Сколково можно

Сколково можно

В России решили подковать технологических блох

Решение Кремля создать инновационный городок под Москвой — аналог, как говорят, Силиконовой долины в Калифорнии или индийского Бангалора — не столь однозначно, как может показаться. С одной стороны, неумеренные восторги лояльного политического крыла по поводу “немедленного рывка модернизации России” путем Сколково вряд ли основаны на адекватном понимании нашей экономики: единственный собственный сектор высоких технологий, где мы чего-то действительно добились, — это военно-промышленный комплекс. С другой — беспардонная критика оппозиционных сил типа: “Дуньке в Европе делать нечего — покажите нам русские мобильники, компьютеры и стиральные машины”, — также мало аргументирована. В любом случае из бюджета туда уже хлынул мощный поток миллиардов рублей. Но обо всем по порядку.

Впервые ошеломленный мир узнал о русской “Силиконовой долине” в феврале нынешнего года, когда президент Дмитрий Медведев объявил о создании в России центра исследований и разработок.

“Инновационный центр должен стать крупнейшим испытательным полигоном новой экономической политики”, — сказал тогда глава государства. А через месяц стало известно, что курировать Сколково будет глава группы “Ренова” Виктор Вексельберг. Напомним, что это один из богатейших людей страны, нефтяник, меценат и поклонник отечественного искусства, выкупивший за границей царские сокровища в виде “яиц Фаберже”. Очевидно, страсть к тонкостям работы знаменитого ювелира показала кремлевским чиновникам — душа Вексельберга в доску инновационная. Он уже заявил на пресс-конференции неделю назад, что в ближайшие три года для финансирования проекта потребуется около двухсот миллиардов рублей, причем половина может быть выделена из федерального бюджета. Вторую половину, по словам олигарха, даст частный бизнес. Известно, что деньги на научные разработки дают не в мешках и даже не всегда через банковские кредиты, а путем так называемой венчурной схемы: образуется некий исследовательский фонд с участием опять же государственных средств и вложений частного капитала. Как правило — 50 на 50 процентов.

Заметим, что за три последних месяца аппетиты кураторов Сколково возросли в два раза. В июле Вексельберг говорил, что на три года понадобится 50—60 миллиардов рублей, но его быстренько одернули — ты что, милый? Этого же мало! И изобрели такую систему: государство передает около пятисот гектаров земли в собственность управляющей компании — фонду Сколково. Его президентом назначен все тот же Виктор Вексельберг, главой попечительского совета стал Дмитрий Медведев, а сопредседателями научного совета — нобелевские лауреаты Жорес Алферов и Роджер Корнберг. Под таким внушительным руководством фонду предстоит построить инфраструктуру Сколково и сдать ее в аренду компаниям, получившим статус участников проекта. Их задачей, как сообщается, станет проведение исследований в пяти секторах: энергосбережении, фармацевтике, ядерных и космических технологиях и IT. Резиденты “иннограда” получат беспрецедентные налоговые льготы — это нулевая ставка налога на прибыль и освобождение от налога на имущество. Внутренний НДС они смогут платить добровольно, страховой платеж в Пенсионный фонд будет уплачиваться по ставке 14 процентов, взносов в фонды обязательного медицинского и социального страхования не будет. Таможенные пошлины и импортный НДС в Сколково придется платить, но бюджет возместит эти затраты. Со времен существования российской экономики еще ни один проект не пользовался такими привилегиями. Кроме, может быть, атомной бомбы, но тогда часть ученых сидела в “шарашке”, то есть в лаборатории тюремного типа, и за баланду изобретала технологии ничуть не менее эффективно, чем ведущие менеджеры “Майкрософта” за миллионы долларов зарплаты.

Сегодня политологи утверждают, что Дмитрий Медведев, чья отличительная черта — политическая смелость (он в первый же месяц работы предложил сделать рубль мировой резервной валютой), придумав Сколково, поставил на карту всю свою государственную карьеру. В самом деле, если Россия прославится проектом так же, как Америка кремниевой долиной, репутация нашего президента прочно станет модернизационной. В противном случае провал будет неприятным и еще раз подтвердит мнение густопсовых оппозиционеров, что наша страна никогда не выберется из средневекового способа торговать сырьем. Думаю, дело тут немного в другом.

Эксперимент в Сколково необычайно интересен вот чем. Он выглядит не столько политическими или экономическими амбициями, сколько психологической пробой колоссального масштаба — а именно, можно ли по приказу, велению души, любви к Родине плюс деньгам изобрести грандиозную технологию (а еще лучше — инвестиционно-инновационную)? Вот, например, петербургский математик Перельман доказал некую супертеорему, за которую иностранная Академия отвалила ему миллион долларов. Поскольку Перельман ходит в магазин в дырявых тренировочных штанах и не стрижется еще со времен пожара на Останкинской башне, ему не худо бы было премию взять. Но он, как выяснилось, относится к разряду божьих людей (в семнадцатом веке Перельман, наверное, выкрикивал бы на площади ряды простых чисел, и ему бы неплохо подавали) и от миллиона отказался.

Конечно, не все ученые такие, и расчет Сколково именно в том, чтобы привлечь туда лучшие умы человечества. Пока неизвестно, будет ли там работать Перельман. Но вот недавно произошло событие, которое несколько охладило пыл самых отвязанных энтузиастов иннограда.

Два россиянина со смешанным гражданством, Андрей Гейм и Константин Новоселов, ныне работающие в Англии, синтезировали материал “графен” (графитовый слой толщиной в молекулу) и получили за это Нобелевскую премию по физике 2010 года. Разумеется, им тут же задали вопрос, поедут ли они работать в Сколково. Гейм был крайне резок:

— Там у вас люди что — с ума посходили совсем? Считают, что если они кому-нибудь отсыпят мешок золота, то можно всех пригласить?

Однако его коллега и со-лауреат Нобеля Новоселов отозвался сдержаннее: “Я слышал название Сколково, но структура этой организации мне совершенно не знакома, поэтому я ничего сказать не могу”. Получилось, что в обоих случаях ученые довольно жестко определили очень характерную для их среды позицию: во-первых, наука не является товаром, который можно запросто купить, во-вторых, не стоит говорить на темы, о которых мало что знаешь.

Науки — ни естественные, ни гуманитарные — не возникают на пустом месте. Это знают все. Нужна нормальная система образования, среднего и высшего, нужны научные традиции и школы, нужен соответствующий общественный климат и признание статуса ученого. Конечно, нужны деньги, много денег. Однако в истории России нередко было так, что деньгами пытались заменить отсутствие всего остального. Петр Первый привез десятки (если не сотни) иностранных специалистов, которые не только строили и командовали солдатами, но и закладывали основы наук в стране, где не было ни одного университета. Из этой отчаянной — но удавшейся — попытки появилось то, чем может гордиться любой житель России: разветвленная система производства и распространения знания, давшая известные всем имена: от Менделеева до Лотмана. Большевики нанесли по этой системе мощный удар, но потом, поняв все опасности, отыграли немного назад. Сталин использовал подневольный труд своих ученых, и только Хрущев сделал идеологическую ставку на научно-технический прогресс. Нынешняя ностальгия по “советской науке” — это ностальгия по временам высокого статуса ученых, по эпохе ожесточенных споров “физиков” и “лириков”, по стране, где рядом с довольно мрачными городами стояли заповедники чистой науки, Академгородки. Есть свой оазис технологий и в Красноярске. Даже два — Академгородок и СФУ.

Безусловно, мнения нобелевских лауреатов чувствительно сказались на чаяниях нарождающегося класса сколковцев. Но сколковцы не унывают. На их стороне есть и авторитетные мнения мировых боссов инновационного бизнеса, например — Паркера Бо, президента центра технологий и инноваций Pricewaterhouse Coopers. “Идея создания Сколково, — говорит он, — воспринимается мировым сообществом как сигнал того, что Россия намерена стать активным игроком на международном рынке глобальных технологических инноваций”. Бо очень рад тому, что и в России хотят двинуть науку, но предостерегает от ошибок тех стран, где подобные иннограды провалились, — не надо, по его словам, коммерциализировать научные изыскания так же, как любой другой бизнес; то есть строить филиалы и драть с них прибыль, превращать лаборатории в компании и так далее.

На это можно сказать, что над Сколково уже нависла тень Анатолия Чубайса, который намерен поступать ровно поперек просьбам Паркера Бо. Он хочет превратить проект в “фабрику по производству бизнесов”.

Андрей ХОХЛОВ

Кукуруза в силиконе

Наша экономика так и осталась невосприимчивой к технологическим новациям

С тех пор, как великий Джонатан Свифт описал, сколь многих чудес можно добиться, собрав научные умы на летучем острове Лапута, этот метод стал широко применяться правительствами. Классическими примерами его успешного осуществления стало создание в СССР атомной и водородной бомб, а также межконтинентальных баллистических ракет, чтобы доставить всю эту благодать на голову вероятного противника.

Впрочем, схема была уже апробирована и вероятным противником, который для создания первой ядерной бомбы сконцентрировал на достаточно ограниченной территории чуть ли не все лучшие умы человечества.

Исходя из этого опыта методика создания центра исследований и разработок в Сколково особых вопросов вызывать не должна: что может быть логичнее — собрать интеллектуальную элиту и, избавив ее от бытовых неудобств, побудить к творческому полету?

Однако сомнения общественности возникли после того, как некоторые не в меру восторженные граждане в порыве административного рвения провозгласили проект “русской Силиконовой долиной”, а иные договорились до того, что со Сколково начнется инновационное возрождение отечественной экономики. Это наводит на некоторые ассоциации. Например, что кукуруза — хороший корм для скота, но ожидать, что она произведет революцию в сельском хозяйстве, как известно, волюнтаризм.

Стоит заметить, что великий русский язык вольностей с собой не допускает, а вольнодумцев наказывает. И поскольку слово “силикон” у нас прочно ассоциируется с протезированием определенных частей тела, а отнюдь не с инновациями, то впечатление получается несколько комическое. Не проще ли было полностью перевести название “Silicon Valley” на русский “Кремниевая долина”?

Но к вопросу об инновациях и, в особенности об “инновационной экономике”. Что это такое, никто не знает, но тем не менее все сходятся на том, что отечественная экономика непременно должна стать инновационной. Очевидно, никто не знает, что делать с тем, что есть сегодня, а потому все помыслы устремляются к светлому завтра с невиданными технологиями, благодаря которым на одной шестой суши наступит опять же невиданное процветание. Но вот что интересно: самая быстро растущая экономика мира — китайская — ни в коей мере не инновационная. Китайцы льют сталь и алюминий, тачают кроссовки и автомобили и завалили носками и трусами всю высокотехнологичную Америку. А янки в свою очередь никак не могут втюхать свой наукоемкий хай-тек в Китай, потому что у сынов Поднебесной слишком низкий жизненный уровень, чтобы покупать заморские диковины. Так что за трусы приходится платить долларами, а потому в торговле с Китаем у Штатов полный дефицит.

Остается открытым и следующий вопрос. Можно построить очередную Лапуту и в короткий срок создать водородную бомбу. Тут техзадание просто и ясно. Тем не менее стопроцентных гарантий нет. С тем же управляемым термоядерным синтезом бьются полвека, а воз и ныне там. Но можно ли средствами технологий излечить российскую экономику от извечной болезни? То есть каким образом достижения сколковских фармацевтов позволят улучшить качество российских дорог? С ВАЗом-то понятно: появление на рынке “Жигулей” с атомным двигателем, движущихся на первой космической скорости, несомненно, выдвинет нашу страну в лидеры автостроения.

А если более серьезно, то очевидно, что в отечественном сельском хозяйстве или легкой промышленности достижения ядерно-космических инноваторов применить несколько затруднительно. Означает ли это, что отныне Россия намерена технологически развивать только пять направлений, на которых будет специализироваться Сколково, а все остальное народное хозяйство отлучить от инновационного будущего? Но тогда аналогичный проект доступен и Северной Корее, где вообще никакой экономики нет. Одни ракетно-ядерные технологии.

Слов нет. Нарастающее научно-техническое отставание угрожает России. Но зачем строить в чистом поле инноград с неизбежными издержками в виде широких карманов чиновников и частных партнеров? Ведь в стране существует развитая структура академгородков, каждый из которых способен стать генератором технологий? К слову сказать, пресловутая Кремниевая долина возникла не по воле правительства Соединенных Штатов, а всего лишь по инициативе Стэнфордского университета и при этом не пиарилась как проект, который должен совершить революцию в американской экономике. Или совсем оскудела уже отечественная наука, что со всей России всего только и можно с трудом набрать умов на 500 сколковских гектаров? Во всяком случае, именно такие мысли приходят в голову, когда в качестве примера для подражания нам приводят индийский Бангалор. Ибо у нас, к сожалению, есть иной материал для сравнения. А именно развитие советской науки в 60—70 годы прошлого века. Уж, простите, Бангалор тут и рядом не стоял.

Но вот что интересно. Даже на пике своего развития советская наука не сделала тогдашнюю экономику “инновационной”. И можно, конечно, винить в этом треклятых коммунистов, но… Коммунистов прогнали, а характер экономики-то не изменился! То есть как она была невосприимчивой к технологическим новациям, так и осталась. Невосприимчивость к модернизации и неконкурентоспособность продукции взаимодополняют друг друга. Отсюда возникают обоснованные сомнения: можно ли назвать нынешнюю российскую экономику рыночной? Ведь именно на рынках она проигрывает одну позицию за другой. И добро бы только на иностранных. Но ведь и свой собственный рынок завален импортным ширпотребом довольно сомнительного качества. Наша же промышленность выдает столь же сомнительную в качественном отношении продукцию, но с более высокими издержками. При этом производители клянут на все лады естественные монополии с их вечно растущими тарифами и требуют от государства протекции, при этом не торопясь внедрять новые энергоэффективные технологии.

У медали есть еще одна сторона. Повальная модернизация отечественной экономики чревата социальным взрывом. Ведь рост производительности труда приводит к необходимости сокращения избыточного персонала. А ну как это начнется по всей России? Куда девать массы лишних людей? Как руководство предприятий будет отчитываться на партхозактивах (простите, форумах) о своей социальной ответственности? И, главное, куда потом бежать модернизаторам?

Объективно ускоренная модернизация противоречит сохранению социальной стабильности в государстве, и это все прекрасно понимают. Ситуация усугубляется тем, что основной отечественный промышленный потенциал создан в исторически короткий период, а стало быть и устарел практически одномоментно. Можно представить и объем затрат на “перезагрузку”, и колоссальную армию безработных, которая при этом возникнет. Правда, отдельные государственные деятели, как то вице-премьер Кудрин, позволяют себе порой высказывания о необходимости освободить отечественные предприятия от избыточной рабочей силы и тем стимулировать технологическое обновление. Но Кудрину терять уже нечего — для сегодняшней оппозиции он хуже, чем Чубайс в 1990-е.

Можно, конечно, предоставить все течению времени и заняться развитием нескольких “ключевых” направлений. Но такой подход по существу ничем не отличается от развития советского ВПК, которому государство отдавало львиную долю ресурсов. Недавний исторический пример показывает: государство, производившее лучшие в мире истребители и подводные лодки, развалилось потому, что не смогло обеспечить своих граждан банальным ширпотребом. Другое соображение: государства, экономика которых узко специализирована (пусть даже на новейших направлениях), слишком легко сваливаются в кризисный штопор. Тому примером “азиатские тигры”. Наконец (и это глубокое убеждение автора), если в стране становится экономически невыгодно производить носки и трусы, то это чревато серьезными негативными последствиями для всего государства.

Что же до Сколково — то это хороший имиджевый проект, призванный показать, что Россия не уходит с передних рубежей научно-технического прогресса. И в этом смысле он, возможно, более обоснован, чем другие государственные имиджевые проекты — в Сочи и на острове Русский. Просто кукуруза — всего лишь кукуруза, и не стоит придавать ей всемирно-исторического значения.

Вячеслав ЗАСЫПКИН