Нецеремонный мачист-интеллигент

О Пушкине, книготорговле и авторской песне

Марк Фрейдкин личность неординарная. Широкой публике он в основном известен как автор песен “Тонкий шрам на любимой попе”, “Вонючий скунс”. Адепты авторской песни считают его бардом, любители “блатной романтики” относят его творчество к шансону… За ним закреплён статус блестящего переводчика зарубежной поэзии, замечательного поэта и прозаика. Критика пишет, что в своих произведениях он создал “портрет бытового языка нашей богемной интеллигенции 1970—1980-х годов”. Он выступал на сцене со своей группой “Гой”, пел песни, как собственного сочинения, так и других авторов. Был также издателем, а в отечественную историю книготорговли вписался как человек, открывший первым в России негосударственный книжный магазин… А ещё работал киномехаником и преподавателем литературы, музыкальным работником в детском саду и диспетчером ДЭЗа, дворником, актёром, председателем товарищеского суда, журналистом…

Сегодня Марк Иехиельевич, можно сказать, “ушёл на дно”: концертов не дает, редко появляется на публике, его крайняя книга “Каша из топора” вышла в 2008 году. Поклонники Фрейдкина недоумевают: куда он пропал? Мы можем утолить это любопытство и ответить на вопросы публики. Точнее, это сделает сам Марк Фрейдкин в интервью, которое дал нашему изданию.

— Недавно в Красноярске был Андрей Макаревич. Публика в зале просила спеть “Тонкий шрам на любимой попе”. Наверное, на сегодняшний день это самое популярное ваше музыкальное произведение в народе. Но мало кто знает о вас как о переводчике Брассенса, Малларме, Русселя и других замечательных авторов. Вас это не задевает? Вы разграничиваете творчество на “серьёзное” и “популярное”? Например, некоторые авторы делят своё творчество: есть Акунин, который занимается беллетристикой, а есть японовед Чхартишвили. Свойственен ли вам такой дуализм?

— “Тонкий шрам” (хотя, как мне кажется, это далеко не лучшая моя песня) в гораздо большей степени можно назвать творчеством, чем большинство моих переводов, которые преимущественно делались pour manger (для пропитания) и на заказ. Однако я не склонен что-то разделять в своей работе и тем более подписывать её разными именами. А популярность “Шрама” — это исключительно заслуга Андрея Макаревича. Я тут, в общем, ни при чём. Песня была написана и исполнена мной задолго до того, как он её спел и растиражировал, и особой популярностью в народе, как, впрочем, и все мои остальные песни, не пользовалась.

— Почему ваши песни так любят женщины? При этом они абсолютно мужские.

— Очевидно, именно потому, что мужские. Что же ещё любить женщинам? К тому же они вообще более восприимчивы к прекрасному. У любого певца или поэта поклонниц всегда больше, чем поклонников. Хотя я думаю, что в моём случае Вы преувеличиваете — честно говоря, не замечал подобных предпочтений по гендерному признаку.

— Как писатель, поэт, переводчик стал бардом? Считаете ли Вы себя таковым? И как относитесь к такому явлению, как авторская песня? Некоторые утверждают, что век её прошёл, так как утратилась её социальная роль.

— Вопрос немного неправильно поставлен. Я не был сначала писателем, а потом бардом. Песни писал с самой ранней юности. Что же касается отечественной авторской песни, то моё увлечение ею закончилось ещё в подростковом возрасте, когда я впервые услышал французов и увидел, насколько это другой качественный и художественный уровень. Социальная роль искусства меня никогда не волновала, и авторская песня за редчайшими исключениями мне не интересна прежде всего как художественное явление. И во многом потому, что социальная составляющая в ней явно преобладает над художественной. В общем, не люблю я авторскую песню. В моей обширной фонотеке (более трёх месяцев чистого звучания) она занимает ничтожное место.

То, что меня нередко причисляют к авторской песне или к русскому шансону, считаю недоразумением, но отношусь к этому спокойно. В конце концов, все эти дефиниции не имеют никакого значения.

— Насколько я знаю, Вы стали первым человеком в России, который открыл негосударственный книжный магазин — литературный салон “19 октября”. Зачем Вам это было нужно?

— Как поётся в одной из гениальных песен композитора Яна Френкеля, “вышло так оно само”. Было у меня издательство “Carte Blanche”. Я издал несколько книжек (в том числе и собственную одиозную прозу), но магазины и книготорговые организации не желали их брать в продажу. Это вынуждало меня распространять свои книжки всякими левыми, подколодными и абсолютно неэффективными способами. Со временем я начал встречать таких же горе-издателей, как я, мы постоянно обменивались упомянутыми нецензурными ламентациями и горько сетовали на то, что вот, мол, есть у нас качественный и отчасти даже эксклюзивный товар, есть в природе охочий до него потребитель, но негде им встретиться. А как было бы замечательно, если бы у нас был “свой” книжный магазин — там бы нашу элитную продукцию враз с прилавков смели… Нам казалось, что один такой магазин сможет махом решить все проблемы со сбытом. И вот настал тот день, когда мечта стала явью, — появился книжный магазин “19 октября”.

— Почему Вы назвали так свой книжный магазин? В честь стихотворения Пушкина?

— Придумывать названия для чего бы то ни было, включая сюда литературные произведения и альбомы своих песен, мне удаётся с большим трудом. Я долго не мог остановиться ни на одном из вариантов, метался между изысканно-высоколобым “Belles lettres” и простонародным, но тоже мало кому понятным “Изба офени”. В конце концов, когда оказалось, что день открытия попадает на 19 октября, я вспомнил про день пушкинской лицейской годовщины и решил, что такое нейтральное и общедоступное название будет в самый раз. К сожалению, очень скоро выяснилось, насколько плохо у нас знают нашего первого поэта: сотрудникам магазина приходилось по несколько раз в день объяснять нашим интеллигентным покупателям (среди которых попадались даже такие начитанные, что приплетали ни к селу ни к городу царский манифест от 17 октября 1905 года), откуда оно взялось и что значит.

Если посмотреть отвлечённо, мне всё вроде бы нравилось: и сама идея, и успех, и известность, и репутация, и, что греха таить, материальное благополучие. Не бог весть какое, но всё-таки на жизнь хватало. Но смириться с полным отсутствием времени и сил на какие-либо другие проявления человеческой активности с каждым годом было всё труднее. Магазин, по терминологии валютных проституток, постепенно “становился на лыжи”, и работа его очень скоро выродилась в совершеннейшую рутину. Да и, кроме того, я хорошо понимал, что конъюнктура меняется, что полуподпольное существование (у нас не имелось ни разрешения на торговую деятельность, ни справки из санэпиднадзора, ни справки от пожарных, ни кассового аппарата) становится ненадежным, что крупные магазины начинают понемногу учиться работать, — короче, что время таких магазинчиков неумолимо проходит… И тут к концу осени 1997 года оказалось, что хозяин квартиры, которую мы арендовали под магазин, собирается эмигрировать в Канаду и намерен её продавать. Вдобавок ко мне зачастили какие-то невразумительные бандиты с требованием дани, но платить им я не хотел по принципиальным соображениям. Короче, внешние объективные обстоятельства совпали с моим горячим стремлением развязаться со всей этой историей. Осталось только сделать волюнтарный шаг. И я его сделал.

— У многих есть твёрдое убеждение, что творчеством в России на жизнь не заработаешь. Многие в своё время уехали за границу, Вы же остались здесь… Почему?

— Чистым творчеством на жизнь нигде не заработаешь. Даже нобелевский лауреат Бродский был вынужден работать преподавателем. Почему я не уехал, хотя у меня было немало возможностей сделать это? Просто потому, что не хотел, и ещё потому, что меня, к счастью, к этому не принудили, как многих. А сам я слишком ленив, чтобы искать, где лучше.

— Говорят, что хорошие, даровитые авторы при советской власти уходили в своеобразное подполье — в переводчики и писали для детей. Так как высказаться в серьёзной взрослой литературе они не могли по идеологическим причинам. Вы именно поэтому решили заняться переводами?

— То, о чём Вы говорите, имело место в основном в профессиональных писательских кругах. Я же принадлежал к так называемому “поколению дворников”, которые предпочитали не иметь никакого дела с официальной литературой и зарабатывать на жизнь сторожами, дворниками, грузчиками. И переводить я начал главным образом потому, что после операции на ногах физически не мог больше работать грузчиком. В моей повестушке “Из воспоминаний еврея-грузчика” об этом рассказывается подробнее.

— Сегодня издатели стараются экономить на переводах. Занимаетесь ли Вы переводами в настоящее время? И вообще, следите ли за переводной литературой?

— Сейчас я практически ничего не перевожу и, признаться, уже малость подрастерял переводческую форму. Это очень тяжёлый и неблагодарный труд, особенно когда речь идёт о поэзии. И я стараюсь, по возможности, его избегать. У меня много друзей среди переводчиков, и когда появляется что-то интересное, мне обычно рассказывают.

— Существует ли группа “Гой”? Почему Вы перестали давать концерты? Чем сегодня занимается Марк Фрейдкин?

— Группа “Гой” уже много лет существует от случая к случаю — когда мы собираемся, чтобы записать новый альбом. Причин прекращения концертной деятельности несколько. Я, увы, уже не молод и не так здоров, как бы мне хотелось. Меня мало знают, а “раскручиваться” уже поздно, да и бессмысленно. Наши песни никогда не пользовались большим успехом у широкой публики, и это, в общем, нормально. Другого я никогда не ждал и, честно говоря, и не желал. Но работать в полупустых залах тяжело и морально, и финансово залы надо арендовать, музыкантам и звукооператорам надо платить. А ещё транспорт, гостиницы, реклама — словом, это не окупается даже по самому минимуму.

Чем я занимаюсь сегодня? Стараюсь по возможности ничем не заниматься. Живу себе потихоньку, думаю о том о сём, что-то помаленьку сочиняю. Провожу в московском клубе “Квартира 44” музыкальные вечера-лекции на разные экзотические темы. Вот недавно прошёл вечер, посвященный 70-летию великой польской певицы Эвы Демарчик.

— Знаю, что у Вас вышел новый диск, о чём он и кому предназначен?

— Альбом называется “Блюз для дочурки”. Там восемь новых песен, два перевода из Брассенса, одна песня Мордехая Гебиртига и ремейк старой песни “Давно когда-то”. Мы писали его в общей сложности почти два года. В работе участвовало около 20 замечательных музыкантов. Весьма сложные и местами изысканные аранжировки сделали Сергей Костюхин, Андрей Кудрявцев, Михаил Махович. О чём он? Странный вопрос. О чём вообще песни? О жизни, о старости, о любви, о смерти… Кому он предназначен? Всем, кто захочет его послушать.

— Псой Короленко назвал Вас “нецеремонным мачистом-интеллигентом”. Чем заслужили такое звание?

— Псой любит иногда завернуть чего-нибудь эдакое, чего он и сам толком не понимает. Если он хотел сказать, что я культурный человек, но иногда ругаюсь матом, то это правда. А если что другое, то лучше спросить у него. Но, по-моему, это он больше так, для красоты слога…

— Нередко люди, которые пишут весёлые песни и книги и играют комические роли, в жизни бывают очень серьёзными, закрытыми личностями. А какой Вы в жизни?

— Мне не кажется, что мои песни и книги такие уж весёлые. Особенно последний альбом и последняя книга. В молодости я был довольно веселым парнем, сейчас уже не очень. Порочащие связи имел. К врагам рейха толерантен. В быту прост… Впрочем об этом лучше спросить у жены…