“Неестественно: бить ребёнка и считать это методом воспитания”: Наталья Пальчик — о буднях кризисного центра “Верба”

Можно ли перевоспитать домашнего тирана? Что делать, если ребёнка травят одноклассники? Как помочь подростку справиться с трудностями? Специалисты кризисного центра “Верба” работают с самыми тяжёлыми случаями, связанными с темами насилия, агрессии, одиночества. Они уверены: выход есть из самых, казалось бы, тупиковых ситуаций.

Бессменный руководитель центра Наталья Пальчик рассказала о том, как меняется отношение государства и общества к проблеме домашнего насилия, почему важны семейные связи, можно ли сохранить отношения с ребёнком родителям, находящимся в разводе.

— В этом году “Вербе” исполнилось 22 года. Как пришло решение о создании центра?

— В Иркутске тогда только начинал работу кризисный центр для женщин, его специалисты проводили проект по обучению коллег — психологов из других территорий. И я по стечению обстоятельств там оказалась. В то время я работала в центре детского творчества с дошколятами, ещё с двумя коллегами мы пытались ввести родительские лектории о вреде жестокого обращения, о том, как можно воспитывать детей, не прибегая к насилию. Так всё это пересеклось. И сначала мы организовали горячую линию — телефон доверия для женщин. Он работал несколько раз в неделю по вечерам. Стали думать, как развиваться, подавать заявки на гранты, тогда было много зарубежных фондов, которые поддерживали это направление.

— Чем вас лично зацепила эта тема?

— Я не понимаю, как можно жить с близкими людьми и применять насилие. Мою точку зрения разделяют специалисты нашего центра. В приоритете должно быть человеческое достоинство, уважение к жизни, личным границам. Нельзя терпеть побои и наносить их. Это неестественно: избить ребёнка и считать, что ты его так воспитываешь.

— За эти годы изменилось отношение общества к теме семейного насилия?

— Да, но не столько тем, что лучше стали работать с жертвами насилия. Скорее меняется менталитет людей. Раньше рассказать о том, что избивает муж, было катастрофой. Женщины думали: “Меня сочтут дурой”, “Я сор из избы выношу”… Нынешние молодые люди считают по-другому. Большинство из них говорит: а зачем с таким жить, зачем это терпеть? Это поколение свободнее, чем мы, воспитанные определёнными стигмами, установками. В обществе поменялось отношение к семье и замужеству. Женщина понимает, что выживет сама — заработает и прокормит детей.

— Судя по вашей практике, случаев насилия в семье становится меньше?

— К сожалению, нет. И мы знаем только те истории, где женщина решила что-то предпринять и обратилась за помощью. А их — меньшинство.

— Что считается насилием?

— В этом сложность: нет нормального определения, которое законодательно бы закрепляло это явление. Считается, что семейное насилие — система поведения, основанная на власти и контроле в отношении близких людей, проявляющаяся в физическом или психологическом давлении. Доказать такое крайне сложно, особенно психологическое давление — истории с постоянным унижением и оскорблением. Представьте, когда муж годами говорит жене: да какая ты мать, ты толстая, все твои подруги — дуры, счастье, что ты со мной живёшь, выполняй мои требования… Тиран диктует своё, не спрашивая мнения других.

— Откуда появляются такие тираны?

— Жизненные сценарии мы впитываем с молоком матери. Например, в моей семье никто никого не бил, у нас был замечательный контакт с мамой и папой, и для нас сестрой были дико, когда друзья рассказывали о том, как родители ведут себя в их семьях: бьют, не разговаривают, выгоняют из дома… Эти жизненные сценарии мы несём в свою семью. Мои мама и папа много лет прожили вместе. Когда я сама столкнулась с ситуацией развода, для меня это было травмой, срывом картины мира. Как такое может быть? Мальчики, которые в детстве были жертвами в семье, часто говорят: клянусь, что не стану таким, как мой отец. Но потом нередко в какой-то момент, когда сталкиваются с кризисной ситуацией, срываются. Приведу пример из практики. Мужчина, 30 лет, в детстве его били родители. Обещал себе, что так со своими детьми никогда не поступит. Нам рассказал: “Мой ребёнок учится во втором классе, случилась неприятность в школе, я вместо того, чтобы разобраться, схватил ремень и начал пороть его. А потом поймал себя на мысли: что я делаю?” Чтобы изменить установки, которые мы получили в детстве, нужна осознанная длительная работа над собой.

— Домашнего тирана можно перевоспитать?

— Такие единичные случаи были в нашей практике. Но это возможно, только если он сам осознал, что срывается. А если считает такое поведение нормой, тирана не изменить.

— Каков алгоритм действий специалистов центра, когда к вам обращается женщина, пострадавшая от семейного насилия? Часто ли поступают такие звонки?

— Мы фиксируем около 800 обращений в год, из них примерно четвертая часть — на тему насилия. Женщины звонят нам, пишут через сайт или соцсети. В первую очередь наш специалист оценивает степень риска, цель и имеющиеся ресурсы жертвы. Буквально на днях позвонила женщина. Живёт в деревне, участкового в населённом пункте нет. Муж её гоняет, на этот раз взялся за нож. Она раздетая выскочила на мороз, звонит из деревянного сарая. Убежать куда-то не может — дома остались маленькие дети. Мы обсудили, кто из друзей может прийти к ней, чтобы побыть рядом. Чаще всего насилие происходит за закрытой дверью, в присутствии третьих лиц тираны боятся проявить себя. Договорились, что придёт подруга, вместе они вызовут участкового из другой деревни, чтобы он посодействовал — побыл рядом, пока она будет собирать вещи, чтобы взять детей и уехать. В подобных ситуациях сложно быстро куда-то убежать. Сотрудники полиции относятся достаточно безучастно: если на их глазах никого не режут, грозят пальцем и уезжают. Потому что по закону не имеют права просто так кого-то задержать. Да, есть полицейские, которые тирана в угол зажмут: “Ты под моим личным контролем”. Тогда насильник на некоторое время притихнет. Но это единичные случаи. В центр чаще обращаются не в самой острой ситуации, а когда наступает какая-то точка осознания — надо что-то делать, больше терпеть нельзя. Мы даём женщине расклад, что возможно предпринять исходя из её ресурсов: финансового состояния, жилищных условий, наличия близких людей. Самая тяжёлая ситуация — маленькая квартира, дети, финансовая зависимость от мужа. Чтобы изменить жизнь, нужно время. А обдуманные шаги женщина сможет делать, только находясь в безопасности. Если есть угроза жизни, нужно просто сгребать вещи и убегать.

— Куда бежать, если рядом нет друзей, родственников?

— Есть варианты убежища, когда надо спрятаться прямо сейчас. Мы сотрудничаем с домом матери, центром “Росток”, берёзовской социальной гостиницей для мам и детей. Они предоставляют приют. Но убежище — это временное решение, позволяющее в безопасности разобраться в ситуации.

— Как вы считаете, нужно ли возвращать уголовное наказание за домашнее насилие?

— Говоря простыми словами, мне всё равно, какими способами можно достигнуть безопасности и защиты, в какой из законов внести изменения, но делать это необходимо. Сейчас привлечь к уголовной ответственности можно только, если нанесён тяжёлый вред здоровью: например, пострадавший пролежал 21 день в больнице с проломленным черепом. Всё остальное — лёгкий вред, даже если переломаны кости. Что относится к категории гражданско-правовых отношений, суд может назначить тирану наказание — к примеру, штраф в пять тысяч рублей. Сегодня, по сути, бессмысленно вызывать полицию. Сотрудники приедут, увидят избитую зарёванную женщину и уедут. Когда дверь закрывается, становится ещё хуже. Ведь агрессор понимает свою безнаказанность.

— Дети обращаются к вам за помощью?

— Не так часто. Звонки от ребят касаются отношений с родителями, суицидальных намерений. Иногда детей к нам направляют школьные психологи. В данных ситуациях мы обязательно привлекаем родителей, ведь чаще всего ноги растут именно из семьи.В последнее время много таких случаев: мамы и папы настолько заняты, что потеряли контакт с ребёнком. Что выливается в тяжёлые истории: дети начинают менять ориентацию, присоединяются к деструктивным группам, пытаются свести счёты с жизнью… К сожалению, тема детских суицидов особо актуальна в последние годы. В нашем регионе мало специалистов, готовых работать с детьми и родителями. Фактически единственный способ помочь ребёнку, предпринявшему попытку уйти из жизни, — направить его к психиатру. Поэтому мы стали работать с такими семьями, наш партнёр в данном вопросе — муниципальный центр “ЭГО”.

— Что должно насторожить родителей в поведении ребёнка — как определить, что он задумал расстаться с жизнью?

— Иногда мамы и папы не замечают очевидного. Например, самоповреждающего поведения — когда дети сами себе делают глубокие порезы. Это ещё не суицид. Но ребёнку настолько душевно тяжело, что физическая боль облегчает его психологическое состояние. А родители считают это подростковой придурью. Взрослых должно насторожить нетипичное поведение ребёнка: он перестал спать ночью, постоянно сидит в соцсетях, стал агрессивным, плаксивым, замкнутым… Поговорите с классным руководителем, узнайте, как ребёнок ведёт себя в школе. Проверьте его соцсети, с кем он общается, в каких группах состоит. Помните, что у подростков мир делится на чёрное и белое, промежуточные варианты они рассматривают крайне редко. Важно поддерживать ребёнка, постоянно говорить ему, как он важен, как вы рады, что он у вас есть. Он должен знать: что бы ни происходило, вы на его стороне.

— Вместе с коллегами вы сняли фильм “Разговор. Для взрослых” о профилактике детских суицидов. Как родители реагируют на него?

— Фильм вышел больше года назад, мы показывали его на собраниях в школах. Родители плакали, потому что получился очень откровенный разговор — история о том, как можно не заметить боль ребёнка, о том, что происходит с нами, взрослыми, почему мы не видим своих детей. Мы занимаемся и темой буллинга, это логичное продолжение работы по профилактике суицидов. Безусловно, буллинг существовал и в советское время, но тогда в стране была другая идеология. Все шли к светлому будущему, в образовательных учреждениях много времени уделялось воспитанию. В 1990-е годы всё поменялось. Сегодня в школах учителей не хватает, педагоги загнаны: трудятся в две смены, уроки, дополнительная нагрузка, сто тысяч отчётов… Зачастую обратить внимание на проблемы конкретного ребёнка им очень сложно.

— Почему возникает травля, где искать её истоки?

— Давайте посмотрим, где обычно происходит травля? В армии, школе — в тех коллективах, которые собраны не по интересам, а, например, по факту прописки. У нас ведь добровольно-принудительное право образования. По факту выбрать школу, программу, учителя крайне сложно. Повезло: ребёнок попал в класс с ребятами, которым нет необходимости реализовываться за счёт силы и агрессии, строить свой авторитет за счёт унижения другого. Повезло, когда сильный учитель способен в начальной школе на корню пресечь буллинг. Занять этих лидеров какой-то деятельностью, чтобы они чувствовали себя востребованными. Тогда у них нет необходимости унижать других. В средней школе классному руководителю сложнее контролировать эти процессы, но, если коллектив воспитан первым учителем, скорее всего, доброжелательные отношения в классе сохранятся.

— Бывает буллинг со стороны учителей?

— Да. Большой вопрос, что с этим делать? В таких случаях даже руководство школы говорит: мы знаем, разговаривали с этим педагогом, но у нас нет замены. По-хорошему его надо уволить за профнепригодность, но кто будет вести уроки? Это очень тяжёлая история.

— Как вести себя родителям, если ребёнка травят одноклассники?

— Разборки, самосуд, месть и наказание агрессоров ничем хорошим не заканчиваются, для пострадавшего ребёнка ситуация становится ещё хуже. Надо действовать продуманно. Прежде всего поговорить с классным руководителем, директором. Чем опасна ситуация? Это комплексная проблема класса, а не одного ребёнка. В её решении должны участвовать лица, имеющие авторитет для детей. Педагоги, психологи, возможно, даже старшеклассники. Нужно понять мотив каждого из детей. Многие просто боятся стать следующими объектами травли. Как правило, всем ребятам не нравится ситуация насилия, даже тому, кто совершает его. Он понимает, что завтра сам может оказаться на месте пострадавшего, что его не любят и не уважают, а просто боятся. А ему не хватает признания. Бывают крайне тяжёлые ситуации, когда родителям наплевать на своих детей. И насилие в семье — норма, другой жизни ребёнок не знает, не умеет сочувствовать и сопереживать, легко обижает других. Но такие случаи единичны. Обычно школьные тираны понимают, как плохо пострадавшему. И в результате бесед изменяют поведение.

— Существует связь между насилием в семье и тем, что ребёнок может стать жертвой или тираном в школе?

— Не факт, что в школе. Но вот в семейных отношениях скорее всего именно так. — В центр обращаются мужчины, которые стали жертвами семейного насилия? — Крайне редко. В обществе не принято, чтобы представители сильного пола говорили об этом. Но был такой случай. Мужчина говорил: “Применяю физическое насилие, потому что жена применяет в отношении меня психологическое. Так изводит своим манипулятивным поведениям, что срываюсь”.

— “Папа в разводе” — ещё один проект центра. Насколько он востребован?

— Этот проект только начинается. Отмечу, что в целом папы всё чаще обращаются к нам, когда возникают какие-то сложности в общении с детьми. Отцы стали более включёнными в жизнь ребёнка. И после развода хотят реализовать свои права и выполнять обязанности. Развод — непростая история. Нужно выстроить спокойные отношения с мамой, не настраивать ребёнка друг против друга. В этом и состоит основная задача нашего проекта — сделать, чтобы в этой ситуации дети были минимально травмированы, сохранить обычные вежливые отношения — без угроз, манипуляций и обвинений.

— “Верба” не является государственным учреждением, услуги центра бесплатны. Насколько сложно искать финансирование, сохранять коллектив профессионалов?

— Мы переживали разные времена. Когда-то и волонтёрили, сейчас существуем за счёт проектов. На днях подали заявку на субсидию, которую рассчитываем потратить на развитие центра. Пытаемся вводить платные услуги. Раньше выживали благодаря победам в грантовых конкурсах. Но всегда есть риск — объявят ли конкурс, на какую тематику? А хочется, чтобы система работала всегда. У нас не бывает лёгких историй, к нашим специалистам — психологам, юристам — приходят подростки с суицидальными намерениями, тяжёлым деструктивным поведением, агрессией, обращаются женщины, подвергающиеся насилию. Эти случаи требуют серьёзной работы, разовой консультацией здесь не обойдёшься. У специалистов большая нагрузка, если они не будут получать за это деньги, быстро сдуются.Поэтому мы нацелены на то, чтобы сделать свою работу более стабильной. Недавно взяли в штат специалиста по фандрайзингу — привлечению средств, написанию заявок и так далее. Подспорье для нас и частные пожертвования. Сто рублей в месяц — не такие большие деньги, но из них может сложиться зарплата психолога. Другое дело, что собирать средства на оплату специалиста непросто. Надеемся, что людей, поддерживающих нашу работу, будет больше.

Справка

Телефон доверия кризисного центра “Верба” (бесплатная психологическая и юридическая помощь) — 231-48-47. Специалисты принимают звонки с 09:00 до 21:00.