Театр против пассивного зрителя

Пряжко, Пулинович, Дурненковы, Курочкин - несмотря на то, что современные драматурги берут одну премию за другой, срывают овации в разных театрах мира у самых избирательных и строгих зрителей, фамилии их большинству российских театральных зрителей все ещё говорят немного.

Драматурги не хотят делать красиво и удобно

Выходит парадокс: те, кого высокие искания классического театра уже не устраивают, ещё не знают, что на сцене всё может быть по-другому. Постоянные же театральные зрители, интересующиеся процессом, «новую драму» игнорируют за слишком откровенное изображение всех сторон современной жизни. В театре надо отдыхать и получать удовольствие, а не задумываться о том, чем голова и так забита каждый день. Тем не менее новодрамовцы по-прежнему отказываются потакать потребительским вкусам и из года в год всё внимательнее препарируют окружающую действительность, не давая ответов, а уча зрителей ставить правильные вопросы. В своих поисках новая драма выбралась из подвалов и полузакрытых лабораторий и получила признание одним тем, что «Новая пьеса» официально стала частью «Золотой маски». Хотя и не стала программа выставкой достижений, как в основном блоке, когда лучшие театры страны показывают самые лучшие работы. Нет, «Новая пьеса» стала территорией, где спектакли обкатываются, обсуждаются, а режиссёры и драматурги пытаются решить наболевшие вопросы непонимания зрителей и властей.

В этому году особенно заметно, насколько авторы стали разнородными по темам и форме своих пьес. Например, пьеса Павла Пряжко «Запертая дверь» демонстрирует, как со стороны выглядит жизнь «офисного планктона», который может только есть, пить и говорить ни о чём. А барнаульский спектакль «Derevni.net» показывает, что стало с современным селом и его жителями. И уж совсем экспериментальным стал спектакль Саши Денисовой «Зажги мой огонь», в котором актёры пытаются примерить на себя судьбы Джима Моррисона, Дженис Джоплин и Джимми Хендрикса и делают вывод, что они в общем-то ничем не хуже великих. Но ещё более важными на «Новой пьесе» стали попытки преподавателей, авторов, режиссёров проговорить о том, в какую сторону развивается современная драма.

- Я всегда нахожусь в поиске хорошего текста, просматриваю кучу материалов. И иногда печально видеть, как обманывается автор, который пишет как положено, - объясняет режиссёр Виктор Рыжаков. - Мы все сейчас находимся внутри движения, которое пытается выкристаллизовать понятие и правила новой драмы. Самое главное, что должно быть в тексте современного драматурга, - это потребность внутреннего высказывания, которое может изменить сложившуюся не самым благоприятным образом обстановку в стране, состояние души населяющих её людей. Авторский труд происходит не из желания услышать похвалы, сделать красиво и удобно для зрителей, а из необходимости вскрыть внутренние процессы сегодняшнего времени. И как странно видеть драматургов, которые мечтают лишь о собранных залах, о том, как они приедут в провинцию и начнут поражать всех профессией! А ведь любой театр, находясь в перманентно кризисном состоянии, мечтает найти яркого художника и спектакль, который привлечёт внимание зрителей не развлекухой, а случающимся раз за разом открытием.

Мне звонил режиссёр из маленького городка и говорил, что у него в репертуаре есть хорошие спектакли, но ему хочется такой постановки, после которой люди будут плакать, спорить, драться. Ну невозможно же дальше поощрять то, что происходит в театре! Я не хочу самообманываться, как это случается с некоторыми мэтрами. Причём они понимают, что на сцене лишь крепко сделанное действо, которое никоим образом не переворачивает зрителя так, чтобы он увидел самое себя. А народ хлопает, ведь это бренд, за билеты «уплочено». И понимаешь, что это чужие люди, которых легко описать: средний класс менеджмента, от 30 до 40 лет, живущий брендами и марками. Они покупают дорогие билеты в подходящий им по уровню театр, отмечаются раз в месяц на премьере, потому что так положено, и считают себя культурными людьми. Они скажут о спектакле два слова, назовут фамилии актёров, и этого достаточно. А то, что действо пустое, неважно. И когда я вижу молодых драматургов с неудобными текстами, вижу глаза их зрителей, понимаю: вот им нужно что-то совсем другое. Автор и режиссёр заглядывают в область вопросов, которые очень точно и адресно попадают в зрителя, нуждающегося в открытии. Будущее - в таком сокровенном театре. То, что можно будет в нём получить, нельзя будет взять из других источников.

По словам драматурга Михаила Дурненкова, театр меняется, происходит становление драматической структуры. Даже актёры новой драмы не просто изображают персонажей, а привносят в спектакль свои привычки и опыт. Для причинно-следственной конструкции это значения почти не имеет, но зато в несколько раз усиливает воздействие на смотрящих.

- Например, идёт спектакль, а потом вдруг показывается видео, на котором актриса, не подготовленная к выходу на сцену, ревёт и переживает, что ей ни за что не сравняться с персонажем, - поясняет Дурненков. - А потом выходит и блистательно играет роль. У драмы появляется новое измерение. Зрители вступают с происходящим в особые отношения.

Однако даже для студентов театральных вузов, которые по своей молодости должны быть особо восприимчивыми к экспериментам, порой новая драма оказывается чуждой.

- Интересно, как современную пьесу воспринимают студенты одного из главных театральных вузов страны, - говорит Анна Степанова,профессор кафедры истории театра России РАТИ-ГИТИС. - Поначалу они приносили мне тексты и задавали один-единственный вопрос: «Что всё это значит?» А я выступала дешифровщиком, переводчиком с русского на русский. Детей на курс я набрала из очень хороших семей, родители их ругали за любое нехорошее слово. И вот эту чистую бело-розовую молодёжь я потихоньку начала вводить в мир современной драмы. Они приходили в ужас от того, что в спектаклях изображается правда самых низменных уровней жизни со всеми соответствующими крепкими выражениями. Причём вскоре я поняла, что эти дети физиологически не могут читать новую драму. Им становилось больно и страшно, они отказывались работать с текстами дома. И вот представьте: весна, солнце в открытом окне, я читаю перед интеллигентными студентами произведение, которое всё сплошь из слов, непроизносимых в этих стенах.

Если бы я этого не сделала, они бы никогда не узнали, что есть совсем другие, неклассические пьесы. И тут замечаю их бурную реакцию. Оборачиваюсь, и вижу в окне таджикского рабочего, который фасад здания красит. И его ошеломлённое лицо от того, что он понимает, в каком вузе находится, но не понимает, как тут преподаватель может произносить вслух ТАКИЕ слова. Несмотря на возможный шок, эту работу вести надо. ГИТИС оказался в отстающих, поскольку в нём изучается искусство вертикальное, где персонажи - высокие образцы. Мы имеем дело с конфликтом между образовательной системой, которая по-прежнему считает, что с кафедры должно говориться только о добром в мире и реальным развитием драматургического процесса, который не чурается никаких трудных тем нашего трудного времени. С пассивным зрителем, который ждёт, что ему разжуют любой смысл, надо бороться. И в этом смысле новая драма, переставшая быть замкнутой на самой себе, попавшая, наконец, в репертуары российских театров, выполняет свою задачу правильно.