Останутся наши следы

Для Александра Лазуткина мальчишеская мечта, к которой он терпеливо и упорно шел всю жизнь, сбылась в 97-м, почти сорок лет спустя.

— В отряде я провел без малого пять лет, — рассказывает Герой России Александр Лазуткин. — Чем запомнились этапы подготовки? Профессии космонавта как таковой не было ни при Юрии Гагарине, ни когда я пришел в отряд в середине 80-х. Именовали нас кем угодно, но только не космонавтами. Профессия подразумевает определенное занятие. Токарь — понятно. А что делает космонавт? Я даже затрудняюсь ответить. В первую очередь он, конечно, инженер: обязан разбираться во всех деталях, знать космический корабль, станцию до последнего винтика, должен уметь управлять всеми системами корабля. Если проводишь медицинский эксперимент на борту, должен быть немножко доктором, если астрономический — астрономом. Но когда тебя готовят для полета, то не спрашивают, кем желаешь быть: ты должен уметь все, и поэтому подготовка — всеучитывающая. Как школьники или студенты, мы загружены учебой, сдаем экзамены. Особо запомнились тренировки на выживание. Здесь уже главенствуют не знания “железок” — экзамен держит твой организм. И этот экзамен приходится “сдавать” в разных климатических условиях. Приземлившегося космонавта могут разыскивать в течение трех дней. Вот эти нормативные трое суток ты проводишь в разных климатических зонах: в заснеженной тундре, пустыне, в горах, в море. Туда нас забрасывают с суточным запасом еды, воды — два литра на человека. Из одежды на тебе только скафандр. Потом особо отличившихся отправляют на летную подготовку. Нас учат летать на реактивных самолетах. Не знаю, правда, зачем — ведь космонавт пилотирует кораблем не так, как летчик, тем не менее нас этому обучают. Садимся за штурвал, выполняем фигуры высшего пилотажа, прыгаем с парашютом. Тоже, казалось бы, занятие не для космонавта: с корабля не выпрыгнешь. Но, оказывается, эти тренировки тоже психологически необходимы: в трудную минуту ты обязан быть готовым собраться с мыслями и выполнить целенаправленную работу. С самого первого прыжка ты обязан выполнять какие-то задания, например, прыгнув с высоты 800 метров, должен открыть парашют на заданной секунде. Для меня поначалу это было несложно: я занимался в аэроклубе, совершил более сотни прыжков. Но постепенно задания усложняются. Увеличивается высота, до 10—15 секунд возрастает время задержки. А когда выходим на задержку до 30—40 секунд, тут уже начинается творчество. Ты выпрыгиваешь из самолета, и перед глазами открывается вмонтированное в комбинезон табло, на котором высвечивается задание. Обычно это несложные математические примеры, которые ты обязан решить не раскрывая парашюта. Примеров несколько. Ответы на каждое из этих арифметических заданий ты произносишь в микрофон. Помню, я достаточно спокойно диктовал в микрофон решение первого, второго, третьего, четвертого. А земля приближается… Скорость решения задачек, сам чувствую, замедляется. Решил пятый пример, перешел к последнему, а руки уже сами тянутся к кольцу. Впервые в жизни почувствовал, что сознание даже не раздваивается, а растраивается. Одна часть говорит: пора дергать за кольцо, спасайся! Вторая — да решай же ты скорее! А третья остается как бы сторонним наблюдателем, гадая, чем же все кончится. Но это еще щадящие примеры. Куда сложнее, когда тебя сбрасывают с высоты, которую ты не знаешь. Открывается табло-табличка с перечнем все тех же арифметических примеров. Сложность в том, что решение примера первого является началом второго и так далее. В конце концов, когда получаешь последнюю цифру, например 37, это означает: на 37-й секунде ты и должен раскрыть купол. Вот это испытание, считаю, самое жесткое. А к арифметике с тех пор я отношусь как к одной из основных наук.

Проходят космонавты и подводную подготовку, каждый из нас имеет корочки водолаза. Иностранные языки, медицина тоже в программе подготовки. Кстати, меня удивляло, что учат нас не только оказанию первой медицинской помощи, но и хирургическим приемам: резать человека, зашивать его. Вот такой он, курс молодого бойца для космонавта.

— Вначале, признаюсь, испытал даже чувство разочарования. Столько лет мечтал взглянуть на Землю со стороны, а посмотрев в иллюминатор, увидел, что она похожа на обычный школьный глобус. А вот состояние невесомости — непередаваемо. Первая неделя, конечно, стала полным кошмаром. Это тошнота, с которой приходится бороться. Ты не напрягаешься физически, и тело болит. Но проходит время, наступает адаптация, и начинаешь получать удовлетворение, уже становится непонятно: как это люди ходят, ведь можно летать, порхать. В космосе невозможно упасть, и земное чувство опасности притупляется. На Земле ты помнишь, что, спрыгнув, обязан удержаться на ногах, сохранить равновесие, в космосе это совершенно ни к чему.

— Заниматься физкультурой. Каждый день заставлять себя бегать, выкладываться на беговой дорожке. Я, признаться, терпеть не мог искусственную беговую дорожку и при тренировках на Земле. В космосе это для меня было двойным мучением, гораздо тяжелее заставить себя “бежать”, преодолевать километры своими слабенькими ножками. А самое легкое и самое приятное чувство, что ты можешь спать на потолке, можешь обедать, раскладывая еду не на столе, а под тем же потолком. И если что-то прольешь, получаешь не огорчение, а забавную радость: можно полюбоваться, как пролитое тобой каплями маячит перед лицом.

— После полета испытываешь чувство полной беспомощности. Ходить не можешь, координация нарушена. Действия вроде нормальные, но тебе сосредоточенно нужно отслеживать, какую ногу следует ставить вперед, на какую опираться. Какая-то связь между мозгом и мышцами явно теряется. Первое время мы передвигались только в сопровождении докторов, которые нас поддерживали за поясницу. И еще симптом: ты не можешь наклониться, вернее, можешь, но вот результат… О строгом наказе не пытаться самостоятельно завязывать шнурки или пробовать надевать носки я как-то забыл. В результате, пытаясь завязать шнурок на кроссовках, как ванька-встанька кувыркнулся вниз. Благо доктор был рядом. Забавные вещи приключались в ходе процесса земной реабилитации и в другом. В космосе мы привыкли к свободному перемещению предметов: я прошу командира Василия Циблиева передать мне вилку, которая лежит ближе к нему, и он, не раздумывая, ее просто бросает. Для медиков это, возможно, было поступком малообъяснимым, но лично меня это совсем не удивило, ведь попроси он передать солонку или чашку с чаем, я поступил бы точно так же — попросту швырнул или толкнул эту чашку в его сторону. Привычка…

— Очень хотелось пообщаться, но, к сожалению, не довелось, хотя и рассчитывал, ведь космос все-таки. Ни инопланетян-человечков, ни НЛО за эти полгода я не увидел, разочарую. Но увидел другую странность, земную, которую мне до сих пор никто не объяснил. Это было в районе Тихого океана, недалеко от Австралии. Абсолютно ровная гладь воды, очень хорошая погода, минимум облаков, отличная видимость. И вдруг я отмечаю на океане зону — круг около 50 км в диаметре, район, в котором бурлила вода. Очень интенсивно поднимаются волны, высоту их не вижу, но вполне оцениваю ширину — от 500 метров и больше: любой корабль, который бы там находился, был бы обречен. На шторм, которых мы отмечали немало, это абсолютно не было похоже. А на следующем витке в этом районе уже все было спокойно. После полета я обратился к специалистам: что это могло быть? Возможно, подводный вулкан, ответили они, очень сильное извержение. Обратился к сейсмологам: регистрируете ли вы такие явления? Конечно. Но никакой сейсмоактивности, как выяснилось, в тот день не было, Земля оставалась спокойной. Что я видел, не знаю и по сей день. Понял одно: и на Земле можно столкнуться с такими необычными вещами, которые пока необъяснимы с точки зрения науки.

— Философский вопрос. Нет, не думаю, что мне удалось помолодеть. Разве что на секунду, полсекунды — слишком медленно мы все-таки двигались в космосе, чтобы рассчитывать на большее. А вот то, что полет изменил мое мировоззрение, это точно. Пока я был обычным земным человеком, считал: космонавты — они как боги, а люди, остающиеся на земле — так, аборигены. Когда слетал, понял: мы даже не подозреваем, что все мы — космонавты. Мы куда-то летим. Летим на нашей Земле. Издревле считалось, что Земля наша твердая и на чем-то стоит. Но когда я посмотрел на нее из космоса, понял, что дом, в котором мы все живем, на самом деле несется в пропасть: под Землей нет ни черепах, ни слонов, она ни на чем не подвешена, хоть бы веревочка была... Мы живем на ней уверенные, что она неподвижна, но этот дом вместе с нами летит в пространстве, и под нами такая же пустота, как и над нами. Все пусто на многие-многие миллионы, миллиарды световых лет. И все мы, земляне, экипаж одного корабля, занимаемся одним делом — чтобы корабль наш летел туда, куда надо, и не сломался.