Никем не пройденный маршрут

— Что вас толкает в горы? Все, конечно, слышали Высоцкого: “лучше гор могут быть только горы”, но это, вообще говоря, не причина самому карабкаться. Песню можно послушать на диване…

— Вопросы о философии гор не ко мне. Я как раз из тех умников, которые высокие горы обходят. Два — три пятитысячника, на которые я забирался на Памире и Тянь-Шане, — это не альпинизм. Так, баловство, экзотика, максимум — горный туризм. Альпинизм — это горы высотой семь тысяч метров и выше. Или скальная стена в полтора километра, с нависающими глыбами льда и снега. Как на пике Свободная Корея. Это тяжкий труд, и не только на восхождении.

Вершины покоряются только тем, кто “пашет” внизу, на равнине. Индивидуальные тренировки, круглый год, ежедневно! Но и это еще не гарантия победы в горах. Что нужно для того, чтобы увидеть “весь мир на ладони”? Лучше спросить у наших корифеев — Николая Захарова, Володи Лебедева, Валеры Коханова, Жени Бакалейникова, других великих красноярских альпинистов. А мои рассказы об альпинизме — это наблюдения человека, который был в горах на вторых ролях: носильщиком груза, связным, наблюдателем за прохождением маршрута. Поэтому нет у меня ответа на вопрос — что толкает человека в горы? Или, наоборот, слишком много ответов, и не факт, что они правильные.

Недавно, прошлым летом, поднимались мы на пик Учителя. Маршрут несложный, идем по тропе, уставшие изрядно, и встречается на приличной уже высоте бабушка. Ей 83 года, и ходит эта старушка каждый год этим маршрутом. Само по себе конечно, удивительно, что в таком возрасте у нее сил и сноровки столько сохранилось. Но зачем в горы-то? “Так, сынки, для здоровья”, — бабушка нам говорит. Пожалуйста, один ответ. Вполне прагматичный. Что это, потребность души, романтика? Для здоровья ходит бабушка.

Но для альпинистов, чьи имена я назвал, это не причина. Какое там здоровье, вы что, — отмороженные руки, отмороженные ноги, поломанные все. Горы — это всегда серьезный риск, серьезное испытание. Как для новичков, так и для видавших виды спортсменов. Просыпаешься под грохот камней. Солнце появляется, лед на скалах оттаивает, начинается камнепад, и можно в любой момент провалиться куда-то или камнем получить по голове. Сколько у меня друзей среди альпинистов — и каждый попадал то под камнепад, то в лавину, то в пропасть срывался. При серьезных восхождениях. А я по глупости чуть не погиб в горах.

В первый раз я попал в Фанские горы с нашими спортсменами. До этого вообще не был в горах. Два дня в базовом лагере сидели, высота около двух километров, ребята адаптацию проходили. А я от нечего делать уехал в соседний альплагерь — Артуч. Назад, в базовый лагерь, решил вернуться не объездной длинной дорогой, а через перевал высотой чуть больше четырех километров.

А на перевале снег как раз выпал. Я говорю коллегам — давайте пешком, тут же рукой подать. Да куда ты, говорят, пешком, сейчас там все равно что на “шестерку” подняться, все замело. Сиди. Какой там, думаю, снег, не хотят просто, девчонок молодых в альплагерь наехало. Захожу к начальнику спасотряда — можно через перевал пробиться? Он спрашивает: а ты откуда? Из Красноярска, говорю. “Красноярцам можно”, — отвечает. Он думал, что я, как и все красноярцы, мастер, а я в горах — в первый раз и перевал не знаю. Показали мне дорогу, и я рванул в одиночку, в ночь. В кроссовках, в штормовке и без фонаря. Поднялся по вертикали на два километра — и там спекся. Акклиматизации не было, вот и горная болезнь прихватила. Но отступать некуда, сумерки уже. Когда снега нет — это обычный перевал, спокойно можно пройти, как на прогулке, а тут-то совсем другое дело. К часу ночи метров 500 оставалось до вершины. У меня уже такой ритм движения выработался — пять шагов прохожу, падаю. Отдышался — еще пять шагов. Больше часа шел эти полкилометра.

Вышел на вершину перевала — камни, снег, тропу не видно. И вижу, вроде кто-то фонариками внизу светит. Думаю — друзья встречают. Я, перед тем как выходить, попросил начспаса по рации с нашими связаться, чтобы встретили в случае чего. Но связи не было, и он не передал, я об этом позже узнал. Дошел до фонариков — нет никого. Отдохнул, смотрю — фонарики ниже. И по ним шел. Где-то в полчетвертого утра Баякин меня встретил внизу у палатки. Глаза выпучил: “Ты откуда?”.

__

— А фонарики — чистая мистика?

__

— Да бог его знает. Может, светлячки, может, галлюцинации.

Были и другие истории. По молодости, когда учился в университете, меня больше спелеология привлекала. Мы открывали новые пещеры, новые ходы, гроты, подземные озера. И там тоже приключений много. А в горы я стал ходить позднее, около тридцати лет мне было, когда уже в прокуратуре работал.

— Вершины есть везде. Карьера, например — чем не вершина? Может быть, когда ты поднимаешься здесь, чистым трудно остаться…

— Возможно, покорение горных вершин — тоже своеобразная карьера. Всякий раз, когда идешь в горы — это риск, адреналин, экстремальная нагрузка. Но люди идут не только за этим, многим необходимо самоутверждение. То, чего ты не можешь достичь здесь, на равнине, достигаешь в горах. А особенно — и это действительно высшее достижение — пройти там, где никто не ходил до тебя. Но при этом не надо перешагивать через людей — это правило что здесь, что там действует.

__

— Есть всякие модные увлечения. Скажем, кататься на горных лыжах. Но никому в голову не приходит бежать лыжный марафон на 70 километров. Но альпинизм ближе к марафону, чем к горным лыжам…

__

— Человек рождается с необходимостью познания природы и окружающего мира. Новое, неузнанное, которое непременно нужно испытать. Не богатство определяет это увлечение, не статус, это совершенно точно. Да и, пожалуй, не состояние души. Что это такое — философское созерцание? Нет в горах никакого созерцания. Если путь разбить на этапы и постараться воспроизвести, о чем ты думал, пока шел, выяснится, что мысли были простые и однообразные. “Дойду до следующего поворота и упаду. Чтобы я еще когда с этим связался…”. А с другой стороны — действительно, особое состояние наступает. Мне даже стихи какие-то на ум приходят, после того как несколько дней проводишь в горах.

— А новое ощущение жизни? Притупляется же все, а когда ты с гор спускаешься на равнину — даже вкус воздуха чувствуешь, легкость необыкновенную…

— Другие ощущения, это точно. Чувство, что ты вернулся к жизни. В горах ведь каждый шаг дается с трудом. Что такое кислород? Это жизнь. Ребята рассказывали, что на большой высоте при нехватке кислорода полчаса надо на то, чтобы ботинок зашнуровать. Полчаса один, полчаса другой.

Я помню, тоже помогал при одном восхождении, переходы были километров по десять — пятнадцать, и снаряжение для восходителей нужно было тащить на себе. Пошел я тогда один в ночь и упал. И минут тридцать не мог подняться — рюкзак неподъемный, его на тебя надели, и идешь. Но потом поднялся, снова шел, естественно, заблудился и вышел на стоянку пастухов, они овец там пасли. И вот помогли мне снять рюкзак, показали, где тропа, напоили зеленым чаем, накормили лепешками и сыром. Никогда в жизни ничего вкуснее я не пил и не ел.

— Почти ничего, что ценится здесь, не может пригодиться в горах. Это же некоторый риск для репутации: здесь ты успешный и знаменитый, например, а там — совсем наоборот может оказаться…

— Все это есть, на самом деле, Высоцкий гениальный был поэт. “Если парень в горах не ах”. Наблюдал я такое не раз своими глазами. Надо понимать, что в горы люди идут не только сильные. И слабые идут, которые “ах”. Штука вся в том, что узнать о себе такие вот качества можно только опытным путем — пойти в горы. А что там с тобой будет, никому не известно.

И речь не о том, как тебя люди воспринимают — у тебя всегда есть внутри своя шкала оценок, и она гораздо выше и жестче, чем любое общественное признание. Достиг ты на равнине чего-то или не достиг, вершина в горах — это совершенно иное. Если грубо сказать — на сто процентов это связано с самоутверждением. Потому что это сверхнапряжение, потому что на грани или даже за гранью твоих возможностей. Все равно ты выше всех в данную минуту. Это нормально. Главное, помнить — ради чего ты идешь?

__

— Потому что соперник — природа? Победить — почетно, а проиграть — не так стыдно?

__

— Природу победить — да, есть такое. И указать на карте, где можно пройти. На самом деле ставки-то высоки в игре с природой. На Дальнем Востоке не так давно засыпало группу туристов. В ситуации безобидной, безопасной. Они не обманули природу, которая им приготовила ловушку. Или группу Бодрова-младшего возьмите. А наши ребята, красноярские, остановились на пути к пику Коммунизма, казалось, в безопасном месте. Разбили лагерь. Опытнейшие альпинисты, прошли десяток сложнейших вершин. Обломился огромный ледник, который веками стоял, и эта лавина льда и снега пронеслась с огромной скоростью. Всех накрыло. Кому-то повезло — выбрались, но большинство погибло.

— Сообщество столбистов — чуть ли не единственное, на котором не отразились перемены последних 50 лет…

— Насчет сообщества — не прав. Оно меняется на самом деле. Не так заметно, может быть, не так быстро, но меняется. Особенно это заметно для тех, кто внутри находится многие годы. В шестидесятых годах компании столбистов зачастую вели себя нецивилизованно. Костры, пьянство, драки, стрельба, уголовщина. Тебя могли побить и ограбить на Столбах — и это было нормально, это тоже были столбисты. На том месте, где мы сейчас сидим, много лет стояла деревянная изба Голубка. Живописная такая изба, совершенно другие нары были, чем сейчас, колорит тот еще сохранялся, старый столбистский. Но избушку лесники сожгли. Новую строили уже из блоков. С одной-единственной целью — чтобы не сгорела. На окнах — металлические ставни. Крепость, по сути. Сейчас это кажется странным, атавизмом каким-то. Но было же. Так называемые абреки были. Сейчас невозможно себе такое представить. Сами избы из центров того самого дикого фольклора превратились в центры по соблюдению правил посещения Столбов, безопасности. Первые, кто приходит на помощь, — люди из избушек, которые как раз сосредоточены в таких местах, где можно заблудиться.

— Но отношения людей сохранились? Здесь же не работают разные барьеры и условности, которые есть в городе, совершенно разные люди собираются, несовместимые подчас, — но здесь-то им вполне комфортно…

— Главное на Столбах — это свобода. На Втором столбе огромными буквами начертано это сладкое слово. По официальной версии, его в начале прошлого века написали революционеры. Но я думаю, что это не так. “Свобода” на отвесной скале написали те, для кого Столбы стали праздником жизни, душевной теплотой и культурой.

Столбизм — это ни с чем не сопоставимый образ жизни и мышления. Очень многое на Столбах носит элемент фольклора. Фольклор буквально с английского — это народная мудрость. Сообщество столбистов уникально своими традициями, обрядами и, конечно, легендами. Легенды Столбов — это совершенно особое явление. Кто не слышал про Шалыгина, Боба Тронина, Вову Теплых, Сергея Баякина? Эти имена — легенды Столбов, как и Нахал, Лапоть, Кузя, Урод, Барсик. Да и Цыган — легенда. Работая прокурором, я его арестовал за разбойное нападение. А в суде он попросил дать ему условный срок. Вот, говорит, прокурор ходит на Столбы, и мы его не убиваем. Но суд не учел это смягчающим обстоятельством и дал ему 7 лет строгого режима.

Вторая легенда — избушки. Третья — это ходы на Столбах. Особый вид лазанья. Как правило, ходы очень сложные, не всякий спортсмен может его пройти, а столбист просто знает каждую хитрушку — куда поставить ногу, как зацепиться, а сразу и не догадаешься.

Еще одна легенда — отношения лесников и столбистов. Легенда написана на пепелищах столбистских избушек и домов лесников. Закон “око за око” долго жил на Столбах. Сейчас, конечно, лесник — желанный гость в любой избе. Сообщество сложилось из ученых заповедника, охраны и избушечников.

— Изба накладывает отпечаток на тех, кто часто там бывает?

— Нет, изба меняется, в зависимости от того, кто в ней живет. Строение тут ни при чем. Не место красит человека. В каждой избе — свои традиции, свои обычаи. Изба — это место, где собираются личности. Равные между собой, пронизанные терпимостью и уважением. В избушках — особая культура общения, свои барды, свой “треп”, своя летопись. Это особое братство людей.

— Вам это для чего — изба, Столбы?

— Да просто иногда хочется уйти, чтобы не видеть никого, пережить проблемы или еще какие неприятности. Отоспаться элементарно. На Столбах получаешь двойное удовольствие — физическую нагрузку и моральное удовлетворение. Здесь ты чувствуешь себя молодым и здоровым. Единственное, что и там попадаются люди, которые могут напрягать по работе.

__

— С вашей основной работой это как-то совмещается?

__

— Никак не совмещается. Собственно, с ней вообще ничего не совмещается. Фильмы почти не смотрю, книги не читаю, музыку не слушаю. Прихожу домой — вынужден смотреть новости на всех каналах, читать газеты. Поговорить с женой и дочерью нет времени. Книги — только в дороге, и то такие, что не задевают ни голову, ни душу. Пресно, глупо, неинтересно — но… Не так давно, то есть до прихода в администрацию, нашего детективщика почитывал. Такая чернуха, а оторваться не могу. Всю перечитал ерунду — и сам на себя удивлялся: как узок круг интересов. Но это — до прихода. Сейчас уже и такое чтиво становится тяжелым. Мне просто повезло, что в детстве не было ни телевизора, ни многоканального радио. Все, что было в библиотеке на ул. Корнетова, я перечитал. Еще соседи у меня попались интеллигентные — я с их сыном дружил, и они мне книги давали. Да если уж на то пошло, не думаю, что очень много потерял, не читая современную литературу…

— Пожалуй, что и так. Просто хорошие книги тоже надо перечитывать — совершенно иначе воспринимаются по прошествии времени…

— Понимаю. Только серьезная литература требует и серьезного отношения. Чтобы голова свободная была. Чиновничья жизнь, она чем противна — голова вечно какими-то проблемами занята. Супруга тебе говорит что-то — а ты не слышишь, очередную проблему обдумываешь. Все это надо переварить. Понимаешь, есть такое понятие, как ответственность. Под дурака косить или халтуру делать мне стыдно. Для того чтобы работу сделать нормально, надо много читать специальных бумаг, правовых документов. Рабочего времени обычно не хватает. Некоторые домой берут бумаги, но я этого не делаю. Просто рефлекс выработался со времен службы в прокуратуре — там категорически запрещено было выносить из кабинета служебные бумаги, вплоть до уголовной ответственности.

— Работа, которая не дает читать книги и слушать музыку, вообще вся эта суета, город, — они не кажутся мелкими, когда забрался в горы, смотришь на все это с вершины…

— Такая ерунда мне в голову не лезет — когда все кажется мелким... Оценить это лучше изнутри, а не с вершины горы. Когда мне пришлось уходить с прокурорской службы, начинать все заново, и оказалось, что можно и на свободе жить, не только в рамках условностей какой-то службы, — тут на себе испытал цену очень многому...

— Что значит “можно на свободе жить”? Люди как раз и стремятся, по крайней мере, говорят о том, что стремятся жить на свободе…

— Мне приходится иметь дело с людьми, которые как раз стремятся получить новый уровень несвободы, полагая, что можно прийти на муниципальную службу и получить свободу действий. О чем вы, какая свобода? Сейчас кодекс собираются создать — правила поведения чиновников. Это серьезные ограничения в жизни. Такие ограничения уже есть. Но нужны новые, более строгие. Если ты не соблюдаешь эти нормы, то не можешь находиться на государевой службе. Это ограничения в образе жизни, в поступках, в высказываниях, в вещах. Это несвобода, необходимость постоянно находиться на рабочем месте. Ограничение по отпуску — нельзя отдыхать все 36 дней. Или нет, 48 сейчас. Да все равно, весь отпуск ни разу не брал. Все это несвобода. Свобода — на Столбах. Как и любая свобода, она имеет ограничения и условности, но все равно — уровень несопоставим.

Когда уходил из прокуратуры в 1989 году, многие удивлялись, так как мне прочили большую карьеру. Но я ушел — началась перестройка, кооперация, свобода. Хотелось попробовать вот это новое, а если ты прокурор, то тебе ничего нельзя. Ушел. Знаете, мне казалось, что это все надуманные истории — человек проводит в заключении много лет, потом выходит и понимает, что он не умеет жить в нормальном обществе. Но примерно то же самое произошло со мной. Я пятнадцать лет работал прокурором — и когда увидел это “нормальное общество”, эту дикую жизнь на свободе, что там творится — было страшно, я вдруг понял, что не готов к этому. И собрался было в транспортную прокуратуру, была там вакансия. Поехал в Москву, на утверждение в Генеральную прокуратуру. Но разные обстоятельства вмешались — в общем, не стал я транспортным прокурором.__ __Вышел из Генпрокуратуры, и вот тогда подумал всерьез — а ведь есть Бог. Зашел в пивнушку, выпил кружку “Жигулевского” — и такое облегчение почувствовал. “Бог отвел, не приняли”. Жизнь меня заставила на свободе вкалывать, учиться новому. Это как прокладывать новый маршрут, если хотите.