Новости
Дмитрий Миндиашвили — Феола вольной борьбы
Польза от армии
— Дмитрий Георгиевич, в армии вы узнавали из журналов фамилии именитых тренеров, писали письма, чтобы они взяли вас в ученики. С кем контактировали?
— Переписывался с лучшими тренерами. Например, с Владимиром Кирилловичем Крутьковским. Я пристально следил за чемпионатами Советского Союза. И в 1957 году слышал репортаж из Киева с турнира, который вёл Владимир Кириллович. Он очень красочно рассказывал о событиях, происходящих на чемпионате. И тогда я вообще заразился. Отправил ему письмо, выразил желание тренироваться под его руководством. Он ответил, мол, это хорошо, что ты занимаешься и осведомлён, демобилизуйся, и, Бог даст, встретимся. И получилось как в сказке. Я мечтал быть сильным борцом, а он — найти талантливого спортсмена. Так наши судьбы и пересеклись. Крутьковский стал моим тренером в сборной команде России.
Я много читал о хоккейном наставнике Тарасове, тренерах по вольной борьбе Преображенском и Ялтыряне. Это легенды, настоящие педагоги и профессионалы своего дела. И к тому же добрые люди. Всегда брал с них пример. Я учился у осетинских, дагестанских и, конечно, грузинских тренеров. Представляете, сколько замечательных людей было на моём пути. И стать при этом не нормальным человеком или не хорошим тренером — для меня был бы позор. Немыслимо взять у них столько доброго, умного, профессионального и не поделиться с другими. Я им всем очень благодарен.
— Какую роль сыграла армия в вашей жизни?
— Прежде служба в армии была действительно почётной обязанностью. У меня занимался блестящий борец Миша Шалыгин, который по характеру был немного хулиганистым. И его забраковали, не взяли в армию. Пришёл ко мне и плачет: “Дмитрий Георгиевич, какой же я не годный?!” И сейчас очень неприятно слышать, что многие не хотят служить. Кто-то же должен отечество защищать. Не знаю, кем бы я был, если бы не армия. Встретился с людьми разных национальностей, научился по-русски нормально разговаривать, окончил полковую школу с отличием, был командиром отделения, помощником командира взвода, старшиной роты. Стал мужчиной.
В нашем полку спорт был сильно развит. Служили ребята из Армении, Азербайджана, Казахстана и других республик. Устраивались соревнования по борьбе, где я был активным участником. Я научился многим приёмам, которые потом усовершенствовал. Уровень был, конечно, не самый высокий, но напор, мысль имелись. Важно, что ребята действовали с учётом особенностей своих национальных видов борьбы. У каждого народа есть свои интересные, неповторимые приёмы. Я многое черпал из армянского коха и татарского куряша. Это обогатило и кругозор, и мой борцовский арсенал.
— На Олимпиаде в Мюнхене на Вас огромное впечатление произвели немецкие полицейские, сверхдисциплинированно охранявшие арену. “Они с уважением относятся к своей работе и боятся её потерять. У нас тогда такое было невозможно, потому что существовала уравниловка,” — объяснили Вы. А теперь, когда её нет, появились в стране такие же надёжные люди, как те полицейские?
— Дело не в уравниловке. А в характере народа. У немцев это в крови. Их невозможно уговорить. И я был этим удивлён. Мои ученики-красавцы Иван Ярыгин и Леван Тедиашвили боролись на той Олимпиаде, а меня в команду даже туристом не взяли. Спасибо председателю спорткомитета Алёхину, который разобрался в ситуации, и я отправился в Мюнхен вслед за командой. Естественно, у меня не было пропуска на арену, где проводились соревнования. Леван снял с себя костюм, на котором красовались буквы “СССР”. Думал, пропустят. Бесполезно. У нас за значки, которыми тогда все обменивались, можно было куда угодно пройти. Да и в других странах тоже. А немецкие полицейские их не брали! Они стояли спиной к коврам: там народ гудит, проходят схватки, в том числе и с участием немецких борцов, а они даже не поворачивались. Такая вот ответственность. Полицейские действительно держались за своё рабочее место. Я бы даже назвал это в какой-то степени ограниченностью. Живой же человек, повернулся и посмотрел бы. Это и хорошо, и плохо. Я всегда придерживаюсь принципа золотой середины. Не надо быть сильно заумным, как и сильно тупым. Нужно быть просто нормальным человеком. Наверное, немцы из-за своей абсолютной пунктуальности и войну проиграли.
— Вы состоите в КПРФ?
— Я как был членом партии КПСС, так им и остался — билет у меня до сих пор в кармане. Я человек преданный. Если у меня есть позиция, она сохранится до смерти. Конечно, могу что-то видоизменить, но основа всегда будет непоколебима. Кстати, мне это не мешает быть демократом, не мешает быть понятливым человеком, не мешает служить государству. Но в КПРФ не вступил. Несерьёзно, когда сегодня там, завтра тут, потом где-нибудь ещё.
— В 1998 году Вы получили личную благодарность от Бориса Ельцина. В 2004-м — от Владимира Путина, а в 2010 году Дмитрий Медведев наградил вас орденом “За заслуги перед Отечеством” третьей степени. Какие впечатления остались от встреч с главами государств?
— Владимир Владимирович меня два раза награждал. А встречались в общем раза четыре. Хочу сказать, что и Путин, и Медведев очень доступные люди. Когда мы с Олимпийских игр из Афин приехали, я подписал свою книжку для Путина, в ней и его фотография была. Я загнул эту страницу. Он шёл, а за ним свита, естественно. Путин меня хорошо знает, так как сам борьбой занимался. И только я начал: “Владимир Владимирович, хочу подарить вам книгу”, как подскочили охранники. Стали его загораживать. А он отмахнулся от них, мол, не мешайте, и повернулся ко мне. А ведь мог вида не подать, мимо пройти. Я показал фотографию. Ему, конечно, приятно было.
Они нормальные люди. Нет у них официоза напускного, хотя и являются первыми лицами государства. Владимир Владимирович на первый взгляд более строгий, суховатый. На самом же деле очень внимательный человек. Первый раз он вручал мне “Орден Почёта”. Каждый после награждения мог взять слово. А наши руководители побаивались: дескать, смотрите, ничего лишнего не скажите. Я обратился к нынешнему премьер-министру: “Владимир Владимирович, спасибо, что не оставляйте без внимания наш скромный труд. Эта награда для сотрудников моей школы и всех красноярских болельщиков. Мы все куём эти результаты, вместе. Но у меня, как почётного гражданина города, есть поручение. Мы, красноярцы, ревнуем, когда наш президент пролетает мимо столицы края. И я обязался пригласить вас к нам в гости”. Смотрю, руководители уже побелели (смеётся). Путин пообещал: “Приеду”. Я ему значок с Иваном Ярыгиным подарил: “Вы нас награждайте, нам тоже хочется вас отблагодарить”.
А с Дмитрием Анатольевичем недавно встречались. Мы долго ждали награждения, почти год прошёл после Пекина. Потом сказали, что отобрали самых-самых: композиторы, режиссёры, губернаторы, министры. Президент мне очень понравился. Простой человек, говорит спокойно. Все с ним фотографировались. Подошёл он и к нашей группе. И когда начали фотографироваться, я его под руку взял, прижался. Охранник отреагировал быстро: “Нельзя!”. А он поворачивается: “Можно” (смеётся). Такая атмосфера раскрепощает, и какая-то благодарность внутри появляется. Вышло так, что награждали сразу трёх грузин: скульптора Церетели и певицу Тамару Гвердцители. И вот Дмитрий Анатольевич выступил с речью, где подчеркнул, что русский и грузинский народы всегда были вместе, никому не удастся их рассорить, пройдёт немного времени, и всё наладится. Он так здорово сказал, что я даже заплакал.
Ельцин был человеком другого склада, но тоже контактным. Он был ещё более простым. Путин и Медведев дисциплинированные политики, сдержанные. А тот чувствовал себя хозяином. С Ельциным встречались в Красноярске, когда он избирался на второй или третий срок, точно не помню. Его доверенным лицом был Иван Ярыгин. Мы стояли на Центральной площади, он подходит и зычным голосом говорит: “Вот, Иван, видишь, я приехал на твою родину”. Обнял его, поцеловал. А Ваня меня представляет: “Борис Николаевич, это мой тренер Дмитрий Георгиевич Миндиашвили” — “О, да я его знаю!”. Тоже тепло поприветствовал. Здоровый, красивый мужик.
Мне очень приятно, что от трёх президентов имею личные благодарности. Я, кстати, и с Брежневым встречался. Эти люди совершенно отличались от нынешних политиков. Но тоже доброжелательные. К спортсменам всегда как-то душевно относились. У меня впечатления обо всех остались хорошие, кроме Михаила Сергеевича. Он был более чванливым, пустых слов много говорил, не чувствовалось в них искренности и души.
— Вы когда-нибудь чувствовали себя и в России не своим, а в Грузии уже вроде как чужим?
— В какой-то степени — да. Там есть такие артисты, которые уверяют, мол, вот Миндиашвили всю жизнь русских против нас готовил. Но таковых явное меньшинство. Думаю, меня очень любят в Грузии. Когда я приезжаю, там праздник. Они знают мою биографию. Я всегда с положительной стороны показывал грузинского человека, достойно представлял нацию. Это же хорошо сказывается на имидже Грузии, раз Миндиашвили нормальный человек, в России его уважают, он добрые дела делает. Я служил верой и правдой обеим странам. И умные люди это понимают.
Меня всегда на родину тянуло, а сейчас ещё больше. Но с возрастом становится страшновато совершать такие перелёты. Меня долго звали в Грузию, и я в 1967 году поехал. Хорошие условия предложили. Встретили с распростёртыми объятиями, сразу дали трёхкомнатную квартиру. Жил прекрасно. Но меня теперь в Россию тянуло. Отсюда слали письмо за письмом, даже на уровне крайкома партии, звонили, хотели, чтобы я вернулся. Мои ребята, Иван, Хачикян, Челноков, приезжали и в Рустави тренировались. Поэтому я возвратился обратно, тут столько учеников, дел. Но меня ждут и там, и там.
— Какие у Вас появлялись ощущения, когда вы видели двух ваших великих учеников Ивана Ярыгина и Бувайсара Сайтиева вместе?
— После того как Бусик в 1995 году стал чемпионом мира, Иван стоял с нами рядом с радостным, даже торжественным видом. И сказал мне: “Ну, Дмитрий Георгиевич, ты даёшь!”. Мол, не успел я сойти, а у тебя уже другой чемпион. Ваня ему кое-что на ковре показывал. Иван к Бусику относился с добротой, пониманием. Как к младшему, который нуждается в том, чтобы его приласкал, сказал доброе слово старший.
— В своей книге вы писали: “Я Миндиашвили до тех пор, пока способен выходить на ковёр и учить своих парней”. Сейчас это делаете?
— Да, буквально вчера показывал. И сегодня буду. Нынче уже меньше, но всё равно на ковёр захожу. Для ребят это праздник.
— Вам что-нибудь не удавалось в жизни из задуманного?
— Почти всё удавалось и удаётся. Может быть, странно будет звучать, но есть такая категория людей, которая самые сложные проблемы легко решает, щёлкает их как семечки. У меня был друг, великий хирург, ректор медицинского института Борис Степанович Граков. Иногда случались тяжёлые ситуации, когда врачи, профессора нервничали, шумно спорили и обсуждали, а он заходил, слушал и непринуждённо с шуточками отдавал указания, и всё разрешалось. Я тоже никогда в жизни не чувствовал, что попал в тупиковую ситуацию. Единственное, жалею, что олимпийских чемпионов могло бы быть больше. Но не сложилось по разным обстоятельствам.
