Художник ковра

Наверное, из почётных гостей 22-го Международного турнира по вольной и женской борьбе элитной серии “Голден Гран-при “Иван Ярыгин” Александр Медведь посмотрел больше всех поединков. Трёхкратный олимпийский чемпион, лучший борец вольного стиля в истории, несмотря на свои 73 года, не утратил ни малейшего интереса к делу всей своей жизни. К делу, в котором великий белорусский атлет от друга Ивана Ярыгина получил точную и весьма красноречивую характеристику — художник ковра.

Ультиматум Рыбалко

— Александр Васильевич, чем принципиально отличается международный турнир на призы Александра Медведя от ярыгинского?

— Главным образом тем, что мой турнир проходит в Минске — спортсменам из Европы на него легче добираться, да и цена другая. Так, в прошлом году в нём приняли участие борцы из 26 стран. На этих соревнованиях ещё и проще в том плане, что человек надел трико, перешёл дорогу — и уже в зале. Гостиница расположена рядом с Дворцом спорта. А так большой разницы не вижу.

— Известно, что право поехать на мюнхенскую Олимпиаду 1972 года Иван Ярыгин уступил киевлянину Владимиру Гулюткину, проиграв в финале чемпионата СССР. Но в итоге на главные игры четырёхлетия отправился сибиряк. Во многом благодаря Вам, ведь Вы, говорят, поставили ультиматум рулевому сборной и собственному наставнику Болеславу Рыбалко: “Не едет Ярыгин — не еду и я”. Как вёл себя красноярец под грузом такой большой ответственности?

— Ваня всегда мне импонировал. А я тогда пользовался большим авторитетом в сборной и мог определить, кто на что способен. И я тренера Рыбалко предупредил: “Если не возьмёшь его — сам поедешь в тяжёлом весе”. — “Саша, зачем ты мне так говоришь?” Зная характер Вани, я был уверен на сто процентов, что он оправдает моё доверие. Он умел собраться в нужный момент, мог преодолевать трудности и даже сверхтрудности. Ваня всегда держал все эмоции в себе. И он верил в себя. Предпочтение тренеры отдали ему, и я, как капитан команды, многое решал. И отстоял свою позицию.

Помню, мы рядом жили в комнатах, я ночью вставал, а он меня спрашивал: “Что, не спится?” — “Когда у тебя будет вторая Олимпиада, посмотрю, как ты станешь спать”. И потом так же получилось перед Монреалем (смеётся). “Ну что, не спится?” — “Да, не спится”.

— Накануне Олимпийских игр в Мюнхене Дмитрий Миндиашвили попросил Вас взять Ярыгина к себе в спарринг-партнёры…

— Я никогда не отказывался. Мы увлечённо тренировались, отрабатывали. Где-то он мог имитировать стиль борьбы моих соперников. Конечно, ему тяжело было бороться, как 200-килограммовый Тейлор, но вот, например, как Дуралиев, да. Кстати, один журналист недавно прислал мне фотографию, где я делаю подсечку Тейлору. Наконец-то, этот снимок появился в моём архиве.

— Тренер упрекал Ярыгина в том, что тот добродушно показывал соперникам свои коронные приёмы, приводя в пример Вас, ведь Вы даже на тренировках никому спуску не давали.

— Было, было. Я на тренировках так “укачивал”… Да и не одного — двоих, троих. Они уползали. Вот тогда я получал нагрузку. Здесь я и вырабатывал выносливость. Старший тренер сборной команды СССР Александр Дякин ездил на стажировку в Японию. Рассказывал, что там сильный спортсмен боролся с несколькими соперниками подряд практически без отдыха. А я говорил: “Зачем туда ездил? Надо было в Белоруссию приехать, я давно так тренируюсь” (смеётся).

— Какая атмосфера была в сборной СССР?

— Тогда друг другу помогали, наша команда жила очень дружно. В ней было восемь человек, и все разных национальностей. Однажды в армянском Цахкадзоре, где мы готовились к Олимпиаде в высокогорном Мехико, устроили КВН. Так мы заняли первое место. Представляешь, вышли пятеро тяжеловесов на сцену и исполняли танец маленьких лебедей. И нам вручили барана. Правда, когда на мотоцикле везли, ноги ему сломали… А в футболе мы не проигрывали нашей сборной команде Белоруссии, когда на учебно-тренировочной базе “Стайки” собирались. Ребята прекрасно играли. Ваня стоял на воротах, я в защите здорово действовал… Он мне частенько говорил: “Я пойду в нападение, встань ты на ворота”. Мы всё время менялись (смеётся). Он был общительный, тёплый человек. Никогда не сачковал, всегда рвался вперёд. Поэтому такой талант и проявился. На его примере должна молодёжь расти.

“Сашок, дай мне выиграть”

— Вы сами долго работали рефери. Как оцените судейство в связи с изменением правил?

— Оно стало более жёстким и даже агрессивным. Борьба — значительно интереснее. Раньше надо было за оппонентом бегать, а сейчас за пассивность строго наказывают. Я соперников гонял-гонял, за ногу на ковёр вытаскивал… Лишь защищаясь, спортсмен ничего не добьётся, ныне счастье надо искать в атаке. С такой борьбой, как сейчас, я бы ещё один цикл выступал.

— Вы когда-нибудь за свою карьеру встречались с судейским произволом?

— Когда я боролся, всегда арбитры рвались мою схватку обслуживать, потому что постоянно потом попадали на полосы журналов и газет. Что-то я не припомню, чтобы меня засуживали.

— Были борцы, у которых Вы что-то перенимали?

— Да, я улавливал. Меня не надо было учить. Был такой борец Владимир Синявский, я у него многое взял. Например, проходы сбоку с проваливанием. Да и у ребят из сборной подсматривал.

— С кем-нибудь из своих соперников дружили?

— Если брать борцов вообще, то с Романом Руруа, в сборной с Ваней. Из тех, с кем на ковре встречался, у нас тёплые отношения и по сей день с турком Ахметом Айиком. С моим извечным соперником Османом Дуралиевым близко общались, когда в Болгарии были. В Мюнхене на последней моей Олимпиаде во время финальной схватки он мне вдруг говорит: “Сашок, дай мне выиграть, я заканчиваю карьеру”. — “Нет, Осман, я тоже ухожу. Борись дальше”.— “Не могу, сил нет” (смеётся).

— Однажды к Вашей жене приставали семь человек, которых Вы благополучно за это вырубили. Видимо, у Вас и с ударной техникой проблем не было. Как Вы относитесь к популярным нынче смешанным единоборствам?

— Честно признаться, в детстве я был драчуном, здорово дрался. В послевоенное время нас воспитывала улица, и это не прошло бесследно. Как-то раз в армии перчатки принесли нам, так мы в роте друг друга так излупили, что потом с синяками ходили (смеётся). Меня потом чуть на губу не посадили. Когда меня не трогают — и я никого не трогаю, но этим семерым пришлось дать сдачи. За какие-то пятнадцать секунд они все лежали. Жене настолько интересно стало, что она мгновенно забыла про боль в животе, которая её перед этим беспокоила (улыбается). Даже когда боролись, я, бывало, начну пугать ребят, те падали: “Да отцепись ты, бери балл и не трогай” (смеётся). Меня привлекали единоборства. Бои без правил — это жёсткий вид, но мне нравится. В отличие от американского кетча — пустого, разыгранного спектакля. Если бы я был моложе, то сам принял бы участие в боях без правил. Знаю, что даже Карелин съездил в Японию, попробовал.

— Я заметил, что у всех больших чемпионов есть свои особенности в тренировках.

— Да, правильно. Я согласен. У меня был свой метод, и только благодаря ему я достигал результата. Вот сейчас буду книгу писать и там расскажу о своих занятиях. За тренировку я брал нескольких партнёров, разных по росту, стилю борьбы, весу. Например, для работы над быстротой занимался с 65-килограммовым борцом. Я говорил: “Ты защищайся, я тебя буду догонять”. Спортсмен, конечно, должен прислушиваться к тренеру, но и самому необходимо мыслить. Я вёл дневник и всегда думал над тем, чем должен трудиться, анализировал свои поединки после всех соревнований. Обдуманная работа над собой многое даёт спортсмену. Я и своих учеников тоже этому учу, правда, до большинства всё тяжело доходит.

Такая судьба

— Александр Карелин утверждает, что духовно он гораздо сильнее, чем физически. А Вы?

— Безусловно, Саша духовно очень богат. Он обладает многими качествами характера, которые помогали ему побеждать. Но и физически он был фантастически силён. Ему в этом равных не находилось. Поднимать глыбы по 150 килограммов… И я тоже внутренне всегда был готов. Ситуации случались очень сложные, и я из них выкручивался. Сам удивлялся, насколько против меня выходили физически сильные люди. Но их мощь помогала только в первые минуты встречи, а потом я их не чувствовал. Переворачивал, складывал…

В Мехико мне сказали, что у меня предынфарктное состояние. Я написал расписку, дескать, сам отвечаю за последствия. Но ребята и тренеры верили в меня. Ещё на сборах в Цахкадзоре у меня давление прыгало, но все говорили: “Он выиграет”. Два раза во время Олимпиады терял сознание в раздевалке. Меня откачивали, и через 30—40 минут я выходил на ковёр опять. Всё зависит от самого человека, от его характера, воли. Я никогда не раскисал.

— У Вас имеется всего два поражения в карьере. Досадно по этому поводу?

— Первый раз проиграл на Спартакиаде СССР, был ещё совсем молодым. А второй — на чемпионате мира. Поехал туда с травмой — разрыв голени. Не тренировался дней десять. К тому же вес гонял. Но потом я проанализировал ошибки и на следующий год всех поставил на место. С тех пор я никому не проигрывал. Возможно, к лучшему, что эти поражения были. Они дали стимул ещё больше работать над собой. Но всё-таки на семи чемпионатах мира одерживал победы… Дай Бог каждому! Иногда, правда, я жалею, что, выигрывая у соперников, которые столько готовились, отнимал у них радость триумфа.

— Верите в судьбу?

— Да, верю. Одна пожилая женщина в молодости говорила мне: “Твоё будущее — в твоих руках”. И я верил в то, что могу добиться всего, чего захочу. Видишь, может быть, судьба в том, что я нашёл вид спорта, в котором достиг больших высот. Хотя занимался и греко-римской борьбой, и самбо, и метанием молота… Но я оказался там, где чувствовал себя как рыба в воде.

— Если в Ваше время были бы ещё трехкратные олимпийские чемпионы по борьбе, Вы бы продолжили карьеру ради того, чтобы поучаствовать ещё на одних главных играх четырёхлетия и стать лучшим?

— Нет, у меня уже здоровье не позволяло. Были отклонения с сердцем. После гриппа во время службы в армии в 1959 году меня прямо из госпиталя на ковёр привезли. У меня такая натура — всегда и при любых обстоятельствах бороться до последнего. Вот в чём моя ошибка. Я и сражался. Вот и заработал проблемы с сердцем. Что поделаешь, судьба такая.