Сто первый километр

“Пишут вам жители поселка Гаревое Емельяновского района. Мы не знаем, к кому обратиться, помогите найти истину. Мы за воду платим 28 рублей на одного человека, тогда как раньше было десять, воду надо принести из колонки, а на нашей улице Новой работает только две колонки из пяти. Чистим колонки сами, краны меняем сами. Куда идут наши деньги? Работы в Гаревом нет… Детское пособие — 169 рублей. Помогите…”.

Это — анонимное письмо в нашу редакцию, внизу подпись — “коллектив”. Но обычно, особенно раньше, авторы боялись подписываться под серьезными сообщениями, где говорилось о должностных злоупотреблениях, чрезвычайных ситуациях и так далее. А тут — вода? Двадцать восемь рублей? Конечно, наше село небогато, и 18 рублей разницы между прежней и новой платой имеют значение для семьи. Тем не менее повод поехать в Гаревое был: дело тут не только, конечно, в колонке, а еще и в проблеме занятости. Как, например, говорилось весной на краевом совещании по трудоустройству, количество рабочих мест в аграрном секторе стало увеличиваться только два года назад, со стартом национального проекта “Развитие села”. Интересно и то, что со временем Емельяновский район как кормилец Красноярска должен будет войти в агломерационный проект — к тому времени вода в Гаревом, конечно, будет по карману местному жителю, да и колонки прочистят. Но что происходит в маленьких селах сейчас — вопрос системный. Это не только индикатор развития малого бизнеса, особенно зависимого от расстояний, бездорожья, но и социально-нравственная атмо-
сфера десятков миллионов избирателей, не избалованных благами мегаполисов. Она, как можно судить по последним годам в деревне, лечит раны девяностых, но еще далека от совершенства: увидеть сегодня человека на телеге с сотовым телефоном можно не так уж и редко. А навороченные джипы терпеливо ждут, пока через грунтовую трассу пройдет стадо худых равнодушных коров, на мордах которых, кажется, написано: “Или накормите уже, или режьте — надоела такая жизнь”.

Признаки большого города на подступах к дальним таежным рубежам Емельяновского района заканчиваются на удивительном монументе возле одного из местных предприятий: издали кажется, что прямо из земли вырастает гигантская голова Ленина. Такой лысовато-доброжелательный двухметровый шар на тонком постаменте. Это в своем роде символ развития идеологии советского сельского хозяйст ва — идеология превалирует над хлипким экономическим основанием. Заметим: то, что складывалось многими десятилетиями, сложно исправить за считанные годы реформ. Да еще разнонаправленных.

Гаревое — это сто километров от Красноярска. Пятьсот жителей. Треть дороги туда — неасфальтированная. И почти сразу на въезде в село — когда-то добротное деревянное здание с крепко заколоченными окнами. Это бывшая контора леспромхоза.

— Предприятие обанкротилось три года назад, — рассказывает нам глава местного сельсовета Елена Романькова. — Технику охраняют на всякий случай — вдруг возродят? Мужики подались к частному предпринимателю, у него не так далеко деляны тут. Но взял он не всех. Пьющих выгнал. А те, кто остался, сегодня зарабатывают по нашим меркам очень неплохо.

— Значит, частный бизнес спасает село?

— Да. А те, кто хочет работать, но не любит стволы пилить, устроились в городе. Кто где. На выходные приезжают сюда, к семьям.

Этакая вахта наоборот — тоже странное порождение современности. Прежде вахтовым методом из городов выезжали: на нефть, путину, стройки. Сейчас мегаполисам хватает сил и на то, чтобы кормить деревню, благо это не так сложно. Средний заработок подсобника или ремонтника в Гаревом — три с половиной тысячи рублей. Деревенские соглашаются поэтому на самую невысокую зарплату в Красноярске. Естественно, помогает свое хозяйство, а природных богатств в этом таежном углу тоже хватает — грибники забираются сюда не только из краевого центра, но из других районов. Ягоды, шишки, охота… Село — в тупике автотрассы, и торговля идет тут не очень бойко, а жаль — такого молочка и сметаны поискать в красноярских магазинах. Вообще, единственное работающее предприятие, которое осталось тут после краха леспромхоза, все-таки мы нашли. Это бывшая столовая, а теперь пекарня. Совсем символические цены, и вкуснейшие расстегаи, хлеб, пироги. Даже итальянская пицца есть.

— Это у вас с водой трудности?

— Нет ничего страшного, работать просто кто-то не хочет, — отвечает Валентина Ефина. — Колонки, конечно, чистить ему лень… И трубы у нас хоть худые, а чинят. С тех пор как наш участковый торговлю спиртом прикрыл, люди хоть маленько оживились на работу.

И уж если быть совсем точным — над Гаревым возвышается еще одно учреждение. Водонапорная башня. Из-за нее, собственно говоря, и начался весь эпистолярный сыр-бор. Учреждение закрыто — рабочий пошел на обед. Жалованье у него три тысячи четыреста рублей — это максимум сельсоветовских возможностей на все прогнившие трубы, которые рвутся что ни месяц, на колонки… Большинство народу, кстати, чистит их все-таки своими силами. Понимают: муниципальные сотрудники — это, конечно, хорошо, но русское село — прежде всего община. Что мужику на год, то артели на день, как говаривал один классик.

— В свое время башня и электросети принадлежали леспромхозу. Дороги, кстати, тоже. Но за год до банкротства он все бросил. Судьба имущества, по действующему законодательству, сначала попала на рассмотрение районным депутатам, потом уже все добро отдали нашему поселку. И вот смотрите сами — на четыре водонапорных башни в двух поселках, подчиненных нашему сельскому Совету, есть только одна ставка ремонтника, — комментирует письмо “коллектива” глава Гаревого. — Цена за воду и тогда, и сейчас, как я думаю, символическая — все одно расходов не покрывает…

По словам Елены Владимировны, трубы, проложенные тут около сорока лет назад, ни разу не меняли. Как принято говорить — идет перманентное латание дыр. Экскаватора тут нет. Местный бюджет, формируемый силами депутатов Гаревого, урезается в вышестоящих инстанциях примерно на две трети — с полутора миллионов до пятисот тысяч. То есть — бюджетная обеспеченность тут равна тысяче рублей на человека, разумеется, в год.

На что остро нужны деньги маленькому селу? Да на все. На благоустройство кладбища, чистку снега (сугробы тут, по уверениям старожилов, самые высокие в Красноярском крае — до трех и более метров. Можно две ленинских головы укрыть)… Но, как считает Романькова, в первую очередь средства необходимы для прокладки нового водопровода: в принципе-то, безвестный автор прав, говоря о проблемах с колонками. Территория тут дотационная. Даже налоги от лесного предпринимателя-благодетеля, который дает работу местным мужикам, уходят куда-то в другую финансовую точку. А ведь тут есть школа-одиннадцатилетка (весь выпуск этого года — две девчонки — поступил в вузы), клуб, библиотека.

Тем не менее народ выживает как может и другим дает — в селе есть даже два семейных детских дома, по шесть и четыре ребенка соответственно. В одном мы были. Молоко покупали. Отец в семье помер, а мать выстояла — кроме своих, взяла еще двух чужих детей. Почему — мы не спрашивали, и так понятно: что творилось в деревнях еще лет семь-восемь назад и кто отнимал у семей кормильцев, все и так знают хорошо.

Молоко было замечательное — потому что к нему не прикоснулись посредники.