Ликвидатор последствий аварии на Чернобыльской АЭС Игорь Головчанов: «Во время задания секунды считал»

В том, что о секундах свысока думать негоже, капитан химической защиты Игорь Головчанов знает по собственному опыту. Этот опыт он приобрёл тогда, в 1987-м, за три месяца активного участия в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Игорь Борисович побывал не просто, как говорят, в горячей точке, а на раскалённой крыше. На разворочанной взрывом крыше реактора.

• Это был самый не просто опасный участок, а эпицентр излучения. Мы, чтобы не нахватать слишком много рентген сразу, могли работать на крыше не более одной минуты. Так что я действительно секунды считал. Поэтому группа из бойцов обязана была действовать предельно слаженно. Всё это называлось «дезактивационно-восстановительными работами». Мы занимались тем, что выламывали и выбрасывали радиоактивный хлам.

- Что запомнилось как самое тяжёлое испытание для пожарного взвода, которым Вы командовали?

• Пожалуй, это был тот момент, когда выпал снег. Я был призван красноярским военкоматом в феврале 1987-го. Уже семья была, профессия. Преподавал в свои 37 лет механику в пищевом техникуме и заканчивал наш технологический институт. И воинскую специальность на военной кафедре получил - «радиацоно-химическая разведка», капитаном запаса числился. Когда сообщили про аварию на АЭС, сразу жене сказал: «Марина, чувствую, без меня там не обойдутся. Призовут, наверняка». Обильный снегопад конца украинской зимы мы, сибиряки, из сводного батальона 29-й бригады, или команда 21-0, что значит команда особого риска, встречали на крыше.

- Теперь о ликвидации последствий аварии на АЭС уже можно поговорить и даже пошутить можно?

• А мы и тогда шутили. Другое дело, что большая часть рядовых солдат, призванных военкоматами из запаса, не очень себе представляла степень опасности, которой мы там подвергались. Многие не имели и восьми классов образования. Меня, бывало, спрашивали: «Командир, а радиация - это газ? Она пахнет? Что, её не видно и не слышно?» «Нет», - отвечаю. «А может, её и нет вовсе? Давай всё тут разберём в несколько дней и - по домам?» Я был преподавателем уже со стажем, как мог объяснял, что у них обманчивое впечатление о действии радиации. Но многие с недоверием слушали о радиации, которая не видна, но которая находит тебя везде! Потом пришло понимание. Появился лозунг: «Папа, тебя ждут дома!» И даже стих родился: «Если хочешь стать отцом - оберни себя свинцом!»

Много позже выявилась и среднестатистическая продолжительность жизни ликвидатора - 53 года. Я очень не люблю, когда нас зовут «чернобыльцами». Даже в кавычках. Я же не с Украины, а сибиряк! Уж лучше говорите «ликвидатор».

- Игорь Борисович, Вы сказали, что время работы наверху - одна минута. А много ли успевал нахватать рентген боец за это время? Были ли попытки командования принудить работать дольше, списать лишние дозы, призывать: давай, давай?

• Это бы был преступный приказ! Такого приказа просто быть не могло. По крайней мере, я таких команд не получал никогда! Даже не слышал ни от кого про подобное. Обычная дневная доза и так не была маленькой. Не зря же призывали только тех, у кого уже были дети. Ликвидатор-офицер тогда в день не должен был получать более полутора рентген. А за всё время пребывания в радиоактивной зоне не более чем 25 рентген. Это во много раз больше, чем за год, получает житель крупного города, включая всевозможные медицинские рентгенопроцедуры. У рядовых дозы допустимого облучения были вдвое меньше. Соблюдали все меры безопасности, какие только было возможно.

Ночевать возвращались к себе в часть, которая располагалась за несколько десятков километров от АЭС, в деревне Черемошня. По дороге в посёелке Копачи мы пересаживались из «грязных» машин в «чистые». Они хотя тоже были «звонкими», но от них дозиметры трещали гораздо меньше.

У нас самих вскоре даже отношение к таким понятием, как «доза», выработалось совсем иное, чем у гражданских людей. К примеру, у нас жили собаки: Доза и Рентген. Часто к нам приезжали артисты из Киева поднять настроение. Концерт в зоне отчуждения тоже проходил в специфичной атмосфере. У многих был так называемый бета-ожог гортани, то есть в зале стоял несмолкающий сухой кашель. Само это явление не было опасным для здоровья. Но неприятно, конечно, и перед артистами было неудобно.

- А не было случаев если не отказа, то уклонения от вылазок на ту же крышу реактора или ещё куда-либо?

• Помните, у Высоцкого была фраза: «Дети бывших старшин да майоров…» Это про нас. Мой отец прошёл войну, был награждён боевым орденом Красного знамени. Мы знали, что наступил наш черёд спасать Родину, это «наша война». Нет, я со случаями отказа выполнить приказ не сталкивался. Может, отчасти, и потому, что люди недопонимали всех последствий, а может, потому, что действительно так были воспитаны? Потом, по возвращении домой, после трёхмесячной мобилизации на ликвидаторство, опять преподавал. С молодёжью, естественно, тесно общался. Чувствую, что теперь молодёжь не такая, как были мы. Я их перестаю понимать. Лучше они или хуже нас, пошли бы на радиацию или нет, не возьмусь судить. Мы же свой долг исполнили до конца. Я был награждён за участие в ликвидации последствий аварии на АЭС орденом «Мужество».

_ - Сейчас мы все с тревогой слушаем сообщения о том, как идёт ликвидация на АЭС «Фукусима». Много ли общего между Фукусимой и Чернобылем? _

• Все подобные случаи всегда идут либо в штатном режиме, либо нет. Штатное расписание прописывают буквально любое действие каждого члена так называемых «тревожных групп». Если события «выходят из-под контроля», то люди часто не знают, как поступать правильно. Вспомним наш пример, приезд пожарных на Чернобыльскую станцию сразу после взрыва. У пожарных тушить пожар - на уровне рефлекса. Раз горит, значит, тушим. Эти люди погибли как герои. Но, посылая людей на подобные действия, необходимо соизмерять степень риска с эффективностью.

_ - Знаю, Вы давно на инвалидности. А у Вас самого как здоровье? _

- Если средний ликвидатор живет 53 года, то я сам уже давно этот рубеж перешагнул. Хотя здоровье сберечь и мне не удалось. Группа инвалидности давно уже первая. А само присвоение мне «звания» инвалида, если так можно выразиться по-военному, прошло тоже не совсем в штатном режиме. На первых обследованиях в 1992 году я удивлял врачей. Те просветили меня, анализы собрали, словом, получили некую картину о моём состоянии здоровья. Спрашивают: «Тут болит, а тут? А такие явления наблюдаются? А вот такие симптомы замечали?» Я на все отвечаю: «Да нет, ничего пока плохого не ощущаю». Странно им это. Оказалось, что у меня уже было не всё в порядке и с сердечной деятельностью и кровообращением. Но вскоре я действительно всё, что положено при таких заболеваниях, ощутил. И сполна. А в прошлом году лишился одной ноги и других болезней букет накопил. Так что давно был вынужден оставить преподавательство. Но ничего. Чуть полегче себя почувствую, да погода позволит, и я на рыбалку! Вот всякие рыбацкие хитрушки мастерю, приманки и прочее. В общем, жизнь продолжается. И после радиации, и на одной ноге.