Тяжелый хлеб

Человек он сугубо деревенский, хотя в городе без малого тридцать лет живет. В том смысле деревенский, что понимает цену крестьянского труда и настоящую цену хлеба. До сих пор непонятно, как они после войны смогли на голом месте за какой-то десяток лет столько посеять, построить и людей хороших воспитать. Виктор Петрович войну прошел, и обычно ветераны про нее и говорят как о самом главном событии в жизни. Герой Социалистического Труда Виктор Усс тридцать лет был председателем

колхоза, и, похоже, ничуть это не легче было, чем на войне. — Как случилось, что в двадцать пять лет вы стали председателем колхоза? Такая стремительная карьера… — Ну как, в армию меня призывали из колхоза, и сам я крестьянин. Пять лет отслужил, возвращаюсь домой. Где-то 7—8 февраля 1947 года пришел. Приезжаю в райком, на партийный учет становиться, они посмотрели на меня, поговорили о чем-то — первый секретарь приглашает. Есть, говорит, мнение назначить тебя председателем колхоза. Хорошие дела, думаю. У меня вроде как другие планы были на будущее, мне-то было 25 лет, пацан еще совсем, да и не думал никогда про такие повороты. Начали со мной беседовать про задачи партии, про роль сельского хозяйства, ну и так далее. Говорю ему — да я же неученый, куда мне. В техникум для начала хочу поступить, там видно будет. Но вообще — в институт бы еще неплохо. Отлично, говорит, с учебой мы поможем, а пока — принимай хозяйство. И это уже не предложение, а считай что приказ. — И что вам досталось в наследство? — Вначале было очень маленькое хозяйство, просто очень. Ясное дело, разруха, мужиков нет, работать некому. Потом меня назначили председателем соседнего колхоза имени VII съезда Советов. И в нем уже до конца работал, около тридцати лет получается. Потом объединили все деревушки, в которых я начинал работать, а название “VII съезд” так и оставалось до конца, хотя уже в хозяйство девять бывших колхозов входило. — На ваших глазах и вашими руками все это делалось — действительно было ощущение, что “жизнь становится лучше, жизнь становится веселее”? — Как бы вы думали? Действительно становилось. Понимаете, если не для протокола, скажу. Я ведь не знаю, как это у нас получилось. И раньше не мог понять — проснешься ночью иной раз, думаешь — как мы сумели до такого хозяйства дорасти? Не могу ответить. Было страшно, и сколько раз я себя ругал — зачем в председатели пошел. Мы объединились когда — “VII съезд Советов”, имени Степана Разина, где я начинал работать, и “Искра”, было у нас 112 голов крупного рогатого скота. Вот и все. Никаких там коровников, свинарников, одни сараюшки, соломой крытые. — Получается, что те самые громадные комплексы созданы были за какой-то десяток лет? — Строить помаленьку начали сразу после первого объединения трех хозяйств. Но основное строительство крупных комплексов началось в 1955—1960 годы, когда уже семь колхозов соединили. Практически с нуля все создавали. И сейчас иногда думаю — громадная какая была работа проделана, даже не верится. Смотрите: сначала было у нас 112 голов крупного рогатого скота. Когда уходил, в семидесятые, — 3 500 голов. При этом не надо думать, что мы его где-то брали, растили и никуда не девали. Госпо- ставки никто не отменял, каждый год план надо было выполнять по сдаче мяса. Поэтому не 3 500 голов прошло через колхоз, а в несколько раз больше — десятки тысяч. Конечно, колхоз, где я работал, в Иланском районе был самым большим и первым, потому что на тот момент у нас был самый большой показатель производства сельхоз- продукции на 100 гектаров пашни. Хрущев ввел такой показатель эффективности, мне кажется, очень правильный. И вот мы были первыми в крае, затем шел “Красный хлебороб”, а остальные далеко отставали. Тогда мне и присвоили звание Героя. — А места-то у вас, скажу, не очень хлебные… — Не очень. Нам, скажем так, на это поголовье земли недоставало, выпасов было мало. Почти отсутствовало поение скота на пастбищах. Не было подходящих речушек, озер, все приходилось создавать. Скважины бурили, воду возили. Правда, государство помощь кое-какую оказывало, в Иланске земли Госфонда прямо к заборам райцентра подходили, отдали нам из них 800 гектаров. Дело, конечно, трудоемкое оказалось, техники сколько там погробили, но в конце концов окупилось все. Потом совхозной земли дали 400 гектаров, но нехватка всегда ощущалась, расти мешала. Надо было еще больше земли на такое поголовье. — Сейчас говорят — гибнет сельское хозяйство. Но когда вы принимали колхоз — это же нельзя сравнивать с тем, что сейчас есть… — Сравнивать я бы не стал. Тогда только что закончилась война. Все разрушено было до основания. В “Степане Разине” было семь лошадей. С этого начинали расти. Ни ферм, ни механизации — и это не только у нас, но и во всем государстве не было. Коровники мы первые построили — тоже ведь допотопные. Без поилок, без доек, только вручную работали, механизация много позже пришла. А сейчас — да, разграбили многое, но сравнивать те условия и нынешние нельзя. — Разница в том, что тогда верили в светлое будущее? — Просто сегодня никто не занимается сельским хозяйством. При советской власти было руководство района одно, сейчас — другое. Председатель райисполкома и первый секретарь если не всех, то половину доярок по именам знали в районе. Потому что они на фермах бывали и в поле — везде. Вы сейчас посчитайте, сколько у нас хозяйств осталось? Хорошо если двадцать. Это из четырехсот-то. Двадцать, которые стоят немножко на ногах. Да и то, знаете, стоят-то они потому, что причины имеются субъективные — где-то с руководителями хозяйств повезло, крепкие попались ребята, где-то районное руководство помогает. Остальные что? Абан имеет сегодня 1 500—1 600 коров. В прошлые годы тысяч семь точно было. Там Оксана Васильевна Демкив, хороший председатель, тридцать лет работает, на ней все и держится. И что администрация района? Не то чтобы помочь, они ей ногу подставляют. Издеваются просто. В прошлом году сгорел коровник и 180 племенных коров. Это же трагедия. И вы знаете, никто палец о палец не ударил, чтобы помочь как-то. Она в этом году построила коровник, стадо восполнила, снова у нее 800 коров — и опять без всякой поддержки. Что это такое? — Вы не могли заинтересовать людей зарплатой, но они же работали, и здорово работали. Тем более и мужиков-то не было… — Мужиков действительно мало с войны вернулось, да и калеки многие из них. А чем можно было заинтересовать? На голом энтузиазме работали. Какой там материальный интерес? Если бы мы имели возможность в 1947—1948 годах хотя бы один килограмм зерна давать на трудодень, считались бы невозможными миллионерами. А там же граммы были. Поэтому народ работал, прямо скажем, бесплатно. Жили за счет своего подсобного хозяйства, а работали… На будущее, что ли. Тогда было это нормально — для детей работать. Ладно, мы потерпим, зато дети у нас будут жить хорошо. Где-то в 1955 году можно было говорить об оплате — два-три килограмма зерна на трудодень стали давать. Это механизаторы у нас столько получали. А механизатор два трудодня за смену мог заработать. Шесть килограммов хлеба. — Все равно непонятно — приходит председатель, говорит: ребята, надо работать, но денег нет и не будет и на трудодень ничего не получите. Сейчас послали бы куда подальше, но тогда же шли и работали… Как людей на работу вытаскивали? — Только убеждением — нет у нас другого выхода, дорогие товарищи. Никто за нас ничего не сделает. Собрания проводили, конечно. Да, государство кредиты давало, про это нельзя забывать. Не на зарплату, конечно, а на строительство, на приобретение скота, семян. Причем давали кредиты, дай бог памяти, под 1,7 процента годовых. Потом процент увеличился до трех. Да все равно считай беспроцентные. Государство помогало хорошо, что тут скажешь. — Говорят, государство списывало кредиты для села? — Как списывало? Нет, неправильно говорят. Во-первых, в каждом районе были так называемые отстающие хозяйства. Так вот этим хозяйствам действительно часть кредита могли списать. Сегодня часть, завтра часть, ну и в конце концов могли все простить. Но только отстающим. А, скажем, с нашего колхоза никогда не списывали. В Иланском районе было двенадцать хозяйств, вот с четырех списывали. Им и техники больше давали, кстати. Председатели крепких хозяйств ругались постоянно из-за этого с районным руководством — что это вы глупостями занимаетесь. Зачем им технику давать, они все равно ею пользоваться не умеют как следует. Но была такая установка, может, и правильная. Как-то же их надо было поднимать. — Чтобы быть хорошим председателем, надо уметь ладить с людьми или, наоборот, быть деспотом? — Не то чтобы грубым надо быть, но зубы показывать ты обязан, иначе затопчут. Правда, не могу сказать, что у меня постоянные стычки возникали с секретарями райкома. Не так-то просто было, потому что первый секретарь райкома для председателя колхоза был немножко бог. Что касается лично меня, был я в нормальных отношениях со всеми. Хотя приходилось ругаться и с председателем райисполкома, и с начальником управления сельского хозяйства. Споришь и доказываешь, как нужно делать, иногда и удавалось убедить. — Но кукурузу все равно сеяли? — А как же. Не знаю, я не считаю себя крупным специалистом в этом отношении, но, на мой взгляд, мы зря критикуем Хрущева в отношении кукурузы. Если бы он тогда не организовал эту культуру, не смогли бы мы поднять животноводство. Не было у нас кормовой базы. Многолетние травы позже стали культивировать. Перегибы — да, были, сам я это испытал. Стали мы сеять в первый раз кукурузу. Комбайнов уборочных нет, понятное дело. А кукуруза, хотите верьте, хотите нет, вымахала в первый год за три метра, как минимум. Видимо, семена были очень хорошие. Так вот, убирали мы ее топорами в первый год. Кукуруза — это правильно. Тогда же не только кукурузу — свеклу заставляли выращивать, в том числе и в Сибири. Ну, бывают заскоки. — Может, не в нем дело, а в местной власти? Понимал же Хрущев, что в Магадане кукуруза не растет. — Конкретно насчет Магадана он действительно не говорил. Но сказал — повсеместно… — В расчете на умных людей… — Расскажу одну быль. Слышали, конечно, про хлебороба Мальцева? — Который “народный академик”, из Курганской области? — Вот-вот. Сразу после ХХII съезда — кстати, для сельского хозяйства он действительно был и решающим, и нужным, и полезным — проходит совещание в Новосибирске. Приехал Никита Сергеевич, с речью выступал. Кукуруза к тому времени уже “царица полей”, со всеми вытекающими последствиями. Так вот, выступает иркутский какой-то кукурузовод — якобы получил он больше тысячи центнеров с гектара. Фантастика это, но Хрущева цифры заворожили. А через два-три человека Терентий Мальцев — и прямо говорит, что получить тысячу центнеров невозможно. Он о своей культуре земледелия рассказывал — безотвальной вспашке, и говорит: получили триста центнеров с гектара. Отличный урожай, между прочим. Хрущев: “Сколько?!”. Мало ему показалось. Тот повторил… И Хрущев его так разделал, что уважаемый человек ушел с трибуны. Было много таких глупостей. Например, велят нам распахать многолетние травы. Мы, конечно, приказ выполнили, но не полностью. Приезжает к нам первый секретарь крайкома Кокарев. Он не реже двух раз в год наведывался в хозяйство, порядок такой был. Посмотрел все, вопросов вроде нет, все в порядке. По полям проехал — видит, поле у нас, гектаров сто, под люцерной. “Виктор Петрович, это у вас люцерна растет? Ты же сам был на совещании в Новосибирске, все слышал”. “Слышал”, — говорю. “Так вот, распаши ты это поле, от греха. И посей пшеницу, что ли”. — “Высохнет пшеница, вы же понимаете”. Он говорит: “Ну если что, назови поле моим именем”. Осенью приезжает снова. Посохла пшеница, конечно, но “планы партии — планы народа”… — Показуха и в то время была? — Когда Хрущев кукурузу ввел, особенно в первое время, очень за этим следили. Бригады, звенья создавали кукурузоводческие. А наш колхоз был на виду, не из последних, в общем. Где-то в конце июня приезжает группа журналистов по заданию крайкома — будем про вас сюжет делать: как работает звено по выращиванию кукурузы. У нас, само собой, звена такого нет. Я им говорю — ребята, вы что снимать-то будете, июнь на дворе, кукуруза максимум на 50 сантиметров поднялась. Не беспокойтесь, говорят, все сделаем как нужно. Давайте звеньевого. Взяли самого маленького ростом бригадира, для съемки. Они ему говорят — вы дальше в поле идите, еще дальше. Что толку-то, кукуруза все равно по колено. Бригадир наш и так маленький, а они ему еще кричат — ниже пригнись, еще ниже. Он совсем уже скрючился. Хватит, говорят, пойдет. А снимали, как сейчас понимаю, снизу. И вот выходит фотография. Человек в кукурузном лесу просто. А у нас управляющий был, эстонец Ойнац, у него хозяйство образцовое. Он просто не мог пережить, если кто-то лучше его, тут же едет проверять. Тут смотрю, приезжает, что-то спросить хочет. Давай, говорю, Павел Иванович, не мучайся, чего узнать хотел? “Где в Новгородке такая кукуруза?”. Как это где, говорю, на поле. “А можно посмотреть?”. Тут я рассказал, как дело было. До сих пор помню это “ниже, ниже”. С тем же Павлом Ивановичем Ойнацом и телевидением случай был. Хрущев как-то сказал фразу — мол, техники у нас теперь много, техника хорошая, поэтому сроки уборки урожая надо сократить до пяти-семи дней. Раз сказал — это тут же стало законом, пресса подхватила, и к нам приехали ребята с телевидения. Август, техника готова к уборочной, надо им репортаж снять правильный. Ладно, едем мы в Краснинку, к Ойнацу. Съемочная группа шарманку свою заводит, ведущий спрашивает — сколько времени вы будете убирать урожай, при такой образцовой готовности техники? Павел Иванович отвечает — ну, дней двадцать — двадцать пять. А им-то надо, чтобы ответил: пять-семь. Они останавливают съемку, начинают объяснять — вы газеты читаете? Он им — читаю иногда. Так вы должны знать, товарищ, что урожай отныне мы убираем за неделю, не больше того. А вы как передовики, за пять дней. “Это невозможно”, — представляете, с эстонским акцентом и абсолютно невозмутимо отвечает. Ему пытаются внушить — убрать, может быть, и невозможно, но сказать — что же тут трудного? Давайте еще раз. Начинают съемку, мой Павел Иванович по-новой — что технику к уборочной подготовили качественно, механизаторы опытные и урожай мы соберем в кратчайшие сроки. За двадцать дней. Они опять останавливают, уже ко мне — сделайте что-нибудь. А я что сделаю? И смех берет, и уже надоедать начинает это кино. Ойнац уперся: “Я сказать этого не могу. Я не болтун”. Не может человек врать, патологически. Даже перед телекамерой. Ну скажи ты им, Павел Иванович, сам уж его уговариваю, да и закончим. “Вы же отвечать за это не будете, а колхозники скажут, я болтун”. Уж не знаю как, уговорили мы его сказать про пять дней. Убрали, естественно, за четыре недели. — Чего сейчас не хватает… — Да черт его знает… Кадры погубил Горбачев, сейчас для меня это очевидно. Помните, выборы когда начались руководителей… Хорошие-то руководители держали дисциплину в руках — что в колхозах, что на предприятиях. Как начали избирать, понятно, что недоброжелателей у них много нашлось, стали в начальники выходить люди другого сорта — все и начало рушиться. Сняли нормальных руководителей — и оказалось, что на них все и держалось. И примеров таких множество, далеко ходить не надо. Те хозяйства, кто еще дер-жится, — именно за счет личностей. В нашем, в Иланском, районе — показательное было хозяйство “Красный хлебороб”. Усадьбу центральную тоже показательную строили, и школу, и клуб, и жилье. Птицефабрика, ферма, само собой, — где оно сейчас? — Могут ли фермеры-одиночки выжить в Сибири да еще страну накормить? — Фермеры-одиночки страну не накормят, это совершенно очевидно. Нужны абсолютно иные подходы в организации труда, в переработке продукции. Если говорить о фермерах, они в моем понимании не должны иметь никакой техники. Очень узкая специализация, скажем, агроном. Заключает договор на обработку земли с каким-то аналогом старой МТС, к нему приехали, вспахали, убрали. Он амбар засыпал и продал. Один фермер сколько может обработать земли? Двести гектаров, скажем. Для этого ему нужно два трактора, один хороший комбайн ну и, само собой, веялки, сеялки и прочее. Это невыгодно. Комбайн работает два месяца в году. Нет, невозможно. Нельзя одному фермеру выжить. Может быть, две-три семьи и чтобы земли гектаров 700 — тогда появляется эффективность. — Так это было — и называлось колхозом. Группа людей, которая работает на земле… Разбежались — по полтрактора каждому досталось… — Примеры-то есть отдель-ные, когда фермеры успешно работают. В Абанском районе бывший начальник краевого управления сельского хозяйства пошел в фермеры. Сам механизатор, два сына работают — коров держит, сеет около двух тысяч гектаров. Уже солидно, и урожайность около 30 центнеров с гектара. Еще семью знаю, у них около 800 гектаров. Вот такие фермеры если будут — может быть, толк выйдет. — Кто будет работать в деревне через десять лет? Хлеборобы вон детей в юристы отдают. — Мы много говорим про село, и никто ничего не делает. Три года существует программа президентская по поддержке села — и что изменилось? В селе нужны условия. Раньше рабочий класс приезжал в село работать, осенью. Матрасов, помню, не было — соломой мешок набили, он спит. Сейчас никто на соломе спать не будет. Значит, не поедет он в село. — Он и с матрасом не поедет. — Может, и так. Но условия-то создайте. Мы говорим о строительстве жилья для молодых специалистов — три года говорим, а хоть один дом в селе построен? Нет. — И в дом никто не поедет, потому что в деревне хлеб не в пример труднее достается, чем в городе… Опять же, должны те ехать, кому нравится, кто на земле родился, обращаться с ней умеет. — Понимаете, есть еще люди, не все же переродились. Некоторые уехали от безнадежности, от безденежья, и могут они вернуться при хороших условиях. — После легких-то городских денег? — Это правильно, конечно. Если ты легкого хлеба попробовал, трудно от этого отказаться. А сельская работа самая тяжелая, только мало это кто понимает. И ведь зарплата должна быть соответствующая, и условия. Кто сейчас поедет в Иланский район? Почту закрыли, больницу закрыли, Дом культуры закрыли, десять школ в прошлом году только закрыли. Плохо мы жили в пятидесятые, тяжело, но в каждом селе был фельдшерский пункт, в каждом селе — библиотека, клуб. Хоть что-то было, а сейчас нет ничего. — С другой стороны, бездельников к земле тянет — целые деревни коттеджами застроили. Желают они притворяться крестьянами. Минино все оккупировали. — А там ведь хорошее сельское предприятие было в свое время. Да, трудное время. Программа нужна, разговорами тут не поможешь. Пригородные хозяйства загробили, а что у нас с тепличным хозяйством стало при Лебеде? С необыкновенной легкостью все порушили. Как помню, задолжали они энергетикам какие-то смешные деньги — 12 тысяч, кажется. Мало, в общем. Что, не мог край найти таких денег? — Почему китайцы по-строили теплицы и выгоду получают? — Во-первых, строят-то они не так много — нашим пользуются. Во-вторых, технология у них другая. Труд, конечно, большой, могут они работать. Оно, конечно, и стоимость большая, но все равно ведь дешевле, чем из-за океана везти.