Людмила Краевая: "Никто кроме нас"

Умение предвосхитить музыку — самое сложное в профессии дирижера

Голос — самый удивительный музыкальный инструмент, созданный не человеком, а самой матушкой природой. Пение зародилось в те времена, когда древние люди возле костра, едва освоив речь, вдруг запели хором. Возможно, это было какое-то магическое заклинание или обряд на удачную охоту… Однако с тех пор пение стало неотъемлемой частью человеческой жизни. Мы поем в горе и в радости, на кухне и в концертном зале. Но на свете есть люди, которые вообще не мыслят своей жизни без музыки, для них пение как кислород, без которого невозможно ни дышать, ни жить.

Заслуженный деятель искусств России Людмила Краевая — человек известный в музыкальном мире, но немногие красноярцы знают ее в лицо, хотя постоянно бывают на концертах, которые она организует и проводит. Именно она вместе со своими коллегами стоит за многочисленными хоровыми фестивалями и конкурсами, которые проходят в нашем городе за последние три десятилетия. Среди них и всем известный фестиваль хоровой музыки “Весенние хоровые капеллы”. Это Людмила Васильевна, возглавляя с 1996 года кафедру хорового дирижирования Красноярской академии музыки и театра, ежегодно выпускает в большую жизнь новых хормейстеров, тех, кто должен, по ее мнению, сохранить духовность нации и самое народное из искусств — хоровое пение.

— Я своим детям постоянно повторяю: мы должны сохранить тот уникальный пласт русской культуры, который был создан предыдущими поколениями музыкантов, — говорит Людмила Краевая. — Кроме нас никто этого не сделает.

— Почему хоровое пение сегодня уходит на второй план по сравнению с той же популярной музыкой? Ведь никакой инструмент не может сравниться с гармонией звучания живого хора, исполняющего классическую музыку?

— Классика — всегда труд. Причем как со стороны музыканта, так и со стороны слушателя. Настоящая музыка — это космос. Чтобы понять ее, нужно вкладывать не только душевные силы, но и иметь определенный интеллектуальный багаж. Но, поверьте, человек, разбирающийся в классической музыке, слушая или исполняя ее, получает огромное, особое наслаждение, не сравнимое ни с чем. Это удовольствие особого порядка, чего нельзя объяснить, а можно только почувствовать. Посмотрите, что творится на телеканалах — засилие поп-музыки. И где-нибудь, кроме канала “Культура”, возможно ли сегодня услышать хоровое пение? Нет. Люди не могут полюбить то, что они не слышат и не видят. Когда мы несколько лет назад впервые в рамках фестиваля “Весенние хоровые капеллы” собрали городской детский сводный хор, который исполнял под симфонический оркестр “Школьный вальс”, “Свисток да рожок” и другие произведения из золотого песенного фонда, никто не сказал, что это плохо или скучно. Зал был в восторге. Некоторые, в том числе и я, плакали — настолько это было красиво.

— Может быть, академическая музыка — удел только касты посвященных?

— В какой-то мере, наверное, да. Но дверь в этот мир открыт для каждого. Было бы желание и стремление. Увы, сегодня, на фоне той какофонии и примитивизма в виде поп-музыки, которая заполонила весь эфир, услышать и оценить настоящую музыку может далеко не каждый. Глупо предполагать, что ребенок, которого пичкают с утра до вечера безвкусицей от нашего шоу-бизнеса, вдруг станет ценителем классики. Их головы и уши замусорены низкопробными песенками-однодневками. Врожденным же чувством вкуса, увы, обладают единицы. Слушателя, который придет в академический зал, нужно воспитывать. Но этим сегодня занимаются, наверное, только музыкальные учреждения.

Нет, конечно, право на существование имеет разная музыка. В том числе и прикладная: должна быть музыка, под которую и едят, и танцуют, и так далее. Я сама люблю хорошую эстраду, джаз. Но во всем важна мера и понимание, где и когда должна звучать та или иная мелодия. Слышала, что в Японии существует специальная государственная программа по использованию музыки в общественных местах. То, что люди слушают вне своего дома — магазинах, самолетах, поездах и так далее, — строго регламентировано. Никто не включит, как у нас, шансон в такси или автобусе. Японцы прекрасно понимают, какое огромное влияние оказывает музыка на человека, на его образ мысли, поведение. При помощи музыки они воспитывают.

Музыка и у нас раньше носила воспитательную и образовательную функции. Сегодня же считается, что искусство должно только развлекать. Мы теряем то, что когда-то имели. Почему раньше русские музыканты в мире ценились на вес золота? Да потому, что такой системы музыкальной подготовки, которая начиналась с детского сада (далее шла музыкальная школа, училище, консерватория, аспирантура), не было и нет ни в одной другой стране. И эту уникальную систему непрерывного образования хотят разрушить.

Зачем наше уникальное образование хотят переориентировать на западный манер, мне непонятно. Там все совсем другое — люди, уровень и образ жизни, мысли. В профессии мы стараемся достигнуть глубины. Например, все сочинения поем на языке оригинале — итальянском, немецком и так далее, а в той же Америке вообще на этом не зацикливаются — все поют на “американском”. Часто музыку адаптируют под себя — главное, чтобы народу было понятно.

— Есть такой стереотип, что профессия дирижера мужская. Ведь для того чтобы руководить хором или оркестром, нужна сильная рука, лидерские качества и так далее. Тем не менее в академии на специальности “Хоровое дирижирование” в большинстве своем учатся девушки.

— Время такое — мужчины все ушли в банкиры и шоу-бизнес. Сейчас дети не идут в нашу профессию, потому что она малооплачиваемая. Такое ощущение, что мир сошел с ума. Я, профессор, заведующая кафедрой вуза, получаю зарплату подчас меньше, чем секретарь какой-нибудь фирмы. А каково перебиваться с копейки на копейку мужчине, который должен содержать семью?..

При этом профессия дирижера хора одна из самых сложных. Хор — это сообщество людей, которые не просто вместе поют, они должны объединить свои души, чтобы создать по-настоящему прекрасную музыку. Одна из особенностей хора в том, что он доступен каждому, общее пение позволяет скрыть недостатки голоса и усилить его достоинства. Однако каждый певец хора должен чувствовать соседа и хормейстера, должен не только слышать музыку, но и чувствовать ее в себе, каждый такт и мотив, чтобы своим голосом наиболее полно отобразить музыку и вплести ее в общую гармонию. И руководить этим сложным процессом должен дирижер.

— Какими данными должен обладать хормейстер? Необходим ли ему хороший голос?

— Иметь выдающиеся вокальные данные дирижеру хора совсем не обязательно. Главное другое — хорошие уши, то есть слух, голова и темперамент.

— А чем дирижеру может помочь светлая голова?

— Есть очень сложные произведения, например те же фуги. Сама фактура музыкальной ткани требует огромной интеллектуальной, умственной работы. Перед тем как начать работать с хором, дирижеру нужно разложить, проанализировать сочинение. Более того, я должна не просто сыграть на инструменте, но и предвосхитить музыку. То есть ты не просто дирижируешь, контролируешь и регулируешь то, что звучит в данный момент, но и заранее проигрываешь в уме, что и как должно прозвучать через секунду. Получается, что параллельно ты ведешь две звуковые дорожки — реальную и будущую. Умение предслышать — это, наверное, самое сложное в нашей профессии.

— Одна и та же музыка может звучать по-разному?

— Любая музыка инвариантна. Исполнение одного и того же произведения никогда не похоже на последующее. В связи с этим хочу рассказать историю про великого Тосканини, который простоял за дирижерским пультом шестьдесят лет. Как-то его сын поставил ему запись симфонии, которую оркестр исполнил под руководством Артуро Тосканини тридцать лет назад. Тот вбежал в комнату в гневе, крича: “Что за дурак так дирижировал эту музыку?!” Оказалось, что это он. С возрастом человек воспринимает и оценивает совершенно по-другому все, что он сделал несколько лет назад. Порой даже настроение влияет на то, как твой коллектив споет то или иное сочинение.

— Уникальный пласт русской культуры — духовная хоровая музыка долгое время была запрещена у нас в стране…

— Да, мы лишены были возможности работать с ней. Когда я впервые прикоснулась к церковной музыке, то моя душа растаяла и возликовала одновременно. Я ее с особым удовольствием пою и дирижирую.

— Выбор профессии был осмысленный?

— Нет, абсолютно случайный. Я родилась в Ленинграде, но мое детство прошло в Эстонии, в курортном городке Пярну. Отец был военным, служил в авиаполке, после войны его перебросили в Прибалтику. Я, как ребенок, росший в военном городке, очень увлекалась спортом — и волейболом, и мотокроссом по пересеченной местности занималась. Была как мальчишка… Параллельно училась в музыкальной школе, но в музыканты, честно говоря, не готовилась. После восьмого класса приятельница позвала меня с собой ехать поступать в Новгород в музыкальное училище. Мне тогда было четырнадцать лет и хотелось какой-то свободы, независимости, решила ехать с ней за компанию. Мама была в ужасе — ребенок один едет в другой город! Но меня было не остановить. И неожиданно для себя поступила на хоровое отделение. Надо сказать, что пела в хоре, сколько себя помню. Дело в том, что у прибалтов пение и спорт возведены в культ. Уже учась в училище, я продолжала заниматься спортом, играла даже за сборную Новгорода по волейболу. Но потом педагог сказал мне: “Так продолжаться не может. Ты уже реши, чем заниматься в жизни, спортом или музыкой”. Ведь помимо занятий в училище у меня каждый день тренировки по три-четыре часа. Я выбрала музыку. Позже поступила в Екатеринбургскую консерваторию. Там познакомилась с людьми, благодаря которым потом попала в Красноярск, — с Ефимом Кондратьевичем Маевским, впоследствии ставшим главным хормейстером театра оперы и балета, и Константином Александровичем Якобсоном, который сегодня является ректором Красноярской академии музыки и театра. Мы все выпускники не просто одной консерватории, но и одного педагога, заслуженного деятеля искусств, профессора — замечательного хормейстера Галины Петровны Рогожниковой. Встреча с ней для меня стала судьбоносной, именно она сформировала меня как музыканта. Ее мне порекомендовал Ефим Маевский, который, когда я поступала, уже перешел на второй курс и очень важный сидел на вступительных экзаменах. В перерыве он поймал меня и сказал: “Проситесь к Рогожниковой, она лучшая”. Я послушалась совета старшего товарища, поймала Галину Петровну в консерваторском коридоре и стала проситься, чтобы она взяла меня к себе. Та не сразу согласилась: “Ой, не люблю брать девочек, учатся, учатся, потом замуж повыскакивают, и весь труд, потраченный на них, оказывается напрасным”. Но все-таки взяла. Я ее не подвела, хотя и родила ребенка во время учебы, но занималась как зверь. Потом я закончила у нее и аспирантуру. А после был Красноярск.

— Ехали работать в оперный театр или в только что открывшийся институт искусств?

— В институт. Мне не раз предлагали должность хормейстера в оперных театрах, но я отказывалась. Заниматься одним мне не интересно. Я человек всеядный, хочется попробовать много и сразу, поработать в разных жанрах, поэкспериментировать. Работа в вузе, где я не только возглавляю кафедру хорового дирижирования, но и руковожу студенческим хором академии в пятьдесят человек, дает мне эту возможность. Закончила аспирантуру в 1980 году и поехала оценить город, куда меня приглашали работать. Вышла на берег Енисея посмотреть… Очень мне понравился пейзаж: горы, лес и большая река. Я, как человек, выросший на море, вообще не могу существовать без воды. Ну, подумала, мне здесь нравится. И судьба была решена. В этом году исполняется тридцать лет, как живу в Красноярске.