Денис Мацуев: «Пьяный сосед просил сыграть «на семи ветрах»

Ради карьеры внука бабушка продала квартиру

Дениса Мацуева, наверное, знают все, даже те, кто не имеет никакого отношения к классической музыке и никогда не бывал на концертах пианиста. При этом, как утверждает музыкант, никаких усилий, чтобы повысить интерес к своей персоне, он не прилагает. Просто делает то, что ему нравится, и то, что любит. Имея плотный гастрольный график, успевает заниматься организацией фестивалей, обсуждает с президентом вопросы образования, ищет по стране талантливых детей…

- Вы приехали в Красноярск не только дать концерты, но и как вице-президент фонда «Новые имена», чтобы найти в Красноярском крае музыкально одарённых ребят. Но сегодня люди довольно скептически настроены по поводу различных конкурсов. Говорят, что все места куплены и так далее. На Ваш взгляд, могут ли конкурсы реально помочь пробиться талантам?

• Вообще это трагедия нашей профессии, что музыканты могут заявить о себе только на конкурсе. Чтобы тебя заметили и стали приглашать, нужно показывать себя, играть перед публикой, критиками... И сейчас это можно сделать только на конкурсе. Но это проблема всех стран. Причём за границей вопрос намного острее, чем в России. Одна очень известная скрипачка в Австрии заставляет своих учеников играть в переходе, чтобы у них была хоть какая-то практика выступления перед публикой, чтобы их хоть кто-то слушал, пусть это будут просто проходящие мимо люди. В России, слава Богу, сейчас довольно много фондов, которые помогают пробиться молодым музыкантам: «Новые имена», фонд Спивакова, фестиваль Кириченко и ряд региональных проектов.

«Новые имена» - это не конкурс в чистом виде. Чтобы выявить одарённых детей, мы проводим не конкурсный отбор, а мастер-классы. Звёздочек среди детей, поверьте, не так уж много: выдающийся талант - штучный товар. Поэтому здесь не может быть речи о конвейере. Вообще слово «вундеркинд» - опасный ярлык. Есть масса примеров, когда ребёнок играл гениально, и вдруг весь его талант растворился. Случается это по разным причинам: либо пропадает интерес к музыке, либо его неверно учили. Иногда в этом виноваты родители, которые с детства настраивали своего ребёнка, что он звезда, дрессировали его, как кланяться, улыбаться, запрокидывать голову… Так что конкурсы конкурсами, но главное - правильно развивать ребёнка. Мы выбираем самых талантливых и в течение года следим за ними, держим связь с педагогами. Потом дети приезжают в нашу творческую лабораторию - в школу в Суздаль, где они попадают в уникальную творческую среду.

- На Ваш взгляд, талантливые дети в Сибири так же хорошо подготовлены, как столичные? Я говорю о качестве музыкального образования.

• Нет никакого различия между теми, кто учится в столице и в провинции. Обратите внимание, что большие артисты, как правило, родом из глубинки. Уровень музыкального образования у нас по-прежнему высок, но мы идём по инерции, толчок был получен ещё в Советском Союзе. Амплитуда начинает уже угасать. Потому что зарплата педагога музыкальной школы в семь тысяч рублей не только не даёт возможности нормально жить и работать, но и полноценно питаться. С этого начинается цепочка закономерностей, которая в скором времени может привести к краху российского художественного образования. Вообще я в последнее время об этом очень много говорю…

- Общественная деятельность не мешает Вашей музыкальной карьере?

• Если я почувствую, что она каким-то образом навредит моей концертной деятельности, отойду от неё. Потому что я, в первую очередь, пианист. А вместо того, чтобы заниматься Брамсом, сижу и читаю, пытаясь понять какой-то закон.

- Но пока не бросили. На совете с президентом Вы поднимали вопрос специального художественного образования в России и говорили о новых образовательных стандартах, по которым с будущего года должны жить специальные музыкальные школы: вроде бы они обязаны начинать профессиональное образование детей только с пятого класса. Удалось ли на данный момент решить эту проблему?

• Нет. Вообще такого маразма я не встречал в своей жизни. Никто не может нам объяснить, что написано в этом законе об образовании, кто имеет право заниматься профессиональным обучением детей, а кто нет. Думаю, чтобы решить проблему, нужно объединиться всем музыкантам, имеющим вес - Гергиеву, Башмету, Спивакову, Темирканову, Федосееву, - и донести до людей, которые принимают подобные законы, что таким образом они убивают нашу великую русскую исполнительскую школу. И без этого существует масса проблем: например, снижается уровень преподавателей, идёт отток интеллектуальной элиты. Сколько хороших русских педагогов на сегодняшний день уехали в Китай, потому что там они имеют возможность нормально жить и работать, получая за свой труд достойное материальное вознаграждение. Они обучают наших конкурентов, сейчас в Китае уже 80 миллионов пианистов.

- Говорят, что музыкальным миром правят несколько десятков человек, - это выдающиеся дирижёры. Если ты понравишься великому дирижёру из клана, всё у тебя будет хорошо. Если нет - карьеры не видать.

• Отчасти это так. Есть, конечно, дирижёры, которые любят своих проверенных солистов и играют только с ними. Поэтому у этих солистов карьера идёт по восходящей. Но, на мой взгляд, сегодня правят бал не дирижёры. Если раньше в музыке были откровенные кланы, которые формировались по национальному признаку, дружеским связям или даже сексуальной ориентации, то сейчас всё перешло в шоу-бизнес и деньги. Есть один критерий: продаётся или не продаётся. Поэтому вкладывать средства в молодое, но не раскрученное дарование никто не хочет. Все стремятся получить мгновенную прибыль. Поэтому агентам, директорам концертных залов, фестивалей выгоднее иметь красивую афишу с мировыми именами и популярными классическими произведениями, нежели допустить на сцену неизвестного исполнителя, пусть и очень талантливого. Именно поэтому круг исполнителей академической музыки невелик.

- А как Вам удалось стать своим? Ведь Ваша карьера началась в очень непростое время, в девяностые.

• Если честно, то я специально никогда не занимался карьерой. Конкурс Чайковского, где я победил, - провидение свыше. После него стал много ездить, гастролировать. Тогда у меня завязались контакты с дирижёрами, оркестрами, фестивалями. Но для музыканта самое главное - публика, которая идёт на него. Своя аудитория воспитывается годами. До конкурса Чайковского были «Новые имена», которые дали мне возможность быть услышанным во всём мире. К двадцати годам я объездил около сорока стран. Многое зависит и от тебя, нужно постоянно развиваться, готовить новые концертные программы. Если у тебя нет в обойме пятидесяти концертов с оркестром и двадцати пяти сольных программ, то сделать карьеру невозможно.

- В пятнадцать лет Вы осознанно ехали учиться в Москву, или это всё-таки родительское решение?

• Это всё папа и мама. Вообще я поехал не учиться, а смотреть «Спартак». Родители мне сказали: в Москве сможешь смотреть любимую футбольную команду на стадионе вживую. Ведь сначала я устроил скандал, сказал, что никуда из Иркутска не поеду, что мне вся эта учёба не нужна. Шёл 1991 год, Москва была серой и мрачной, везде стреляли, в магазинах не было еды… Зачем я буду покидать свой рай, где рядом друзья, моя футбольная команда? Но родители - уникальные люди. Они всё бросили и поехали со мной в столицу. В Иркутске они были известные и уважаемые люди, ведущие музыканты города. В Москве им пришлось преподавать в каком-то Дворце пионеров, папа писал музыку для театра. А ещё бабушка продала свою квартиру и дала мне 16 тысяч долларов. Вообще всё, что я имею, - это результат командной работы моей семьи, доверия друг к другу и безумной любви.

На бабушкины деньги мы первое время снимали квартиру на проспекте маршала Жукова. Это была неотапливаемая однушка на первом этаже. С одной стороны - лифт, который постоянно гудел, с другой - пьяный сосед. Он часто приходил ко мне и говорил: «Сыграй мне песню из фильма «На семи ветрах». Играл ему, он засыпал, и я начинал учить свой основой репертуар. Так что я не Золушка с Байкала, как про меня говорят, ничего в моей жизни не произошло по взмаху волшебной палочки. Кстати, на этом старом пианино «Тюмень», которое мы привезли из Иркутска, я и готовился к конкурсу Чайковского.

- А где сейчас пианино «Тюмень»?

• У меня в московской квартире. Оно мне очень дорого, потому что занимаюсь на нём с трёх лет.

• Помимо родителей большую роль в Вашей жизни сыграла Иветта Воронова, президент фонда «Новые имена». Видела сюжет, где один из её подопечных рассказывал, как она запретила выходить ему на сцену, потому что он пришёл в костюме и белых носках. А в Вашей жизни бывали подобные уроки от Иветты Николаевны?

• И у меня тоже были белые носки, тогда так одевались все мои сверстники. Дело не в белых носках, а в воспитании. Ты приезжаешь в Букингемский дворец из Иркутска, и тебя приглашают на приём. Знаете, каких невероятных усилий стоит сидеть за столом, правильно держать вилку и нож, запомнить, с какой стороны нужно есть то или иное блюдо. Всем этим премудростям я обязан «Новым именам». Любопытно, что Иветта Николаевна - не музыкант, но человек и педагог гениальный. Сразу видит в чаде, что из него получится, никогда не ошибалась.

- А что за история, когда Вам внук Рахманинова сделал подарок взамен того, чтобы Вы бросили курить?

• Он подарил для исполнения партитуры Сергея Рахманинова, которые считались утраченными, но потом вдруг нашлись. Это студенческие работы, которые композитор написал ещё в консерватории. Я очень горд и рад, что первым записал эти произведения. Причём я сделал это на рояле самого Рахманинова в его доме в Швейцарии.

- Кто сегодня для Вас лакмусовая бумажка того, что Вы делаете в жизни и на сцене? Кому доверяете на все сто?

• Это папа и мама. Они ни разу не ошиблись в отношении меня. Любые их упрёки и замечания всегда правомерны и справедливы, даже когда я с ними не соглашаюсь и спорю. Как и тридцать лет назад, папа со мной до сих пор занимается. Он может давать довольно жёсткие оценки по поводу моей работы. Даже после триумфа в Карнеги-холле. Для него ничего не значат хвалебные рецензии в прессе, которые твердят, что в Америку приехал второй Горовец… Я прихожу в гостиницу и слышу от родителей совсем иные слова. Понимаю, что, наверное, они правы, потому что никто кроме них не знает, как на самом деле я могу играть.