“Хлеб за брюхом не ходит”

Помогут ли селу высокие цены

Рост цен на продукты имеет, по крайней мере, две стороны. Одна — очевидна. Некоторые товары “первой необходимости” превратились в “предметы роскоши”. Но есть и вторая, менее очевидная сторона. Теоретически — отрасль получает дополнительные средства, и если они используются эффективно, это должно привести к увеличению производства и снижению цен. Другое дело, что на территории нашей страны действую далеко не все законы, тем более — рыночные. Поможет ли сельскому хозяйству нынешняя ситуация на рынке продовольствия — тема очередного дискуссионного клуба “Городских новостей”.

Участники:

Эльвира Манакова, директор УК “Каравай”

Михаил Бершадский, 1-й заместитель руководителя департамента экономического планирования и промышленной политики администрации края

Петр Константинов, директор ГТРК “Красноярск”

Александр Углов, председатель СПК “Солонцы”

— Итак, выгодно ли повышение цен сельским производителям?

Александр Углов:

— Прежде всего, давайте не будем говорить о каких-то сверхдоходах сельских производителей. До сих пор до нас доходили только субсидии по реализации молока и дотации на условный гектар пашни. Да, розничные цены на отдельные продукты поднялись. Но если сопоставить этот рост с ценами на энергоносители, доходы-то незаметны. Особенно у нас в овощном хозяйстве, где трудоемкость в 14 раз выше, чем в зерновом. Как бы там власти не пытались договариваться с сельхозпроизводителями, чтобы мы сдерживали цены, это необратимый процесс. Насколько я знаю, многие уже в этом году будут сокращать пашни, как зерновые, так и в производстве овощей. Невыгодно производить. Цены на дизельное топливо поднялись с 13 рублей до 20 рублей 80 копеек за литр. Другое дело, если бы были определенные нефтебазы, с фиксированными ценами, под гарантии властей. А брать банковский кредит на горючее мало кто в состоянии. Я думаю, это в очередной раз ударит по сельскому хозяйству, и в очередной раз оно не поднимется, а опустится. Тем более, подо что брать кредит? Можно заложить технику, можно скот. Техники как таковой нет уже, скот — он тоже не соответствует той сумме, которую ты берешь.

В себестоимости нашей продукции до 50 процентов составляют энергоносители. И посчитайте, как она выросла, если цены на зерно и овощи оставались неизменными в течение пяти лет, а цены на горючее выросли за полгода почти в два раза.

— Что требуется, чтобы дополнительные доходы попали именно в сельское хозяйство, будут ли они стимулировать расширение производства?

Михаил Бершадский:

— По преимуществу они туда и попадают. Когда говорят о перекупщиках, это несколько надуманная проблема. Можно дискутировать о том, что происходило в предыдущие годы, но в 2007 году ситуация была совершенно особая: рост цен на продовольствие начался от производителей. Сначала выросла цена на зерно, потом на муку и на хлеб. По молочным продуктам — ровно то же самое. Подскочила цена на зерно старого урожая, когда никто еще не нес затраты на горючее по новой цене. Да и урожай 2007 года убирали со старыми ценами на солярку, они поднялись в конце ноября. Поэтому объективно в этом году мы говорим о конкретной ценовой инфляции — деньги получили производители зерна и молока. Рентабельность у них по концу года выросла: у зерновиков побольше, у молочников — поменьше. По зерну, с учетом субсидий, рентабельность получается на уровне 50 процентов. Но это не по юридическому лицу, а по отрасли. По молоку — процентов сорок, но это опять по виду деятельности. Потому что, скажем, на мясо цены с прошлого года почти не росли. Оно не то чтобы не рентабельно, но и особой прибыли не приносит.

— Повышение розничной цены не отражается на производителях?

Эльвира Манакова:

— Однозначно нет, особенно на сельхозпроизводителях.

Петр Константинов:

— Может быть, имеет смысл объединиться, свои рынки создавать. Например, прошлой осенью была распродажа сельхозпродуктов. Та же самая морковка стоила в три раза дешевле, чем в магазине.

Александр Углов:

— Как раз об этом мы на совещании говорили несколько дней назад. Сегодня я произвел свою продукцию — у меня полные хранилища, свекла, морковь, капуста. Говорю: возьмите у меня за 9 рублей. Мне говорят: нет, не имеем право, тендер выиграли те, кто по 25 рублей продает. А тендер выигрывает не производитель, а перекупщик.

Пока мы не вернемся к системе государственного регулирования, государственного планирования, это безобразие не прекратится. Мое дело — производить продукцию, а государство пусть ее покупает и распределяет по детским садам, школам, магазинам.

Петр Константинов:

— Вы не продаете государству, оно в лучшем случае может участвовать в организации продажи. Вы продаете конкретному потребителю такими способами, которые допускает законодатель. Если законы нарушаются, об этом надо вести речь, восстанавливать правовое пространство.

Эльвира Манакова:

— Что касается рынков сбыта и реализации сельхозпродукции, тендеры, конечно, серьезная тема, но не основная. По крайней мере, в общем объеме реализации она не столь значительна. Вообще надо признать, что производители сбытом заниматься не умеют.

Александр Углов:

— Конечно, не умеем.

Эльвира Манакова:

— Мне приходилось много ездить по регионам, и я понимаю, что основной проблемой сельских производителей является даже не производство, а реализация продукции. Это, в общем-то, естественно, каждый должен заниматься своим делом. Самым разумным в этой ситуации было бы организовать какие-то агрохолдинги, альянсы, возможно, с участием государства. То же самое касается ярмарок. У нас в крае, городе нет рынков, ярмарок, где реализуют именно сельхозпродукцию, во всяком случае, она занимает не более 2 процентов в объеме продаж, все остальное — ширпотреб. Если мы говорим о реализации, здесь нужен целый комплекс мер, возможно, принятие программы, восстановление структуры, которые помогут реализовать сельхозпродукцию без посредников.

Александр Углов:

— Да тут и выдумывать ничего не нужно. В советские времена все было организовано рационально. В городе было шесть овощных баз. Они прямо у нас, в Солнцах, забирали всю продукцию, деньги перечисляли на расчетный счет и уж сами ей распоряжались. Куда она уходила, нас не волновало. Да это правильно — мало того, что я это произвел, так еще бегать должен, все это расталкивать.

Петр Константинов:

— В то время, которое называется советским, мы уже не вернемся. Но я помню, как в сентябре-октябре нас, сначала студентов, потом аспирантов, потом научных работников загоняли на поля, чтобы убирать урожай, а потом мы добровольно, в смысле — бесплатно, перебирали эту картошку и морковку на базах. За счет этого и возникала низкая себестоимость. Я согласен, условия организовывать надо, только производитель действительно должен уметь производить. Организовывать сбыт должны те, кто умеет это делать. Но должен быть еще один момент — конкуренция среди сбытчиков, которые должны предлагать наиболее выгодные условия для производителя. Не вы должны бегать за ними, организационные вопросы решать — мне кажется, имеет смысл объединяться сельхозпроизводителям, но не с точки зрения требования каких-то льготных условий, а с точки зрения доступа к рынку в равных условиях.

Александр Углов:

— Рынок — это прежде всего цена. Вот смотрите — приходит десять фур из Казахстана с капустой, и я тут же торгую. У меня себестоимость только 3—4 рубля, а у них цена 2 рубля. Они за полчаса распихали всю капусту, а я при своих остался.

— Сельское хозяйство имеет смысл в нашей климатической зоне в условиях открытого рынка?

Александр Углов:

— Смотря что мы производим. Допустим, мне выгодно выращивать зерно на фураж. Только я его не продаю, а прибыль получаю за счет молока. Зерно, может быть, рискованно производить, овощи — тоже рискованно, хотя есть у нас хозяйства, которые успешно конкурируют на рынке зерна, причем и качество его соответствует всем стандартам.

Эльвира Манакова:

— Не так давно я общалась с президентом зернового фонда, так вот, по его мнению, наша зона вполне благоприятна для зерновых. И в целом у России вполне благоприятные перспективы как раз в области сельского хозяйства. Мы, конечно, отбрыкиваемся от возможности стать ведущей аграрной страной, пытаемся быть индустриальной, но надо помнить, что у нас — 10 процентов мировых посевных площадей, а производим мы всего 2 процента продукции. О чем это говорит? Не та интенсификация, не та производительность. А почему это происходит? В первую очередь, мне кажется, проблема управления, организации. Когда мы говорим о финансовой поддержке сельского хозяйства, надо понимать, что получение кредитов возможно только для крупных и средних агрохолдингов, которые, в общем-то, имеют и собственные оборотные средства. У нас таких хозяйств три-четыре, не более, остальные — разрозненные, необъединенные, никто им не помогает.

Михаил Бершадский:

— На самом деле, таких теоретических дискуссий достаточно много. Если говорить о теперешнем положении дел — безусловно, сельское хозяйство при условии нормального выбора продуктов на всей территории края эффективно. И есть достаточно много хозяйств, которые это наглядно демонстрируют. Причем даже те вещи, о которых справедливо говорилось: в советский период такого количества пшеницы не собирали. Практика доказывает, что заниматься продовольственной пшеницей можно. Мало того, если говорить о среднесрочной перспективе, та ситуация, в которой мы находимся, значительно упрощает положение в сельском хозяйстве. Тенденция, которая сейчас сложилась — рост цен на продукты, последовавшая за ростом цен на энергоносители, по крайней мере, в ближайшее время вряд ли изменится. Кроме того, общемировые тенденции, опять-таки связанные с энергоносителями, ростом благосостояния наименее развитых стран, расширением рынков сбыта, — позволяют заключить, что складывающийся ценовой уровень благоприятен для отрасли в целом.

Петр Константинов:

— Хорошо. Когда у нас стали ползти цены на ГСМ? Последние три месяца, до этого они были сравнительно стабильными. А цена на масло когда поползла? Гораздо раньше. Горючее покупали по старым ценам, а продукты продавали по новым.

Михаил Бершадский:

— Надо отдавать себе отчет, что эта тенденция может быть достаточно непродолжительной. Рассматривать ее как долгосрочную, постоянную я бы не рекомендовал. Да, с появлением дополнительных средств можно что-то поправить, обновить, но радикальных перемен не будет.

Александр Углов:

— У нас есть директивы только на условный гектар пашни, но никаких документов, регламентирующих производство овощей, не существует, а там трудоемкость в 14 раз выше, чем на зерне, и поэтому затраты порой ничем не восполняются. Невыгодно сегодня производить овощеводческую продукцию…

— Почему китайцы занимаются производством овощей?

Александр Углов:

— Если русские будут работать, как китайцы, то мы всю страну завалим овощами.

Михаил Бершадский:

— У нас тоже есть примеры, не вполне пока типичные. В Енисейске с нуля создали тепличное хозяйство, весьма успешное. Давайте не будем переоценивать тему энергозатрат. Возьмем пригородные районы, например, в Сухобузимском было, если не ошибаюсь, шесть хозяйств. Сегодня одно растет, остальные умирают. А работают в одних условиях.

Александр Углов:

— Рабочих рук не хватает. У меня долгов по зарплате нет. Скотник на выращивании молодняка получает 13—14 тысяч на руки. Тракторист на К-700 на вспашке зяби получает до 20 тысяч — и работать некому.

Эльвира Манакова:

— И что вы предлагаете?

Александр Углов:

— Видимо, мы упустили время, очень долго не занимались кадрами на селе. Спились многие, рабочих на селе не хватает.

Эльвира Манакова:

— Но сейчас есть современные технологии, которые позволяют обходиться минимальным количеством людей…

Александр Углов:

— Здесь тоже не все так просто. Сколько техники загублено было, когда к штурвалу кого попало допускали. Проблемы еще вот в чем — допустим, есть возможность нанимать людей из бывших советских республик, приезжают к нам, хотят работать, но у нас жилья нет. Если будет жилье, будет село.

Петр Константинов:

— Как-то не сходится у вас — работать некому, и селить некуда…

Александр Углов:

— Так квартиры-то приватизированы, куда ты поселишь. Строить надо, но мы не можем сами это дело потянуть. Сильно приватизация по селу ударила.

Петр Константинов:

— Кто виноват — понятно. Теперь вопрос — что делать?

Александр Углов:

— Сегодня, чтобы сохранить село, надо все-таки приоритеты выделить в отдельную строчку. Мы сохранили площади и зерновые, и овощей, но вы сейчас посчитайте, сколько нужно зерна продать, чтобы за 2 млн 700 тысяч купить наш комбайн.

Петр Константинов:

— Помнится, когда селу давали льготы, трактористы повсеместно торговали дешевой соляркой.

Александр Углов:

— Сейчас этого нет. Больше того скажу — у вас представления о селе устарели. Поедем сейчас ко мне — ни одного пьяного вы не найдете в деревне. Люди стараются. Доярка, много это или мало, но 9 тысяч получает. Нет у нас пьянки. Мы сохранили переработку молока, у нас своя пекарня, солим капусту — но все равно, когда начинаешь подсчитывать себестоимость, энергоносители тащат нас в какое-то болото.

Эльвира Манакова:

— Человеческий фактор, конечно, очень важен, но сейчас нужно вести речь о квалифицированных кадрах, о новых технологиях. Почему мы отстаем по производительности от Запада? Потому что пытаемся ремонтировать, переделывать то, что сохранилось. На базе старого оборудования это нереально. Сейчас даже подходы изменились, принципы. Агрохолдинги, частно-государственное партнерство, на мой взгляд, это единственный приемлемый выход. У нас много хозяйств, которые готовы, но они не умеют работать в новых условиях. Они берут кредит и не знают, что с ним делать. Закупают какое-то оборудование, с которым не умеют обращаться, а квалифицированных кадров нет. Сейчас, может быть, имеет смысл не только с кредитованием оказывать помощь, но и с обучением, информацией, подготовкой кадров.

Нельзя сейчас упустить возможность. Ситуация очень благоприятно складывается и на мировом рынке. Мало того, у нас очень благоприятное географическое положение с точки зрения дальнейшего развития. Индия и Китай могут стать нашими основными партнерами и крупнейшими рынками сбыта сельхозпродукции. Сейчас у нас основная проблема — организационная.

Александр Углов:

— Мне-то кажется, что без помощи властей селу не обойтись. Только помощь должна с умом и по справедливости оказываться. Видишь ты — старается человек, спина у него потная, вот и помоги. Не под банковский кредит, конечно, а то это не помощь получится, а кабала. Правильно, я тоже против того, чтобы просто так давали, не выйдет из этого толку. Но тем, кто работает, надо помочь, оно потом все вернется, вы не беспокойтесь.

— Противоречие у нас получается. Эффективным помогать не нужно — они сами справляются. А другие — просто истратят деньги без толку…

Александр Углов:

— Вы знаете цену этой эффективности? Я вам могу пять фамилий назвать, да их и так все знают, директора совхозов, которых не стало только в последние годы. Как мухи умирают директора — и заметьте, самых лучших хозяйств, потому что эта эффективность через нервы их, через напряжение нечеловеческое дается. Ушли на десять дней все на каникулы в Новый год, а директор вообще ни дня не может отдохнуть. Он навоз нюхает, бегает, чтобы переработка не сорвалась, на износ работают. Уйдут директора, которые сегодня держат хозяйства — неизвестно, что будет.

Петр Константинов:

— Отдавать что-либо бесплатно — я категорически против такого подхода. В лизинг — другое дело, с учетом амортизации. Второй момент — при рентабельности отрасли 50 процентов нельзя говорить о бедственном положении. В отрасль пошли реальные деньги. Мне кажется, вопрос в том, чтобы организационно решить проблемы, чтобы это пошло на пользу селу, чтобы наконец-то переселенец из Казахстана, получив какой-то товарный кредит, мог позволить себе строить дом у вас в селе. Решается это?

Вы поймите, бюджетные деньги — это тоже средства налогоплательщиков. Почему он должен дважды переплачивать — один раз в виде налогов, а второй раз — покупая продукты в магазине. Давайте как-то определяться — или вы берете кредит и не повышаете цены, или повышаете цену, но не берете кредит. Платит за все покупатель — он и кредит дает, он и от цен страдает. Дотируют кредиты и дотируют цены одни и те же налогоплательщики.

Михаил Бершадский:

— На самом деле, то повышение цен, которое произошло в конце прошлого года, не следовало бы рассматривать как некий постоянный фактор в экономике. Ничего радикального, стратегического в нем нет. Даже если цены на горючее продержатся на нынешнем уровне, условия для сельхозпроизводителей в 2008 году будут уже не столь благоприятными, как в прошлом году. Если смотреть в долгосрочной перспективе, действительно есть шанс для производителей продовольственной продукции. Но я хотел бы напомнить, что десять-двенадцать лет назад мы задавались подобными вопросами, только в отношении промышленности — что с ней будет дальше, должно ли государство поддерживать отечественного производителя, каким образом это делать. Они требовали организовать им сбыт, восстановить государственный заказ, обеспечить оборотными средствами — то же самое, в принципе, что происходит сейчас в сельском хозяйстве. Химики, лесорубы, машиностроители говорили: не морочьте нам голову, забирайте продукцию, давайте кредиты. Прошло несколько лет — так или иначе, жизнь все расставила на свои места. Село в этом смысле имеет аналогию полную — жизнь все расставит на свои места, возникнут и агрохолдинги, но кто-то конкурентную борьбу проиграет. Такова экономическая реальность.

Если мы возьмем проблему шире — действительно депопуляция села, отсутствие людей сельского образа жизни — довольно рискованная тема. Ситуация очень серьезная, даже если брать идеальные хозяйства, которые у нас есть, автоматизированные до невозможности, — все равно на этих комплексах должны работать люди, имеющие навык и склонность к сельскому труду. Есть определенный комплекс мер в этом направлении, которые принимает федерация и край. Главное заключается в том, чтобы на этом переходе не потерять сельское работающее население. Край тратит 2 миллиарда рублей на поддержку села, и, собственно, эти средства идут скорее на поддержание сельского населения, нежели на расширение производства.

— Каковы приоритеты, по которым распределяются средства для поддержки сельского хозяйства?

Михаил Бершадский:

— Примерно такие, о которых мы уже говорили, — получает тот, кто работает. Подход такой. Субсидирование процентов на кредит, компенсация затрат на покупку оборудования, лизинг, субсидирование отдельных видов продукции.

С другой стороны, не вижу панацеи, которая бы позволила одномоментно решить проблему. Да, период благоприятный — оживление спроса, экономический подъем, рост доходов. Но какого-то радикального решения, боюсь, не существует. Постепенно перестраивается система, крупные хозяйства в этих условиях выигрывают больше. Есть примеры, когда собственное производство сельхозпродукции начинают выстраивать переработчики, продавцы, или представители из других сфер, не имеющих отношения к сельскому хозяйству.

Петр Константинов:

— Меня интересует, почему продукты, произведенные в других регионах, стоят ровно столько же, сколько и местных производителей. Как минимум, там должны отражаться транспортные расходы, но этого же нет. Получается, что себестоимость у соседей изначально ниже.

Михаил Бершадский:

— На самом деле, механизм ценообразования у нас достаточно причудлив. Дорогие товары могут продаваться очень дешево, а дешевые — дорого, и ценовые разрывы бывают очень ощутимыми, причем на один и тот же товар, но в разных торговых точках. Практики сплошного выравнивания цен одной позиции не существует.

Александр Углов:

— Я так понимаю, что роль государства сводится к минимуму. А как же быть с развитыми странами, с той же Германией, где государство дотирует сельхозпроизводителей, страхование есть? А у нас что происходит? Государство не планирует, не дотирует, не регулирует. Там и специализация на высоком уровне — одни капусту сеют, другие зерно, третьи морковь, отсюда, естественно, высокая эффективность. А что у нас сейчас? В один год все посеяли капусту, и все угорели на ней. Если бы у нас серьезно занялись сельским хозяйством, можно было бы еще говорить о каком-то развитии. А у нас сеют, кто что хочет.

Эльвира Манакова:

— Знаете, это уже проблема рынка. Хотя бы на уровне локальном договориться всегда можно, с учетом специализации хозяйств. Вы еще не забывайте, что конкурировать вам нужно не только и не столько с соседями, — есть другие регионы, импортное продовольствие, которое и так значительно влияет на рынок.

Александр Углов:

— Что это за конкуренция? Купил я дешевой казахской капусты, отнес ее в лабораторию на Вавилова. Выдают результат анализов — да ее есть нельзя, столько там напичкано всякой химии. Но стоит она 2.20, а моя 3.50.

Сегодня обеспечение продовольствием страны должно быть на уровне государственной политики, должна быть специализация, государственный заказ, если хотите.

Михаил Бершадский:

— Проблема проще решается — долгосрочные контракты. Если 70 процентов объемов продукции расписано на год вперед, спокойно можно работать, не обращая внимания на тендеры, ярмарки и прочее. Опять же, все зависит от вида продукции. На рынке молока сейчас ситуация такова, что переработчики бегают за производителями, даже на своих машинах вывозят.

Эльвира Манакова:

— Тенденции на рынке продовольственных товаров сменяются чрезвычайно быстро. Скажем, сейчас спросом пользуются не консервированные овощи, а замороженные. И мы будем развивать это направление. Это мы делаем. Но есть много нюансов, которые очень сложно просчитать заранее. Скажем, в какой упаковке продукты будут востребованы — мелкой, крупной. Сложно проанализировать заранее.

— Все-таки участие государства возможно в какой-то форме? Скажем, два года назад поднималась тема потребкооперации…

Михаил Бершадский:

— Тема и сейчас есть, только речь идет о сельхозкооперативах. Закупочных, производственных — совершенно разного профиля. Задача формулировалась так: в деревне умер колхоз, что делать населению. Такие закупки вряд ли могли обеспечить валовку, но дать людям жить за счет подсобных хозяйств и всяких промыслов они могут позволить.

Александр Углов:

— Сельхозпроизводитель может жить только за счет собственной переработки, я в этом убедился на молоке. Да и на капусте, что там далеко ходить. Так я ее за 3 рубля продаю, а соленую — уже по 30 рублей. Что, казалось бы, особенного — в бочке заквасил, с морковкой да со свеклой перемешал, чтобы вид красивый был да хрустела. Или молоко. Базовая жирность у него 4 процента. Для реализации требуется 3,2 процента. Нормализуй его обратом — у тебя объем вон как вырастает, если сам перерабатываешь, а так отдаешь по 7 рублей при жирности 4 процента.

Петр Константинов:

— Все равно мне не понятно — люди, которые занимаются дотированием сельского хозяйства, должны включать в условия субсидирования некоторые ограничители по росту цен.

Михаил Бершадский:

— Тема обсуждалась и даже выносилась на сессию Законодательного собрания, но политика эта рискованная. Всякое административное вмешательство такого рода приводит к непредсказуемым последствиям. Особенно — искусственное сдерживание цен.

Петр Константинов:

— Мне не вполне понятен подход аграриев. С одной стороны, они предлагают сотрудничество, просят помощи у государства. То есть — у налогоплательщиков. При этом сотрудничество в их видении какое-то одностороннее. Можно было бы понять, когда отрасль находится на грани выживания. Но когда рентабельность 50 процентов — речь может идти о получении дополнительной прибыли. В то время как потребитель зачастую действительно находится на этой самой грани, и для него повышение цены на хлеб на два-три рубля является очень существенным ухудшением уровня жизни.

Эльвира Манакова:

— Могу согласиться с подобной оценкой ситуации, однако выход нужно искать совершенно в другом направлении. Частно-государственное партнерство возможно и необходимо, но в отношении социально незащищенных людей. Это наиболее эффективный способ инвестирования — через конечного потребителя.

Михаил Бершадский:

— Надо сказать, что рост цен, о котором так много говорится, оценивается скорее эмоционально, чем рационально. За год рост составил 9 процентов, если брать в целом по всем группам товаров.

Эльвира Манакова:

— Не совсем корректный подход. Мы прекрасно знаем, что по группам товаров первой необходимости рост цен весьма значителен, и речь сейчас идет о тех категориях наших жителей, для которых прожиточный уровень как раз и ограничивается “товарами первой необходимости”. Хлеб и молоко.

Михаил Бершадский:

— Тогда это другая тема — социальная защита населения. Направлять деньги в эту сферу — вполне приемлемый вариант. Если ситуация, сложившаяся в конце прошлого года, будет продолжаться, несомненно, возникнет вопрос — каким образом перераспределить дополнительные доходы, полученные за счет высоких цен на продовольствие и энергоносители. Пока мы не можем прогнозировать: останется нынешняя тенденция либо изменится. Мы же выплачиваем населению достаточно серьезные соцпакеты, компенсации за коммунальные услуги, проезд на транспорте. В конце юнцов, можно ввести специальные меры соцзащиты для определенных групп, если выяснится, что минимальная продовольственная корзина стала для них неподъемна. Но в любом случае, государство готово дотировать не отрасль, а конкретного человека.

Эльвира Манакова:

— С моей точки зрения, весьма своевременной и правильной стратегией государства было бы как раз сегодня каким-то образом проинвестировать сельское хозяйство. Объясню, почему именно сегодня. Многие хозяйства вышли на уровень рентабельности, а лучше сказать — выживания. Но для качественного изменения, для технологического обновления средств нет, и рассчитывать они могут только на внешние источники. Государство финансирует техническое перевооружение, которое позволит значительно увеличить количество и качество продукции, и со временем это приведет к объективному снижению цен.

Александр Углов:

— Нас иногда обвиняют в ценовом сговоре. Так вы отдавайте себе отчет, что любая запчасть нам достается через массу посредников, перекупщиков, из Москвы выписываем. Запчасть, которая стоила 800 рублей в прошлом году, сейчас 3 тысячи.

Эльвира Манакова:

— Да нет, сговор невыгоден и невозможен в условиях рынка. У нас конкуренция на каждом этапе — производство, переработка, реализация продукта. А коли так, то основным средством конкурентной борьбы может быть как раз снижение цен и вытеснение конкурента. Мы уже год цену на молоко не поднимаем, в убыток себе торгуем — какой тут может быть сговор. То же самое по хлебу.

— Механизм формирования цены в целом не очень понятен — почему привозной продукт той же категории стоит иной раз дешевле…

Эльвира Манакова:

— Знаете, есть один тонкий момент, касающийся цены и качества. Местный производитель в отдельных случаях действительно не может конкурировать по цене, поскольку качество его продукта гораздо выше. Понятно, о чем речь. Если мы имеем дело, скажем, с мясным продуктом длительного хранения, можно предположить, за счет чего эта длительность достигается. Вот еще проблема. То, что наша продукция экологически чистая, здоровая, об этом потребитель, как правило, не имеет информации. Как это отразить в ценнике, не вижу вариантов. Это немаловажное обстоятельство, уверяю вас.

Петр Константинов:

— Розничная торговля, как впрочем, и все остальные, ориентирована на получение максимальной прибыли. Если спросом пользуется дешевый продукт сомнительного качества, он и будет представлен, без объяснений — отчего это мясо из Америки дешевле, чем мясо из Емельяново.

Эльвира Манакова:

— Не совсем так. Сейчас мы местного производителя выставляем отдельно и пытаемся информировать покупателя, с чем связана разница цен.

Александр Углов:

— У нас после ярмарки осталось килограммов 500 овощей разных. Вижу, стоит в стороне группа стариков, старушек — нет у них денег даже и по минимальной цене купить. Раздали мы это все бесплатно, и поехали.

— Почему килограмм бананов стоит дешевле килограмма картошки?

Александр Углов:

— У меня раньше брали триста гектаров под картошку предприятия, сейчас берут тридцать. Перестали горожане сеять картошку, им проще стало купить ее в магазине.

Михаил Бершадский:

— Есть комплекс мер по инвестированию сельского хозяйства, по кадровому обеспечению, по поддержке продукции и есть изменения к лучшему, просто сельское хозяйство достаточно инерционная отрасль, может быть, самая инерционная, по объективным обстоятельствам, и любые изменения происходят здесь постепенно. Надо иметь терпение и следить, чтобы меры поддержки были адекватными, тарифы приемлемыми.