«Недумающий артист – это беда»: интервью с солисткой Большого театра Кристиной Карасёвой

Солистка Большого театра Кристина Карасёва познакомилась с красноярской балетной труппой как ассистент хореографа Юлианы Малхасянц – в ее команде год назад она работала над выпуском премьеры балета А. Адана «Корсар». В нынешнем сезоне педагог продолжила работу с сибирскими артистами над характерными танцами в этом спектакле.

– Кристина, вы сами танцевали в «Корсаре» в Большом театре?

– Да, еще в кордебалете в Танце пиратов, когда спектакль там только выпускался. А в сольной партии подруги Бирбанто в танце Форбан ждала своего выхода семь лет. И еще исполняла в «Корсаре» Зюльму, любимую жену Сеид-паши: спасибо хореографу Юрию Петровичу Бурлаке, который ввел меня на эту партию специально для съемки балета.

– В чем особенности характерных танцев в красноярском «Корсаре»?

– Помимо традиционных танцев в постановке Петипа, которые мы привыкли видеть в этом балете, здесь появился новый яркий номер Жига, поставленный Юлианой Геннадьевной Малхасянц. Но как всегда, она сделала все так тонко, грамотно и профессионально, стилистика Петипа у нее настолько сохранена и переплетена по рисунку с другими танцами, с их позировками и положениями, что номер не выглядит инородным – это получилось в образе и в хореографии того времени. В «Корсаре» три ярких характерных танца: Танец пиратов, Форбан плюс новая Жига – собственно, над ними я подробно и работала. Также очень много времени занималась мизансценами – чтобы это было музыкально, чтобы все читалось, просматривалось, выглядело корректно и органично со всех сторон, чтобы артисты доносили задумку хореографа, потому что у Юлианы Геннадьевны в «Корсаре» много собственных новых мизансцен. Особенно в начале спектакля в эпизоде рынка занято очень много народа, и, конечно, каждый должен знать и свою музыку, и актерски все отыгрывать: невозможно, чтобы только солисты работали, а остальные сидели по углам – сцена сразу становится мертвой. Все должны проживать происходящее – лишь тогда возникнет ощущение восточного базара, и у зрителя останется послевкусие, что он сам там побывал.

– Помните, что артистам поначалу давалось на репетициях труднее всего?

– Руки. Год назад они у них еще не были толком поставлены – может, просто не заточены на эти танцы. Конечно, могу судить только по себе, но когда я еще молодой артисткой пришла в Большой театр и стала ученицей Юлианы Геннадьевны, то по 45 минут стояла перед зеркалом и отрабатывала детальную работу рук. То есть меня приучили следить за руками до мизинца. И позже, когда на протяжении шести лет работала там с артистами, выпускала их на сцену в разных партиях, самое трудное и основательное, с чего приходилось начинать работу, – это руки. Руки и спина.

Так вот, возвращаясь к красноярской труппе: в процессе работы все-таки появилась база, от которой можно отталкиваться, и постепенно мы стали гораздо быстрее добиваться качественного результата, чем в самом начале, когда артисты впервые познакомились с этой хореографией. К солистам у меня вообще не было вопросов – на репетициях они всегда настолько эмоционально выкладывались, так загорались моей работой, что я загоралась их отдачей. С кордебалетом было чуть посложнее – в начале нашего сотворчества порой возникали небольшие трения, не все реагировали ответственно. Но когда они увидели, что я могу требовать повторения одного и того же движения по два часа, пока не исполнят так, как надо, поняли, что лучше смириться. (Смеется.) И процесс пошел: теперь они очень внимательно прислушиваются, воспринимают мои слова не как замечания, а как пожелания – я вижу, что они думают об этом, исправляют ошибки.

Это только кажется, что в характерных танцах нет ничего сложного. Чтобы добиться чистоты исполнения, здесь нужно понимать, что и как ты делаешь. Недумающий артист – это беда. А когда человек относится к танцу осмысленно, и его руки-ноги более-менее поставлены, есть чувство позы – у него появляется свобода и радость творчества, когда можно отдавать свою энергетику зрителю, имея при этом четкую форму всех движений. Тогда возникает целостность, чистота спектакля, и кордебалет – огромная ее составляющая. И очень важная: нестройный кордебалет может разрушить впечатление от всей сцены. В красноярской труппе, по моим наблюдениям, многие артисты сделали невозможное именно в плане чистоты танца – на последующих репетициях всегда были заметные шаги вперед. Это здорово, и поэтому мне так приятно здесь работать.

– Понаблюдав вашу репетицию, кажется, что классика в чем-то проще: там строгие линии, статуарность, классические прыжки.

– Да, классику можно вытянуть на форме, на красивых линиях. В характерных танцах без эмоциональной отдачи, без куража делать нечего. Характерные танцы очень помогают классике: если правильно ставишь в них руки, спину и бедра, то в классике потом гораздо легче танцевать. Хотя кажется, что совершенно наоборот. И почему-то бытует суждение, что характерные танцы – это два притопа, три прихлопа, что-то несерьезное, и только классика академична. На самом деле, характерный танец базируется на классике. И он должен быть, конечно, такой же филигранный и чистый. Но если в классике артисты просто не посмели бы сделать что-то небрежно, то здесь некоторые полагают, что можно танцевать вполноги. А так нельзя – если не будет чистоты, не возникнет и красоты на сцене. Конечно, этого удается добиться не сразу – на постановку рук у иных уходит по три года. А если плохие спины, то и вся сценическая жизнь. И задача педагога – спрятать недостатки и показать достоинства.

Большое значение в спектаклях имеет парный танец – именно отношения мужчины и женщины в паре. В дуэтах солистов красноярской труппы такой контакт был изначально, с кордебалетом пришлось немного поработать. Помню, как в начале репетиций все время кричала: «Мальчики, посмотрите с любовью на девочек! Девочки, посмотрите на мальчиков!» То есть, они настолько беспокоились о хореографии, о том, как держать линии, что забывали самое главное – артист должен излучать радость танца. Но постепенно тоже стали приходить к пониманию этого. Когда я сама танцевала, для меня было важно одно – глаза партнера: выходя на сцену, видела только его, в нем растворялась, в нем купалась. Мне кажется, парный танец потому так и называется, что партнеры должны стать в нем единым целым – здорово, когда они совпадают.

– Какие танцы в вашей собственной артистической биографии физически давались вам сложнее всего?

– Есть несколько танцев, которые танцуешь всю жизнь, но легче тебе не становится. Хотя, безусловно, на репетициях, пока ты гоняешь себя до изнеможения, по несколько раз повторяя одно и то же, физика нарабатывается. И, конечно, на сцене потом чувствуешь себя все увереннее, не показывая виду, насколько тебе трудно – прикрываешь это мастерством и улыбкой. В моей практике такими были Танец с барабаном в «Баядерке», Венгерский танец в «Раймонде», после которого сразу шел Галоп. Но самым тяжелым все-таки оказался как раз «Корсар», где у нас Большом театре во время сцены Грота еще шло быстрое переодевание: ты весь мокрый, а с тебя быстро срывают платье, натягивают новое, да еще нужно успеть поменять головной убор – и все это за полторы минуты! Красноярским артистам повезло: у них такого нет. (Смеется.) В «Корсаре» в характерных танцах всем одинаково сложно – и солистам, и кордебалету. На репетициях мне было их безумно жалко, но я не сдавалась и не показывала виду. Говорила: «Ребята, я вас понимаю. Сама здесь умирала – держитесь, легче все равно не будет».

– В этом сезоне в труппе добавилось много новых артистов – некоторые дебютировали в «Корсаре» осенью, кто-то впервые выходит в характерных номерах в мартовских показах. У молодежи есть шанс проявить себя и получить какую-то отдельную партию?

– У артистов всегда есть шанс. Когда я еще была в кордебалете, но постепенно стала исполнять сольные партии, Юлиана Геннадьевна всегда повторяла: «Ты должна танцевать так, чтобы все говорили: нет, Карасеву уже нельзя ставить в кордебалет, она слишком выделяется». А кордебалет должен быть ровным. И когда я здесь замечала в процессе репетиций тех, кто явно отличался с хорошей стороны, то просила выписать их в двойки и потихонечку с ними возилась, когда оставалось время. Почему нет? Людям надо давать возможность попробовать.

– Когда вы с отличием выпустились из Московской академии хореографии и вас взяли в Большой театр на классику, в какой момент вы решили, что хотите заниматься характерным танцем, что вас к этому подтолкнуло?

– Наверное, то, что я со студенческих лет была влюблена в искусство Юлианы Малхасянц. Впервые увидела ее на концерте, когда училась на втором курсе: у нас проходил творческий вечер в честь дня рождения ее педагога Евгении Герасимовны Фарманянц, и Юлиана Геннадьевна танцевала там Цыганский танец из «Дон Кихота». Для меня никто в нем не может с ней сравниться, она неповторима! Я восхищалась ею как танцовщицей и как педагогом, мне очень нравилось, как танцуют ее ученики – видела разницу в качестве. И даже сама напросилась к ней в ученицы.

Хотя это произошло только на третьем сезоне моей работы в Большом театре. Я работала с педагогами классического танца и, как многие молодые артисты, была выписана во все четверки, тройки, двойки, соло. Но репетировали мы третьим-четвертым составом, потому что прежде в театре существовала строгая субординация: сначала на сцену выходили все солисты по старшинству, а после по возможности вводили молодежь. Наверное, это и правильно: мы все проходили через кордебалет и хорошо знали спектакли изнутри. А свои первые афишные партии характерного амплуа – Панадерос в первом составе и Мазурку во втором в возобновленной «Раймонде» – станцевала благодаря Юрию Николаевичу Григоровичу. И когда со сменой руководства в театре меня вдруг перестали ставить в Мазурку, а на просьбу посмотреть в этом танце отправили готовиться к нему самостоятельно, я в грустных мыслях направилась за кофе. В буфете сидела Юлиана Геннадьевна, пила кофе, ничего не подозревая. Сначала я прошла мимо, а потом подумала: или сейчас, или никогда. И с фразой: «Вы должны мне помочь» – уселась рядом. Мы с ней до сих пор, вспоминая это, смеемся. Так я попала в ряды ее учениц. И в какой-то момент поняла, что в характерном амплуа мне больше нравится существовать – чувствую в нем свободу. И нет очереди в спектаклях, постоянно выходила на сцену. Вскоре стала солисткой и танцевала практически во всех премьерах. Помимо классического наследия, где исполняла драматические партии – такие, как, например, синьора Капулетти в балете «Ромео и Джульетта», – удалось соприкоснуться с современной хореографией: танцевала в спектаклях Матса Эка, Джона Ноймайера, Джона Крэнко.

– Чем вас в дальнейшем увлекла педагогика?

– Это произошло, скорее, неосознанно. В театре мне всегда было интересно помогать молодежи, делиться с ней своими ощущениями, знаниями и опытом. И я очень признательна Юлиане Геннадьевне, что она поддержала мой порыв и дала мне возможность работать со своими учениками – по сути, подарила еще одну профессию. После ее ухода из Большого театра многие артисты сами обращались ко мне с просьбой с ними порепетировать. Я тогда на это откликнулась, наверное, еще и потому, чтобы не понижать собственную планку: когда ты требуешь что-то от других артистов, просто невозможно самой танцевать хуже, чем можешь.

– Что отличает Юлиану Малхасянц как педагога?

– Я вообще не могу ее ни с кем сравнить. Она всех заряжает своей невероятной энергией: ты только входишь в зал – и этот заряд от нее передается просто молниеносно. Мне кажется, Юлиана Геннадьевна умеет зажечь любого, потому что всегда очень тонко чувствует настроение человека, его характер. Наши совместные репетиции доставляли мне колоссальное удовольствие – я буквально бежала на них, наслаждалась этой работой. Она большой профессионал и потрясающий человек. И, конечно, то, как она сама танцевала, задавало определенную планку, к которой хотелось стремиться. Все свои партии характерного плана я готовила с ней, в красноярской постановке «Корсара» впервые поработала ее ассистентом. Считаю, мне очень повезло в жизни, что у нас сложился такой творческий и жизненный тандем. Я очень благодарна ей, всем артистам, педагогам и руководству Красноярского театра оперы и балета за прекрасное сотворчество.

Автор и фото: Елена Коновалова