Художник Матей Вогринчич в Красноярске: «Люди не должны ходить в музеи...»

Для чего художнику яичная скорлупа

Свободная интерпретация - таков главный принцип Матея Вогринчича, одного из самых интересных художников из Словении - участников XI Красноярской биеннале. Многие красноярцы до сих пор помнят «те самые лопаты», масштабную инсталляцию, которой мастер поразил горожан четыре года назад.

В этом году художник представил не менее загадочную работу, которая, я думаю, также запомнится многим зрителям.

- В свой первый приезд Вы произнесли фразу - «Я хочу открыть для себя Сибирь». Какая она в Вашем восприятии?

- Побыв здесь какое-то время, понял, что это невозможно. Сибирь - это слишком большое пространство. Каждый раз открываю для себя что-то новое, и это касается как всей моей жизни в целом, так и каждого дня пребывания у вас. Кстати, большинство открытий, которые связаны с вашим городом, находят выражение в моих работах. Например, если вы помните, были «лопаты», потом родилась другая идея - инсталляция из яичной скорлупы. Постоянно проявляются и открываются какие-то новые вещи.

Возможно, мне бы даже хотелось провести у вас зиму, у меня ещё никогда не было зимнего опыта пребывания в Сибири, думаю, тут очень красиво. Может быть, сибирская зима вдохновила бы меня на создание чего-то особенного. И, кстати, я не переживаю, что здесь сильно холодно. (Смеётся.) Холод мне нравится гораздо больше, чем жаркая погода.

- В 2007 году Ваша инсталляция «Untitled» была названа «Лучшей работой Public-art». В этом году Вы представили зрителям не менее интересную работу. Что особенного внесли в неё?

- Делал то, что обычно делаю в своей художественной практике. Прошлая красноярская работа была неким выражением отношения к определённому месту, в частности к Красноярску, к пейзажу, к платформе, на которой она была создана и располагалась. Это как трёхмерная живопись, своеобразная демонстрация того, как произведение взаимодействует с окружающим пространством. Сейчас в Барабаново в моём распоряжении оказалось прекрасное здание с очень интересными элементами и формами, к которым я просто добавил то, что планировал уже давно, некое представление, уже сложившееся в моей голове.

Нынешней, как и всеми своими предыдущими работами, я хочу дать людям возможность увидеть хорошо знакомые вещи в принципиально новом качестве, в таком виде, в котором они их никогда не видели. Мои работы не для того, чтобы давать определённые ответы, а для того, чтобы у людей, наоборот, появлялись вопросы.

- То есть Вам неважно, поймут ли люди именно авторский замысел, Вы позволяете увидеть в своих произведениях каждому своё?

- Да, именно так. Я даю своей публике столько же, сколько она отдаёт мне обратно. Иногда появляются такие интерпретации, о которых я и не думал. Но это не значит, что их нет в работе, это значит, что я их просто не заметил, а вот люди, которые пришли посмотреть, прочли их.

- Возможно, я ошибаюсь, но у Ваших работ нет авторских названий. Это также обращение к зрителю, Вы позволяете каждому интерпретировать увиденное по-своему?

- Вы правы. Если дать работе имя, то зрители начинают слишком сильно стараться это увидеть, их мысли становятся закрытыми для каких-то смыслов, они ищут то, что уже задано изначально в названии. Кроме того, есть вторая причина, почему я не могу давать название. Когда начинаю делать свою работу, я не знаю, как она будет выглядеть в конце, и поэтому очень сложно сказать, какое название ей подойдёт сразу, а потом уже поздно, так как начинается время для свободных интерпретаций. Иногда в скобочках я дописываю какое-нибудь название, больше для себя, чем для зрителей. Дописываю то, что вижу там как зритель, ведь в первую очередь я являюсь зрителем своих работ, и между мной и произведением также происходит диалог.

- Как Вам кажется, какие задачи стоят в наше время перед искусством в целом и перед Вами как художником?

- Нельзя сказать, что перед всеми художниками стоят какие-то одинаковые задачи. Сейчас очень сильно всё разделилось. Задачи художников, занимающихся живописью, одни, занимающихся скульптурой или видео - другие, у тех, кто занимается интернет-искусством или компьютерной графикой, третьи. На мой взгляд, нельзя обобщать. Существуют разные способы выстраивать художественную концепцию творчества, и все они в принципе приемлемы. Всё основано на каких-то национальных идеях и национальных проблемах. И художники будут придавать этому более широкий масштаб, более глобальное значение. То есть один художник может раскрывать политические аспекты кризиса в Мексике, другой будет просто создавать абстрактные произведения, которые совершенно не имеют отношения к какой-либо национальности, к политике. И при этом оба они будут значимы для истории искусства и творческого процесса. В конечном счёте, это вообще может зависеть от кураторов выставок, в которых они принимают участие. Некоторые выставки могут включать в себя оба аспекта - и абстрактное, и национальное. Некоторые носят сугубо тематический характер.

- Существует теория, что чувство прекрасного у человека с течением времени менялось, многие считают, что оно пропало совсем. Как Вам кажется, так ли это?

- Безусловно нет! Чувство прекрасного всегда было и будет. Оно присуще человеку, он рождается с ним, он живёт с ним. Просто для каждого прекрасное выражается по-своему: для кого-то это встающее на горизонте солнце, для кого-то классическая музыка, для кого-то современный фильм. И совершенно нет разницы, живёт человек в мегаполисе или в маленькой деревне, так или иначе он обладает этим чувством.

- На Ваш взгляд, есть ли разница между публикой больших городов и публикой провинции?

- Я бы не сказал. В первую очередь потому, что мои произведения находятся в публичных пространствах, и зрителем может стать кто угодно. И вообще, мне кажется, люди не должны ходить в музей специально, просто потому, что некуда больше пойти. Зрителем для моих произведений может стать любой человек, даже такой, который не интересуется искусством.

- Достоевский сказал: «Красота спасёт мир». А как Вы считаете?

- Достоевский. Я помню эти книжные тома ещё по школе. В школе нам говорили: «Каждый, каждый должен читать Достоевского!». Если же вернуться к вопросу о красоте, то, наверное, если он так сказал, то он знал, о чём говорит, и знал, что такое красота. Я, к сожалению, не знаю, могу лишь сказать, что красота вокруг нас, повсюду, нужно только уметь различать её.