Новости
НА ЧУВСТВЕ ВИРАЖА
Что бы там ни думалось, а профессиональные спортсмены — такие же люди, как и бухгалтеры или, скажем, воспитатели в детском саду. То есть 11 месяцев в году они работают и лишь три-четыре недели могут позволить себе полноценно отдохнуть.
Вот, например, так называемые зимники: сезон заканчивается в марте, а в мае они уже снова начинают тренироваться — согласно старой поговорке про то, что сани надо готовить летом. Кстати, Михаил Кузмич о санях знает не понаслышке: именно они являются его орудием труда. В национальной сборной он почти десять лет, в рейтинге Кубка мира 2008/09 значится на 11-м месте в паре со Станиславом Михеевым. На чемпионате России занял вторую строчку, уступив первенство экипажу своего родного брата Павла. Об итогах сезона, хитростях санного спорта и многом другом Михаил рассказал читателям “СТАДИОНА”.
Кулибины от саней
— Следующий год — олимпийский, поэтому расслабляться особо не собираюсь. Уже 15 апреля приступаю к тренировкам. У нас вид спорта технический, и хороший инвентарь — это 80 процентов успеха. Но и физической формой пренебрегать не стоит. Обычно тех спортсменов, которые не уделяют ей должного внимания, хватает всего на полсезона. Тренироваться буду в Красноярске и первый сбор по общефизической подготовке в Кисловодске пропущу, потому что нет смысла туда лететь ради прыжков, бега и штанги. Все то же самое есть и у нас. А уже в середине июня намечается специальная подготовка — роликовые сани, стартовая эстакада. Кстати, наша школа ОФП — советская и российская — находится на высоте. В этом мы уступаем, наверное, только немцам. Они давно к этому подключили науку, у них институты работают, которые непосредственно данным видом спорта занимаются. У нас, к сожалению, каждый сам себе мастак. Наш главный конструкторский центр ютится в двух комнатках в Москве. Хорошие сани в магазине не продаются. Это штучный товар, и механиков, которые действительно могут их спроектировать, можно по пальцам пересчитать, все они закреплены контрактами.
— А кто же нашей сборной сани поставляет?
— Да вот никто и не поставляет. Мы покупаем за границей заготовки и потом сами начинаем доводить их до ума. Заготовка стоит, грубо говоря, три тысячи евро. Но надо еще сделать сани под себя, ведь рост и вес у всех разные. На каждые сани уходит два месяца работы. Нашли фирму в Латвии, которая запросила десять тысяч евро только за расчеты, то есть за компьютерную разработку. И это за одни сани! А ведь в команде не один человек. Процесс сложный и трудоемкий. Зачастую все делаем сами чуть ли не на глаз в гараже. К тому же сани нужны не одни, а минимум три варианта, ведь разные трассы требуют разного управления, разной техники. Допустим, на развернутых трассах, где виражи длинные и раскатистые, как в Солт-Лейк-Сити, у саней должен быть пологий изгиб: чем меньше крутизна, тем быстрее они едут. А на силовых трассах — в Кенигзее, Оберхофе, где крутые виражи и приходится много работать, все наоборот. Пока у нас с разнообразием сложно, и это заметно: на одних трассах мы хорошо едем, ни в чем лидерам не уступаем, а на других — вроде не хуже проехали, а результат низкий.
— Похоже, саночники находятся в тени, по сравнению со скелетонистами и бобслеистами?
— По логике, любой проект надо продвигать. Прежде всего должен быть промоушн, реклама. Ну как телевидение может заключить контракт, если этот вид спорта просто не знают? Руководство должно искать какие-то пути, эфиры проплачивать, чтобы соревнования постоянно по телевидению мелькали. В 2006 году весь наш сезон показывали, был бум, дети шли в школы. А потом контракт закончился — и все заглохло. Нас действительно не знают. А этим надо заниматься: где есть реклама — там и спонсоры, где есть спонсоры — там и деньги, где есть деньги — там и результат.
— В Красноярске вам можно заниматься только ОФП, или трасса еще на что-то годна?
— Детям тренироваться можно. А для меня, если я готовлюсь к серьезным стартам, хочу куда-то попасть, это просто несерьезно. Не хватает нагрузок и длины трассы. Грубо говоря, в Латвии, где мы тренируемся, длина роликовой трассы равна 1 000—1 200 метрам. А здесь — 500. То есть три заезда там — это 12 заездов здесь. И то условно, потому что перегрузки разные. Вот у летчиков есть чувство полета, а у саночников — чувство трассы, чувство положения, скорости, виражей. Вообще, в идеале, где соревнуешься, там и надо тренироваться, чтобы зимой было проще.
— А за границей без проблем разрешают вам на своих трассах тренироваться?
— Летом более-менее. А вот зимой уже сложнее. Немцы, например, которые являются законодателями мод в санном спорте, очень ревностно относятся к выскочкам. Мы тренируемся либо по самому плохому, неподготовленному льду, либо нам просто говорят: извините, у нас реконструкция. В основном с таким отношением сталкиваемся в Германии, в других странах по-другому.
Тренер в уме
— Сколько лет уже санным спортом занимаетесь?
— Начал году в 94-м. Пошел просто, чтобы на улице не болтаться. Жили на правом берегу, трасса рядом. Интересно было, но особого значения не придавал. Даже когда первые результаты пошли и тренер стал уговаривать. Думал, доучусь — и все. Да и родители были против, считали, что в первую очередь должно быть образование. Тогда свою роль еще и мой характер сыграл, потому что я уже просто пошел наперекор. У нас и слезы были, на сборы меня не пускали, чуть ли не в комнате закрывали. Особенно переживали, когда дошло до поступления, но к тому времени я уже был в сборной России. Сначала поступил в училище олимпийского резерва, потом пошел на профильную специальность. Планирую еще получать второе высшее по таможенному делу.
— То есть тренером себя не видите?
— В России точно пока нет — очень низкая оплата. Чтобы нормально получать, надо набирать по сорок детей, находить им инвентарь и работать целый день. У нас тренеры, по сути, энтузиасты. Я, конечно, не зарекаюсь, но на данном этапе сомневаюсь, что свяжу свою жизнь с тренерской карьерой в нашей стране. Если предложат контракт где-то еще, то задумаюсь. Все-таки неплохо, когда за любимое дело платят деньги.
— А какие еще есть любимые дела?
— Могу делать все. Бывают периоды, когда я углубляюсь в чтение. Очень люблю читать книги — особенно фантастику, с уклоном в художественную интерпретацию катастроф со всякими последствиями. “Метро-2033” Глуховского прочитал из последних. Очень интересно и настолько реально! У меня даже мурашки по коже бегали: действительно, это может произойти буквально завтра. Классику тоже люблю, “Фауста” недавно прочитал. Бывает, что к чтению вообще не тянет. Тут, может, из-за стрессов, захотелось пострелять в компьютерную игрушку. Вообще, не люблю акцентироваться на одном занятии.
Не пара с братом
— Вы очень долго катались в паре с красноярцем Юрием Веселовым…
— Это такая щекотливая тема… Как часто бывает в России, крайних нет. Все странно получилось. Столько лет выступали, практически попадали в четверку сильнейших, и вдруг — бах! — ни с того ни с сего… Если честно, я не понимаю. Думал тогда, что уже пора заканчивать. Но все равно цель какая-то была, попробовал с новым напарником: в первом сезоне восьмые на чемпионате мира стали, восьмые на чемпионате Европы, рекорд трассы поставили. В этом сезоне не получилось с санями, решили попробовать что-то новое, однако по управлению оказалась неустойчивая осанка. Но у меня еще и напарник молодой. Одно дело, когда мы с Веселовым с низов все проходили, а тут парень, который, по сути, не знает, что такое двухместный экипаж, попадает в элиту, становится чемпионом России. Во втором сезоне началось испытание медными трубами, пошли конфликты. В быту-то я спокойный человек, но в работе требую от себя многого. А если от себя требую, то и от него, соответственно, тоже. А как иначе, если мы летим со скоростью 140 километров в час, и от него зависит мое здоровье. Тут просто должна быть какая-то совесть спортивная, уважение друг к другу. Вообще, с нами психологи работали, результат был. Но потом от их услуг почему-то отказались, и этот сезон показал, что проблемы еще есть. Его тренеры говорили, что я чересчур перегибаю палку, давлю на него. Все это наложило отпечаток, и в конце этого сезона я уже думал, что мы с Михеевым разойдемся. С тренерами поговорили и пошли на небольшую хитрость: на чемпионате России я выступал с другим парнем, и мы заняли второе место. То есть наказали его деньгами, потому что российский чемпионат — это основной коэффициент нашей зарплаты. Тогда он и задумался.
— А как насчет того, чтобы с братом в пару встать?
— Это очень сложно. Первый номер должен быть больше, второй — меньше, потому что он лежит на обтекателе. А сани все идут стандартных размеров, и если человек в них не вмещается, то тут уже ничего не поделаешь. Мы же с братом оба большие, и чисто физически пара из нас не получится.
— Вес спортсменов регламентирован?
— Да, должен быть не больше определенного значения. За день до старта мы проходим взвешивание. У нас разработана таблица весовой компенсации. То есть если я вешу 90 килограммов, а мой напарник 70, то он берет дополнительную нагрузку, чтобы уравнять сани. Для этого в костюме есть специальные швы, туда свинцовые утяжелители кладутся.
— Нечестное судейство у вас встречается? Вид спорта все-таки заочный…
— По регламенту, если тебе что-то помешало во время заезда, то можно подать апелляцию и сделать перезаезд. Во время нашего старта видеооператор подошел слишком близко, и Веселов задел камеру рукой. Мы сразу же поехали коряво, но перезаезда нам не дали: время просто протянули.
С трассой, например в той же Италии, очень любят химичить. У льда должна быть определенная температура. Если ее немного “отпустить”, то он начинает садиться, скользящие свойства у него теряются. Если влажно, то могут температуру добавить, и лед начинает на трассу намораживаться — происходит то же самое. В Турине на Олимпиаде после первого заезда мы занимали восьмое место, и лидеру проигрывали три десятых. Во втором заезде, когда проехали все итальянцы, мы сидим и видим, что цвет льда меняется на глазах — чернеет, становится матовым. Проехали по ощущениям лучше, а по времени — на секунду хуже. В итоге кто после первого заезда занимал места с шестого по девятое стали 11—14-ми. А кто был 11—15-м, переместились в первую десятку.
