Новости

Частная жизнь королевы

Частная жизнь королевы

На торжественном вечере, посвященном юбилею Екатерины Иофель, на сцене поставили трон. Она восседала на нем, как королева-мать. Ей несли подарки, зачитывали поздравления и клали к ногам охапки цветов. Выглядело это совсем не пафосно. Потому что она на самом деле — королева. Королева музыки, королева оперного искусства. И мать. Мать с большим любящим сердцем, выпустившая в жизнь более ста учеников, которых считает своими детьми плоть от плоти, кровь от крови. Она не выделяет из них никого, ведь у матери нелюбимых детей не бывает.

Самым дорогим подарком для нее стало, конечно же, выступление учеников: красноярских оперных певцов Олега Алексеева и Анастасии Лепешинской, народного артиста России и Чувашии Петра Заломнова, солистов московского театра “Новая опера” Владимира Кудашева, Александра Богданова и певицы Краснодарского оперного театра Елены Семиковой. Она пела вместе со своими учениками, проживая каждую ноту, каждое слово оперной партии и романса. Они волновались, как на самом строгом экзамене. На всю жизнь она останется для них самым строгим экспертом, эталоном оперного искусства и отношения к своему делу. “В искусстве нет конца, есть только начало”, — повторяла она каждому из ста воспитанников.

Накануне дня рождения мы разговариваем с ней об учениках, их победах, педагогике, о людях, которых она любила… Она говорит мне: “Кому интересны подробности моей жизни? Напиши лучше о том, что Настя Лепешинская стала в этом году лауреатом международного конкурса”. Я киваю головой, но не соглашаюсь, что частные подробности не стоят внимания. Ведь о том, какая Екатерина Константиновна гениальная и легендарная личность, знают все, а о том, как складывалась ее непростая, но счастливая судьба, известно далеко не каждому. И потом: по ее жизни можно писать не только историю красноярского искусства, но и всей России, и даже мира.

Музыкальные корни

— Говорят, что в вас течет кровь, наверное, самого музыкального народа на планете — итальянцев? — Это правда, что мои предки по отцовской линии были родом из Италии. Сибирская история нашей семьи началась с моего дедушки, который жил где-то в западных землях России, кажется, в Прибалтике. Его забрали в армию и отправили в Сибирь. Тут он женился и осел. Потом появился на свет мой папа, а затем мы с сестрой. Меня где-то обозначили на итальянский манер — Иофеллини, но на самом деле никаких Иофеллини нет, а есть Иофель.

Мама и папа были оперными певцами. Пели они вместе с Маргаритой Николаевной Риоли-Словцовой и Петром Иванович Словцовым. Тогда в Красноярске оперы не было как таковой, поэтому гастролировали по всей стране. Но когда родилась моя младшая сестра Галина, родители оставили сцену. Мою маму взяли директором библиотеки Красноярского пединститута, а папа закончил втуз и работал потом начальником группы оборудования в “Енисейзолото”. — А где они получили музыкальное образование?

— Они ничего не заканчивали, просто у них были очень хорошие голоса. Папа нигде не учился музыке, но играл на всех инструментах, так же, как и его родной брат Шура, который был начальником пожарки на Ленина. Я до сих пор помню, как он играл на гармошке и плясал вприсядку. Музыка была в доме всегда. Поэтому, когда мне еще не исполнилось и семи лет, меня отдали в музыкальную школу, которая тогда находилась на улице Горького. Потом она переехала на перекресток Сурикова и Маркса, теперь это самая знаменитая школа © 1. Кстати, уже много позже, когда я закончила консерваторию, то приехала в Красноярск заместителем директора по учебной работе в свою же музыкальную школу.— Знаю, что перед вами в свое время стоял выбор между филологией и музыкой.

— Было такое. Я закончила десять классов и отправила документы в Московский институт иностранных языков. Но началась война. Институт эвакуировали в Томск, я все-таки поехала сдавать экзамены и поступила на отделение классической филологии (греческий, латынь), начала учиться. Потом папу забрали в армию, и мама осталась одна в доме. Она работала, плюс к этому на ней лежала забота о младшей сестре, бабушке, дедушке и безработном брате. Помогать ей было некому. И я вернулась домой — перевелась в наш пединститут на факультет русского языка и литературы. У нас были великолепные педагоги — многих из них на время войны эвакуировали в Сибирь с запада.

Кстати, у меня довольно много работ по психологии — на мой интерес к этой теме оказал большое влияние профессор Моисей Матвеевич Рубинштейн, который читал нам лекции по психологии. По его учебникам занимаются до сих пор. Он сказал моей маме: “Убедите свою дочь ехать в Москву, я ее возьму на кафедру”. А я в это время параллельно заканчивала музыкальное училище. И так совпало, что в этот же период должны были открыть Новосибирский театр оперы и балета и в Красноярск приехал его директор набирать кадры. Он прослушал меня и пригласил на работу. Я согласилась. Мама сказала: “Если ты собралась идти по этой линии, нужно закачивать консерваторию”. Я ответила: проработаю год-два в театре и, если у меня будет получаться, поступлю в консерваторию. Что и сделала потом.

В Новосибирске я начинала с маленьких партий, потом стали давать большие. Поняла, что толк от меня есть, и поехала поступать в Ташкент, куда в то время была эвакуирована Ленинградская консерватория. Так что, хотя у меня диплом Ташкентской консерватории, на самом деле я училась у педагогов из Ленинграда.

Таких не бывает

— Но в Ташкенте вы не осели...

— В Ташкенте я вышла замуж за замечательного музыканта — Владимира Ашкенази. Он был главным дирижером симфонического оркестра в Ташкенте. После окончания консерватории я вернулась в Красноярск уже вместе с мужем. Но здесь тогда не было симфонического оркестра, поэтому через какое-то время Москва назначила его главным дирижером в Грозный. И меня тоже перевели в Грозненское училище. Но случилась беда — муж мой скончался.

Тогда в Грозном было работать очень сложно. Стало возвращаться местное население — чеченцы, которых на время войны депортировали из родных мест. Они гнули свою линию, и так сложилось, что училище оказалось никому не нужно… В общем, когда меня пригласили работать в Кисловодск, я дала согласие. Там познакомилась с Яковом Михайловичем Рассиным, который впоследствии стал моим мужем. Это был святой человек. Таких просто не бывает! Яков Михайлович заканчивал Ленинградскую консерваторию. Он был потрясающий пианист, концертмейстер и совершенно необыкновенный музыкант. Много и постоянно работал с Клавдией Шульженко. Писал для нее песни, среди них “Лирические припевки”, “Вишневая шаль”, “Письмо” и так далее. Можно много перечислять. У меня до сих пор хранятся подаренные ему Клавой книжки, которые выходили тогда.

То, что я умею и делаю, — многое именно благодаря ему. Мы вместе с ним готовила программы. И в исполнительскую аспирантуру института Гнесиных Яков Михайлович меня готовил. Он мне всегда аккомпанировал сам.

Потом мы переехали в Ялту, затем — в Сочи. Хотя я все время пела, я не могла не преподавать. Когда закончила аспирантуру, меня назначили заведовать кафедрой сольного пения в Горьковскую консерваторию. Проработала там 14 лет.

Вылечила пением

— Почему вы согласились на приглашение Павла Стефановича Федирко возглавить кафедру в открывающемся тогда институте искусств? Ведь дела в Горьковской консерватории у вас шли замечательно.

— Я не могла не согласиться. Ведь Красноярск — это моя родина, здесь жила моя мама. Я всегда хотела вернуться в Сибирь.

— Как вас отпустили с прежнего места работы?

— Отпустили меня, я бы сказала… с трудом. У меня уже тогда были выпускники, которые пели на лучших оперных сценах: Петр Заломнов, Виктор Кригер, Володя Солодовников…

— Великолепный бас Владимир Кудашев не раз признавался, что вы просто спасли его, вернули ему голос.

— Оперный певец — профессия сложная, складываются разные ситуации в жизни. Бывает и так, что певцы теряют голоса. Володю Кудашева первый раз я услышала на смотре выпускников-вокалистов, который был организован Министерством культуры по моему предложению. Через некоторое время открывается дверь моего кабинета в институте искусств, и заходит Володя Кудашев. Он тогда не мог петь, у него были проблемы с голосом. “Екатерина Константиновна, — говорит он, — возьмите меня учиться. Хотя бы на первый курс”. Я говорю, не могу взять, потому что он уже закончил консерваторию. “Ну хоть на подготовительный курс”. “И даже на подготовительный не имею права, у вас есть высшее музыкальное образование”, — отвечаю. Он отошел тихонько к двери, и я смотрю, что у этого красивого, молодого мужчины — слезы на глазах. “Я возьму вас в аспирантуру”, — говорю я. Он сдал экзамены, поступил в аспирантуру и три года подряд приходил в академию и уходил из нее вместе со мной, сидел на всех моих занятиях. Слава богу, он стал певцом. Теперь он ведущий бас в одном из лучших театров России — в “Новой опере”.

— А как вы ему вернули голос? У вас есть секретный рецепт?

— Никакого секрета. Я вылечила его пением.

— Сегодняшние ученики отличаются от прежних?

— Отличаются. Сейчас те, кто поступают в вуз, не имеет никакого культурного багажа. Школу-то они общеобразовательную заканчивают, но чему их там учат, мне непонятно. Ни Пушкина, ни других русских классиков они не знают. Я уже не говорю о зарубежной литературе: Шекспире, Байроне и так далее. Серые, как тундра.

— Как боретесь с серостью?

— Очень просто. Говорю: я с неучами не занимаюсь, иди и прочитай. Идут и читают.

— Ваши ученики вам часто звонят?

— Звонят постоянно. Кто-то часто, кто — нет. Все-таки их у меня много: больше ста.

— А Хворостовский?

— Дима — регулярно. Звонил накануне дня рождения, очень сожалел, что не может приехать в Красноярск поздравить меня лично. Он сейчас в париже выступает, не может разорвать контракт. (Дмитрий Хворостовский прислал Екатерине Константиновне огромный букет алых роз и диски со своими новыми записями. — прим. автора).

— Сколько студентов у вас сегодня?

— Шесть человек. Так что я работаю и работаю. В этом — смысл моей жизни. Мужа-то я уже пятнадцать лет назад схоронила. Так что мои ученики — это и есть моя жизнь. Если я оставлю работу, тут же умру.


НОВОСТИ КРАСНОЯРСКА