Станислав Кравчински: “Жизнь отцу спасла скрипка”

Поляка выкрали из ссылки, чтобы он возглавил Дом культуры

Пан Станислав родился в Красноярском крае — в деревне Перспективная, которой сегодня не существует на карте. Когда ему было несколько месяцев, родители вместе с ним вернулись на историческую родину — в Польшу. Говорит, что он не помнит места, где появился на свет, тем не менее какая-то неведомая сила много лет тянула его в Сибирь.

Так случилось, что с музыкой связана вся жизнь Станислава Кравчинского: он появился на свет благодаря музыке, которая познакомила его родителей. Сегодня урожденный красноярец человек в Польше уважаемый и известный. Он хоровой дирижер и ректор одного из самых старейших музыкальных вузов Европы — Краковской академии музыки. Опять же музыка привела его в Сибирь спустя полвека — он приехал налаживать творческие связи с Красноярской академией музыки и театра и сибирским краем в целом.

— Это первая моя поездка в Красноярск. Сейчас мы провели переговоры с руководством Красноярской академии музыки и театра, министерства культуры края о том, чтобы между Сибирью и Краковом был возможен обмен… Чтобы наши студенты и преподаватели могли приехать в вуз Красноярска, а ваши музыканты смогли побывать в Польше. Я думаю, что это было бы полезно обеим сторонам. Мы можем показать, что у нас в Кракове есть хорошего, в то же время хотели бы поучиться у вас, ведь русское музыкальное образование славится на весь мир и считается одним из самых лучших. Надо знакомиться с другими культурами, впитывать новый опыт.

— Краковская академии один из самых знаменитых музыкальных вузов Европы. Есть ли среди ваших преподавателей известные музыканты?

— О да. У нас преподает известный во всем мире композитор Кшиштоф Пендерецкий. Мы бы хотели, чтобы он приехал в Красноярск и выступил со своим концертом. Краковская школа композиторов считается главной композиторской школой Польши и одной из самых важных в Европе. Знаю, что в России из современных композиторов широко известен только Пендерецкий, но, поверьте, у нас много очень талантливых музыкантов. У нас работает самый главный музыковед Польши, большой специалист по творчеству Шопена Томашевский и композитор Кшиштоф Мейер.

— Сейчас система высшего образования России начинает входить в Болонский процесс. А как Польша восприняла это нововведение?

— Краковская академия уже пять лет работает по данной системе. Конечно, мы, как и в России, очень волновались, как это все будет применимо к музыкальному образованию. Раньше студенты, как и у вас, учились в академии пять лет, болонская же система разделила образовательный процесс на две части: бакалавриат (первые три года учебы) и магистратуру (следующие два года). Могу сказать, что переход на двухуровневое обучение не повлиял на качество образования в худшую сторону. К этому просто нужно привыкнуть. Есть в новой системе и свои плюсы. Далеко не всегда можно оценить музыкальную одаренность, раскрыть возможности человека на вступительных экзаменах. Да, он может пройти испытания и поступить, но это не всегда показатель того, что музыка — дело его жизни. За три года картина становится ясна (и для нас, и для студента): нужно ли ему продолжать учебу дальше. Надо сказать, что для поступления в магистратуру необходимо снова сдавать вступительные экзамены. Причем поступать в нее могут студенты не только наши, но и из других вузов. Болонская система дает свободу выбора людям: при желании они могут поменять место учебы после того, как получили степень бакалавра. Кроме того, у студентов магистратуры есть возможность поучиться один или два семестра в любом вузе Европы: в Лондоне, Париже, Варшаве и так далее. Это очень хорошо для музыканта — увидеть иную школу подготовки, познакомиться с иными традициями, и все благодаря специальной программе стран Евросоюза, которая предполагает обмен студентами и преподавателями между вузами. Высшие школы не тратят при этом ни копейки из собственных средств. Дорогу и стипендию нашим студентам в другом городе или стране оплачивает Евросоюз. Я бы сказал, что стало даже лучше, потому что раньше о таком обмене опытом мы не могли и мечтать.

— Какой процент студентов обучается в Краковской академии на бюджетной основе?

— Примерно 80 процентов наших студентов получают образование за счет государства. Есть и платное отделение, но туда поступает немного людей, потому что очень дорого: стоимость обучения в академии за один семестр составляет тысячу евро. Средняя зарплата в Польше сегодня 300—400 евро, поэтому далеко не все могут позволить себе платить за обучение ребенка такие деньги. Но тысяча евро — цена только для студентов из стран Евросоюза. У нас учатся китайские студенты, они платят значительно больше — две с половиной тысячи долларов за семестр.

— Много ли студентов вуза работают в музыкальных коллективах параллельно с учебой?

— Довольно много: 60—65 процентов. В основном они трудятся в полупрофессиональных коллективах как Кракова, так и других городов — такие ансамбли получают хорошие деньги от государства.

— То есть на стипендию студенту прожить трудно?

— Стипендия у нас есть. Одна социальная — предназначается для малоимущих, другая научная — она выплачивается за хорошую учебу. Чтобы ее заслужить, необходимо иметь среднюю отметку не ниже 4,8 балла. Тогда студент может получать 400 злотых в месяц, на российские деньги это четыре тысячи рублей.

— Большой ли конкурс при поступлении?

— Да. В этом году было десять человек на место практически на все специальности.

— Чем вызван такой интерес? Наверное, в Польше профессия музыканта высокооплачиваемая и престижная?

— Я не знаю, чем это вызвано. Могу сказать, что музыканты в Польше получают зарплату ниже средней. Поэтому музыканты часто работают в двух местах: например, в филармонии и музыкальной школе. Кроме того, трудоустроиться в том же Кракове выпускнику музыкальной академии довольно сложно, вакантных мест немного.

— Мы можем показать, что у нас в Кракове есть хорошего, в то же время хотели бы поучиться, ведь русское музыкальное образование славится на весь мир и считается самым лучшим. Надо знакомиться с другими культурами, впитывать новый опыт.

— Какими именами музыкальная Россия представлена в Польше?

— В первую очередь это имена великих музыкантов: Чайковского, Рахманинова, Шостаковича… Но знаю, что в современной России очень много талантливых композиторов, которые неизвестны в Польше, поэтому надо общаться, лучше узнавать друг друга.

— А как в вашей стране сейчас относятся к русским?

— Во многом это обусловлено историей. К сожалению, наши отношения не всегда были безоблачные. Но сегодня многие поляки открывают глаза и понимают, что в России великая культура и с ней надо знакомиться. Нынешний президент Польши открытый человек, поэтому думаю, что это будет способствовать укреплению связей между нашими странами.

— Расскажите, как случилось, что Вы родились в Сибири?

— Это давняя история, которая началась в пятидесятые годы прошлого века. Судьба моих родителей похожа на многие судьбы старшего поколения. Моя мать литовка. После войны, когда на территорию Литвы пришла советская власть, семью моей мамы сослали в Красноярский край. Дело в том, что в их деревне были партизаны, которые боролись с советскими войсками. Никто не стал разбираться, кто антисоветчик, а кто нет, сослали всю деревню. Мама уехала вместе с отцом и двумя братьями. Отец жил перед войной во Львове, который сегодня является украинским городом, а тогда он входил в состав Польши. Во время войны отец был солдатом польской армии. Когда пришли советские войска, его арестовали, и он 12 лет провел в лагерях в Сибири. Выжить там ему, как бы парадоксально ни звучало, помогла музыка. Он умел играть на скрипке. Когда попал в первый лагерь, то его спросили: умеет ли он играть на каком-нибудь инструменте? Он ответил: да. Так попал в лагерный оркестр. Если бы не скрипка, его бы послали на лесоповал или другую тяжелую работу, и он вряд ли выдержал в лагерях 12 лет. Отец вспоминал, что в оркестре все музыканты играли превосходно, потому что только играя хорошо они могли сохранить свою жизнь. Когда он отсидел, его определили на поселение в какую-то дальнюю местность, которая находилась в ста километрах от Канска. Они шли к месту ссылки пешком, останавливаясь на постой в селах. И вот один раз заночевали в деревне Перспективная. Местный председатель колхоза увидел у отца скрипку и сказал: “Оставайтесь. Скоро мы построим здесь Дом культуры, и нам очень нужен человек, который бы им руководил”. На что папа ответил, что он человек подневольный, что нужно спросить у начальника, который ведет их на место ссылки”. Естественно, никто не разрешил отцу остаться. Они дошли до поселения, но отец провел там всего три ночи в бараке, а потом его… выкрали. Однажды во сне он почувствовал, что кто-то будит его: “Вставайте, вставайте. Идемте с нами”. Это были гонцы из Перспективной, которые под покровом темноты увели отца в свою деревню. Там он познакомился с моей мамой, которая пела в хоре Дома культуры, где был директором мой отец. А потом я нашелся. И теперь снова здесь. Я давно мечтал побывать в Красноярском крае и увидеть место, где родился. Знаю, что не могу помнить Сибири, ведь был увезен в Польшу, когда мне было несколько месяцев. Но почему-то кажется, что я помню Сибирь — наверное, из-за рассказов родителей. Знаю, что деревни Перспективной больше нет. Там жили одни ссыльные, которые после смерти Сталина разъехались по домам. Жизнь — штука сложная и непредсказуемая, ничего подобного даже в кино не увидишь.