Проспект культуры

Солистка Красноярского камерного оркестра Лариса Маркосьян рассказала о том, как варить кашу, играя на пианино

Артистическую семью Бенюмовых — Маркосьян знает в Красноярске каждый, кто хотя бы немного интересуется классическим искусством. Михаил Бенюмов известный скрипач, худрук и создатель муниципального коллектива — Красноярского камерного оркестра, Лариса Маркосьян не только пианистка, солистка оркестра, но и директор фестиваля камерно-оркестровой музыки “Азия-Сибирь — Европа”.

Солистка Красноярского камерного оркестра Лариса Маркосьян рассказала о том, как варить кашу, играя на пианино

Лариса МАРКОСЬЯН: “Наш дом был в опилках”

Артистическую семью Бенюмовых — Маркосьян знает в Красноярске каждый, кто хотя бы немного интересуется классическим искусством. Михаил Бенюмов известный скрипач, худрук и создатель муниципального коллектива — Красноярского камерного оркестра, Лариса Маркосьян не только пианистка, солистка оркестра, но и директор фестиваля камерно-оркестровой музыки “Азия-Сибирь — Европа”. Во многом именно благодаря усилиям Ларисы Владимировны этот фестиваль, ставший неотъемлемой частью культурной жизни города, проходит в Красноярске уже 17 лет. Эта осень была ознаменована ещё одним крупным проектов в области искусства — I Международным конкурсом скрипачей Виктора Третьякова. Лариса Маркосьян стала исполнительным директором конкурса. Она всегда вдохновенно делится творческими замыслами, может бесконечно рассказывать о людях, задействованных в концертах и фестивалях… Нам же удалось поговорить на личные темы — о детстве, близких людях, о том, без кого и чего не было артистки и человека Ларисы Маркосьян.

— Как человеку с идеальным слухом, воспитанному на классике, живётся в повседневном звуковой какофонии?

— Расскажу по этому поводу историю. Это было начало 1980-х, я недавно приехала после окончания Гнесинского института в Красноярск. Мы поселились в общежитии Института искусств, где жили музыканты и художники. Дом был постоянно наполнен различными звуками: кто-то играл на валторне, кто-то на скрипке, баяне, фортепиано… Там было много маленьких детей, которые плакали и кричали. Пианино стояло на маленькой кухне, размером полтора на два метра. Там я и готовила, и занималась, иногда одновременно. Играя на пианино, могла повернуться к плите, чтобы помешать кашу, даже вставать не надо было. Когда в гости приехал мой папа, не музыкант, он назвал наш дом “музыкальной шкатулкой” и всё время спрашивал, как я могу жить в таких условиях. Но для меня и моих коллег это была повседневная реальность, на которую никто не обращал внимания. Для человека, который занимается музыкой профессионально, это обыденность. Когда находишься в процессе подготовки к концертам, в голове постоянно звучит то одна, то другая, то третья мелодии. Твоё внутренне пространство постоянно занято музыкой, над которой в данную минуту работаешь. И чем больше ты сконцентрирован на этом процессе, тем меньше ощущаешь сторонние помехи. Как только концентрация слабеет, окружающие резкие звуки начинают раздражать: музыка в транспорте, песня с убогими мелодиями и словами и так далее.

— Вы сказали, что отец не был музыкантом, а мама?

— Музыка не стал профессией родителей, но они её очень любили. Мама родом из Львова. По первому образованию — балерина, закончила Львовское хореографическое училище. Но годы были трудные, послевоенные, и её родители считали, что балерина — это не профессия, поэтому после училища она поступила в Львовский политехнический институт. После диплома по распределению её отправили в Башкирию, на уфимский химзавод. Папа — строитель, приехал в Уфу из Новороссийска. Но познакомила папу и маму именно музыка: они после работы пели вместе в одном хоре во Дворце культуры. Мама прекрасно играла на фортепиано, часто аккомпанировала папе. У папы был замечательный голос, лирический тенор. Вечера, когда приходили гости, всегда были музыкальные и непременно с исполнением любимого его сочинения — романса Надира из оперы Бизе “Искатели жемчуга”. Детство было уютным и тёплым. Родители были удивительными людьми. Папа был мастером, многое в доме делал своими руками — например, мебель, сам строил нашу дачу… Творческий процесс никогда не прекращался, поэтому дом всегда был в опилках. Время от времени мама восклицала: “Когда-нибудь я буду жить среди мебели, а не опилок!?” В детстве я очень любила покрывать свежие доски морилкой, лаком. У меня до сих пор в квартире стоят два деревянных стеллажа, сделанные папой без единого гвоздя. Не могу с ним расстаться, это память о нём. Мама шила, вязала, прекрасно готовила. Каждую осень в промышленных масштабах в нашем доме варилось варенье. Фрукты — алычу, сливу, персики — мы мешками покупали, когда возвращались на поезде с отдыха из Геленджика. И никаких маленьких баночек, варенье было в огромных десятилитровых бутылях! Помню, в пору заготовок ноги на кухне всегда прилипали к полу. Моя мама была человеком разносторонним. Прекрасно говорила на английском. Любила фотографировать, все семейные снимки были сделаны ею на фотоаппарат “Зенит”. Иногда можно было наблюдать такую картину: утром просыпаемся, а она стоит в кладовке, накрытая каким-то шторами, и проявляет фотографии. Одно время она вела балетную студию во Дворце культуры, где занималась и я. Позже работала в НИИ электронно-вычислительной техники. Всё, чем она занималась, она делала с огромным желанием и даже упоением.

— Как обнаружился музыкальный дар у ребёнка, у Вас то есть?

— Способности, видимо, достались от родителей. А в музыкальную школу, можно сказать, попала случайно, за компанию. Друг моего отца решил отдать свою дочь учиться музыке и предложил папе пойти вместе, захватив меня. Приняли нас обоих.

Когда уже я была в седьмом классе, в Уфе открылась средняя специальная школа для одарённых детей, где я продолжила учиться дальше. Моим педагогом стал Михаил Юрьевич Кочуров — влюблённый в свою профессию музыкант, который приехал из Москвы из Гнесинского института, ученик знаменитого Александра Львовича Иохелеса. Я удовольствием у него занималась, осваивала трудные программы, играла последние годы в школе сольные концерты в Большом зале уфимского института искусств. Это была большая привилегия для ученицы спецшколы. По его совету я и поехала поступать в Гнесинский институт.

— Сложно было в Москве? Ведь количество талантов в округе и, соответственно, конкуренция резко возросли?

— В московские вузы в советское время стекались самые способные люди. Если в Уфе я была заметна, то в Москве таких семнадцатилетних пианисток, как я, оказалось, было более чем достаточно. Конечно, подготовка детей, закончивших московские спецшколы, была намного серьёзнее. За первый экзамен по специальности мне поставили оценку, которая соответствовала проходному баллу, не более. По остальным получила пятёрки, но проходной балл по специальности стал большим разочарованием. Папа, который поехал поступать со мной, был просто напуган этим баллом. “Что это такое, — говорил он. — У тебя всегда были пятёрки. Поехали домой!” Конкурс тогда был очень большой: мест было восемнадцать, а поступало восемьдесят. Но меня приняли, и я осталась в Москве. Гнесинку я закончила у Аркадия Гавриловича Севидова, знаменитого пианиста, народного артиста СССР.

— Мало кто из не музыкантов понимает, что эта профессия связана с серьёзными физическими нагрузками, ограничениями… Вам приходилось бороться с собой, заставлять себя заниматься?

— Не помню таких ситуаций, даже в детстве. Для меня процесс общения с музыкой всегда доставлял массу удовольствия. Я сама вставала в шесть утра, чтобы приехать в школу пораньше и успеть позаниматься до девяти утра, пока не начались занятия. Я любила ездить в школу на автобусе-экспрессе, который ходил в аэропорт, он был большой и тёплый. Экспрессом ранним утром отправлялся на работу и весь местный летный состав, эти люди меня хорошо знали и называли Лариса-музыкант.

Педагоги мне достались удивительные, поэтому занятия были в радость. Единственное меня невозможно было заставить играть то, что не нравилось, — например, этюды, мне они казались механичными и скучными. Но моя первая учительница Нелли Яковлевна Вайсман со мной прекрасно договаривалась. Если произведение мне не нравилось, она предлагала альтернативу — за один этюд сыграть две пьесы. Выбирала такие, в которых встречались похожие с нелюбимым этюдом виды техники. Я любила сонатную форму с её драматическими коллизиями или что-то колористичное — например, Дебюсси или Скрябина. И помню, что в детстве очень любила выступать: на сцену не выходила, а выбегала. Один раз на бегу наступила на свою длинную юбку и упала. Люди в зале засмеялись, а я страшно обиделась.

— Как случился в Вашей жизни город, который стал судьбой, — Красноярск, который случился по распределению после института?

— Я приехала сюда работать концертмейстером по распределению после института. Концертмейстерство мне очень нравилось, потому что всегда сама любила петь. Когда в Гнесинке я готовилась к госэкзамену, а мой иллюстратор опаздывала, я играла и сама себе пела, пока её ждала. Это была сюита из трёх песен “Фавн и пастушка” И. Стравинского. Вдруг в класс заглянула знаменитая певица Зара Долуханова и спросила: “А вы на каком курсе учитесь? Что-то не помню такой студентки”. “А я пианистка, заканчиваю”, — ответила я. “Да? — удивилась она. — У Вас такой голос, поступайте к нам!”

В институте работала на кафедре камерного ансамбля и концертмейстерской подготовки. Позже мне предложили перейти на кафедру специального фортепиано, где я проработала долгое время. Что касается педагогики, то эта сфера деятельности также мне по душе. Я солидарна с музыкантами, которые говорят, что они стали гораздо лучше сами понимать, как именно надо решить ту или иную исполнительскую задачу, когда начали преподавать. Это действительно так, потому что, объясняя ученику, начинаешь точнее формулировать то, о чём раньше даже не задумывался. Я пришла в Красноярский институт искусств в 1981 году и последнего студента выпустила в позапрошлом году. Со многими из них я до сих пор поддерживаю отношения. Одна из моих замечательных учениц Альмира Краймель, которая закончила знаменитый Моцартеум в Зальцбурге и теперь работает там, приедет в Красноярск в декабре. Она будет участвовать в концерте, который откроет XIII Зимний Суриковский фестиваль искусств 24 декабря.

ДОСЬЕ

Лариса Маркосьян — пианистка, заслуженная артистка России, солистка Красноярского камерного оркестра. Родилась в Уфе, там же закончила музыкальную спецшколу для одарённых детей. Получила образование в Российской академии музыки имени Гнесиных (Москва) и Международной академии музыки в Неаполе у С. Фиорентино. В качестве солистки Красноярского камерного оркестра концертировала в Москве, Санкт-Петербурге, Германии, Италии, Испании, Франции, Польше, Китае. Лариса Маркосьян — лауреат премии главы города Красноярска, обладатель гранта губернатора Красноярского края “За личный вклад в развитие культуры”.

НОВОСТИ КРАСНОЯРСКА