеченской Республике прошел десятый юбилейный фестиваль “Мир Кавказа”. И что вы думаете? На закрытии не было спецкоров Первого канала! Я спросила у них: почему вы не делаете сюжетов? А они ответили, что им позвонили из Москвы и сказали, что освещать это событие не нужно. Вот если бы было совершено убийство, нашли бы оружие или взорвали что-то, тогда с нас начали бы выпуск. А так — не нужно. Правда, на второй день фестиваль все-таки показали…

В такой избирательной информационной политике есть немалая доля лукавства, ведь именно так и формируется мнение общества о нашем народе.

— Но ты своей работой ломаешь эти стереотипы.

— Стараюсь, во всяком случае. Впрочем, постоянно что-то доказывать мне приходится не только своими работами в журналистике, а всей жизнью. Так уж получается. Так, когда я поступила в Московский институт телевидения и радиовещания, многие косились, говорили: что эта чеченка здесь делает! Но позже, посмотрев на работы, подходили с извинениями: мол, прости, мы плохо о тебе думали.

— Трудно работать, не ощущая изначально поддержки?

— Я бы не сказала, что у меня нет и не было поддержки. Всегда находились люди, готовые принять и понять то, что я хочу донести до общества. Например, создавая свою дипломную работу “Как легка война для зрителей”, я сама больше всех возмущалась, говорила: ну что я могу показать? Просто до истерики доходило! Переубедила меня одна из наших преподавательниц, которая заявила: почему ты считаешь, что тебе нечего сказать? Поделись со всеми тем, что пережила, расскажи то, что ты нам рассказываешь о войне, о жизни. В итоге я осилила эту тему. Фильм вышел тяжелый, но зато после показа ко мне подходили русские студенты и говорили: Залина, извини за то, что происходило у вас в Чечне. Ребята, которые никогда не брали в руки оружие, творческие люди, в жизни не участвовавшие в военных действиях, просили прощения! Мой однокурсник, ярый поклонник звездных войн, увлекающийся жанром фэнтэзи, заявил: слушай, я по жизни пофигист, но и меня зацепило. И это было что-то!

Если хоть один человек, посмотрев мои картины, прочитав статьи, задумался над тем, отчего это происходит, зачем и кому нужна война на Кавказе — значит, я не одна и у меня есть поддержка. Суть-то не в наградах, регалиях и грантах. Они лишь дают уверенность в том, что я должна продолжать, должна сделать еще больше, не останавливаясь на достигнутом.

— Ты сняла несколько документальных фильмов, написала массу статей, и в каждой из твоих работ — судьбы людей. Наверное, трудно определить, какой из этих материалов и фильмов — самый близкий, самый-самый для тебя. Но, возможно, у тебя есть любимые герои, ставшими близкими, родными?

— Да, есть. Это Зарган Эпендиева, женщина, которая ценой своего здоровья спасла от смерти русского солдата, заслонила его от пуль своим телом, доказав, что любовь и сострадание не имеют национальности и вероисповедания. История ее подвига цепляет всех, даже я, автор, на просмотре картины слезы смахивала — настолько трогает душу ее судьба. И мне при воспоминании о том, что сделала Зарган, становится безумно обидно за те стереотипы, которые все еще живут в обществе. Ведь как говорят о наших женщинах: фанатички, шахидки, террористки, черные вдовы. А это неправда! Сколько прекрасных женщин, родившихся и выросших на Кавказе, своими поступками, своими жизнями доказали благородство нашего народа. Зарган Эпендиева закрыла своим телом человека, пришедшего с оружием на ее землю, она сломила эти страшные стереотипы, и я отношусь к ней с почтением, с гордостью и благодарностью. Потому что, где бы я ни была, куда бы ни забросила меня судьба, я прежде всего — чеченка. А патриотка или нет — об этом пускай судят по моим работам. Но в любом случае — все, что происходит с моим народом, все, что говорят о нем, что связывают с ним, касается и меня. Я стараюсь это донести до всех остальных, но меня не всегда понимают, причем именно мои земляки. Тем не менее работа продолжается, и тема, открытая историей Зарган, будет развиваться.

— Ты расскажешь о солдате, которого спасла твоя героиня?

— Есть такая идея, ведь этот человек действительно выжил, и вполне логичным было бы снять продолжение фильма. Но у меня есть и другая, более глобальная задумка — большой телевизионный проект о женщинах Кавказа (Чечни, Ингушетии, Осетии, Дагестана, Азербайджана, Грузии, Армении). Несколько месяцев назад я зарегистрировала его, причем на четырех языках.

Первая героиня — Зарган Эпендиева. Вторая — Ася Тутаева, ингушка, майор медицинской службы, зверски замученная фашистами во время Второй мировой войны. О ней широким массам практически ничего не известно, а ведь ее подвиг достоин памяти и почтения не меньше, чем подвиг Зои Космодемьянской. В то время когда Ася защищала Родину, принимала мученическую смерть за свою страну, ее народ выселяли с насиженных мест, увозили в эшелонах в неизвестность. Уже есть и третья героиня, летчица-чеченка Ляля Насуханова, которая могла стать первой женщиной-космонавтом, однако не прошла по национальному признаку, но зато воспитала более полусотни мастеров парашютного спорта по всему Советскому Союзу. И разве она не достойна, чтобы о ней знали?

Рассказывая о судьбах своих земляков, я надеюсь достучаться до людей, сломать сложившиеся в обществе стереотипы. Ведь для того, чтобы на Кавказе воцарился мир, необходимо пересмотреть отношение к нашим народам, изменить общественное мнение. Мы ничем не хуже других, мы тоже люди, обладающие благородством, душевной щедростью, добрыми традициями.

К слову, именно наши обычаи, наверное, и спасают нас в самые трудные годы. Они нас ничуть не зажимают, а наоборот — охраняют. Так, благодаря традициям у нас невозможно кровосмешение, и это только плюс! В Чечне не встретишь девчонок, которые ходят по улице с сигаретой в зубах и пивом в руках, и разве это плохо? У нас никто и никогда не переступит дорогу старшему, всегда пропустит, и эта традиция тоже могла бы пригодиться любой нации. Обычаи никто не отменял, им следуют, ими живут, это самозащита народа.

— Но некоторые из ваших традиций могут показаться нам немного… необычными. Например, многоженство.

— Да, такие браки у нас возможны, мусульманство допускает иметь вторую и третью жену. Но ведь и в России у женатых мужчин тоже может быть несколько женщин, только их называют иначе — любовницами. Так не лучше ли иметь статус второй жены?

— А сама ты согласилась бы на такое предложение?

— Я? У меня немного другие взгляды: я не считаю, что та, первая жена, хуже меня, а потому просто не хочу ранить женщину. Это в восточных странах такое воспринимается спокойно, а у нас все же нет. Конечно, если у первой жены не может быть детей, например по состоянию здоровья, тогда подобный шаг оправдан. У нас есть такие примеры, я знаю семью, где муж умер, а обе жены живут. У одной из них не было детей, и ей отдали первых двух дочек от второго брака, так они для нее стали ближе всех родных. Это, на мой взгляд, гуманно, ведь дети — это самое лучшее, что может быть у человека.

А вообще-то, еще в школе мы с девочками часто обсуждали тему многоженства, и каждая мечтала стать единственной, как, наверное, и любая другая женщина на земле, независимо от национальности и места рождения.

— Можно еще один личный вопрос? У тебя есть несколько младших сестер, и ты как-то говорила, что не желаешь им такой жизни, как твоя. Почему? От чего ты их оберегаешь?

— На меня с самых юных лет свалилось слишком много ответственности. Когда ты остаешься старшей в семье (а папа умер рано, старший брат, как я уже говорила, пропал), приходится отвечать за своих близких. Женщине брать на себя роль мужчины в нашем обществе очень тяжело. К тому же во время второй кампании, когда Гудермес сдался без единого выстрела, случайно разбомбили наш дом, и я, чтобы восстановить его, пошла в армию, так как тогда платили боевые…

Нет, я своим сестрам этого не желаю, пусть у них будет обычная счастливая жизнь. Семья, дети, мужчина, который сумеет позаботиться, защитить.

— А как же ты?

— У меня есть свои планы насчет личной жизни. Мне надо достроить дом, ну и много еще чего сделать. Столько работы, что устройство собственной судьбы я все как-то откладываю. А ведь потом может стать поздно. Я уже настолько привыкла к одиночеству, что мне даже кажется это ненормальным. И не раз уже слышала, что даже когда смеюсь, глаза остаются грустными. Оттаиваю только у себя дома, когда вожусь с малышами, племянниками — младший из них с двух месяцев с нами. Время, проведенное с ним, — самые счастливые и спокойные моменты моей жизни. Я без этого человечка уже не могу.

— Интересно, а сможешь ли ты, вопреки всеобщему мнению о своей непокорной натуре, стать обычной домохозяйкой с четырьмя детьми?

— Домашняя хозяйка — это тоже профессия, даже творчество. Так почему бы и нет? Я вполне допускаю такое, правда, все, кто меня знают, считают, что это нереально. Но с какой стати я должна их слушать?