Знак судьбы

Крейсер “Красноярск” привел на берега Енисея

Странная все-таки штука жизнь… Не всегда можно разобраться, где просто случай, стечение обстоятельств, а где знак судьбы. В случае Андрея Бардаева, заместителя начальника департамента общественной безопасности, наверное, можно говорить как раз о знаковости. В наш город он попал сложным путем, через Владивосток и Камчатку. И не случайно. Потому что служить ему довелось на атомной подводной лодке под названием “Красноярск”.

Паренек из небольшого кузбасского городка Мыски всегда мечтал о флоте. Причем о подводном. Любимым фильмом с раннего детства и по сей день остается картина “Командир счастливой “щуки”. У многих мечта так и остается мечтой, но Андрей сделал все, чтобы ее осуществить.

По примеру старшего брата поступил в Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, успешно закончил его и после выпуска в 1989 году отправился на Камчатку, в гарнизон подводников в поселок Рыбачий. Американцы, к слову, называют его “осиное гнездо”, настолько мощный там собран флот, а подлодки, стоя у пирса, могут наносить удары по Соединенным Штатам.

Поселок Рыбачий вообще считают сибирской дивизией. Судите по названиям кораблей: “Омск”, “Томск”, “Иркутск”, Кузбасс”, “Братск”. И, конечно, “Красноярск”.

На этот знаменитый крейсер лейтенант Бардаев попал не сразу. Поначалу получил назначение на атомную лодку первого поколения. Там в плане комфорта было, конечно, не ахти. Например, отсутствовало само понятие “каютное размещение”. Каюты полагались командиру, старпому, механику, все остальные жили, как говорится, по боевым постам. К примеру, торпедисты — на ватниках у торпедных аппаратов. Вестовой таскал еду в отсеки, потом каждый мыл посуду сам за собой, независимо от ранга.

— Лодки третьего поколения нас разбаловали, — рассказывает Андрей Алексеевич. — Там даже у матросов-срочников каюты — на шесть-восемь мест. Широкие шконочки с толстыми матрацами, у каждого своя тумбочка, один на всех секретер: письмо написать, в нарды поиграть. Есть даже небольшой тренажерный зал: велосипед, беговая дорожка, шведская стенка, гантели… Комфорт, безусловно, много значит. Но вообще по большому счету сложности не в его отсутствии, сложности идут от характера людей. Отношения в экипаже едва ли не самое главное. Притирка идет годами. Приходит лейтенант после училища — должен сдать зачет на самостоятельное управление кораблем и устройство лодки. На это дается месяц, во время которого ему каждый готов помочь, подсказать, но прошло 30 дней — все как отрезало. В кают-компании есть специальный лейтенантский стол. Сдал зачет — стал офицером, милости просим за общий. Не сдал — с тобой никто даже разговаривать не станет.

Все учатся на собственных ошибках. Если человек сам не поинтересовался, как правильно в гальюн сходить, ему добровольно не скажут. А там нужно давление выровнять, иначе при смыве все “отходы” полетят в физиономию. Даже большие начальники, которые с проверками прибывали, и те попадались.

Ну, нам-то это было только на руку: проверяющие от стыда потом из кают не выходили, — рассказывает Бардаев. — Матросов-новичков по-своему учат, говорят, например: “Сгоняй на клотик за чаем!”. Он ходит, ищет. А клотик — это верхняя часть мачты.

Андрей Бардаев — человек, мягко говоря, немаленький: метр девяносто два ростом. Когда люди узнают, что он подводник, смотрят недоверчиво — как, мол, в лодку-то помещался? А он улыбается: корабль в высоту 18,8 метра, в ширину 18, длина — со стадион. “45 метров через люки проходил секунд за тридцать. Если сейчас на лодку попаду, думаю, найду любой клапан”.

Много чего может рассказать подводник Бардаев. Про то, что на вахте невозможно думать о постороннем: от твоих действий зависит жизнь экипажа. Про то, что на корабле нельзя слушать громкую музыку, громко разговаривать, а киносеансы проходят практически в гробовой тишине: никто даже не пошевелится, ловят каждое слово. Про то, как на погружении начинают трещать деревянные конструкции — полочки, шкафчики (“… как будто лопаются. В первый раз жутко, потом привыкаешь”).

Рассказывает Андрей Алексеевич, как празднуется на кораблях — испокон веку! — переход экватора: с Нептуном, русалками. Весело, конечно, но в южных широтах много сложностей. Если на Севере опасность представляют льды, то на юге даже аппаратура не справляется — такая жара. Средняя температура на корабле примерно плюс 50 градусов, а в турбинных отсеках — все 70.

— Лейтенантом пришел, весил 78 кг, — вспоминает Андрей Бардаев, — а после одной боевой службы, во время которой во Вьетнам заходили, осталось 65. Это при моем-то росте! Организм пищу вообще не принимал, я с трудом заставлял себя есть мясо…

Но вернемся к крейсеру “Красноярск”. Это, рассказывает Андрей Алексеевич, — знаменитая лодка. Командовал ею Герой России контр-адмирал Илья Николаевич Козлов. Корабль совершил переход на Камчатку под паковыми льдами Арктики. Дважды нес боевую службу в Индийском океане.

— Хороший корабль, советской постройки, монументальный. К нам постоянно приезжали представители администрации Красноярска, там я, старший помощник, познакомился с главой города Петром Пимашковым. Очень жалко, что крейсер со временем вывели из состава военно-морского флота. Произошла поломка, приехали специалисты с завода-изготовителя, но сделать что-то было трудно: разные детали производили разные республики Союза, а он к тому времени развалился. И случилось так, что лодка послужила базой для кораблей своего класса, постепенно почти всю и разобрали… Очень жалко крейсер.

И все же с Красноярском он не расстался: после службы оказался на берегах Енисея, пригласили сюда работать.

— Красноярск мне очень нравится, — признается Андрей Бардаев, заместитель начальника департамента общественной безопасности администрации города. — Я ведь сибиряк, мне эти места небезразличны. Мог бы после Камчатки и в Москву уехать, и в Санкт-Петербург, были возможности. Но там суета. А у нас даже люди гораздо добрее. Так что у меня всегда была мысль вернуться к этим людям, к этой природе, к этим рекам. И то, что служить довелось на крейсере “Красноярск”, наверное, на самом деле знак судьбы.