Счастливая старуха

Так о себе говорила любимая актриса миллионов

В 1930 году немецкий коммунист и философ Ганс Тейблер привез в Берлин из Москвы молодую жену Татьяну. Он с удовольствием представил ее своим друзьям и соратникам, помог устроиться на должность машинистки в советском торгпредстве и похлопотал о принятии жены в компартию Германии. Казалось, что фамилию Пельтцер она забудет навсегда...

При всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и даже несмотря на собственные немецкие корни, не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться.

Татьяна возвращается в Советский Союз и вновь берет фамилию отца — Пельтцер. Вскоре ее выгонят из театра имени Моссовета, она опять сядет за пишущую машинку, только теперь уже на машиностроительном заводе, где главным конструктором работал ее брат Александр. Потом будет пробовать свои силы в жанре миниатюры, конферировать, ее первая большая кинороль ляжет на полку на долгих одиннадцать лет. Будет много слез и разочарований, прежде чем придет всенародное признание и любовь нескольких поколений зрителей. Правда, Татьяне Пельтцер к тому моменту исполнится сорок семь лет.

Каким было начало? Светлым и многообещающим. На сцену Таня вышла в девять лет в роли Авдия в спектакле “Камо грядеши”. А за работу в следующей постановке — “Дворянское гнездо” — она впервые получила гонорар. В одиннадцать лет Таня Пельтцер играла Сережу Каренина, и впечатлительных дам выносили из зала без чувств: так на них действовала сцена прощания Анны с сыном. Все спектакли ставил Иван Романович Пельтцер. Он стал для дочери первым и единственным учителем. А творческими университетами служили подмостки провинциальных сцен от Киева до Нахичевани.

От отца Татьяна Ивановна унаследовала бесценный дар живого видения мира, необычного и всегда неожиданного восприятия самой жизни. Говорят, что она вообще была очень похожа на него, особенно по темпераменту. Один из первых заслуженных артистов республики, Иван Пельтцер много снимался в кино. Он был не только знаменитым актером, но и деятельным антрепренером, педагогом. Одним словом, мог бы хорошо пристроить свою дочь-актрису, да и сам с возрастом найти “теплое местечко”. Но что-то мешало творческому благополучию Татьяны Пельтцер.

Может, сказывалась ее необразованность. Может, мешало нескрываемое купеческое происхождение или столь необычное замужество. И все же в конце 30-х она оказалась на сцене. Открылся знаменитый театр миниатюр, где Пельтцер играла вместе с Риной Зеленой, Марией Мироновой. Это было весело и сложно — новый жанр, репертуара почти не было. Энтузиастам приходилось действовать методом проб и ошибок. Там Татьяна Пельтцер перешла на бытовые роли в маленьких пьесках: управдом, молочница, банщица... Актриса смеялась над своими героинями и в то же время любила их. “У них крепкие руки и доброе сердце”, — говорила она. Но и здесь Татьяне Ивановне приходилось нелегко. Ее затмевали звезды Мироновой и Зеленой, и переиграть их было не так-то просто. Тем не менее у актрисы появились первые поклонники, ей начали писать письма, режиссеры стали приглашать на эпизодики в кино.

В сентябре 1947 года Пельтцер приходит в театр сатиры. Постепенно она начинает понимать, что это и есть ее театр, ее дом, ее стихия. Она играет много и увлеченно и наконец получает роль Лукерьи Похлебкиной в спектакле “Свадьба с приданым”. Следом выходит “Солдат Иван Бровкин”, и Пельтцер становится знаменитой. Она пока еще этого не знает.

Труппа театра сатиры отправляется в Германию обслуживать советские войска. На первом же КПП какой-то строгий майор начинает придираться ко всяким мелочам. “Товарищ майор, мы же артистов везем!”. Майор обходит машину, заглядывает в кузов и первое, что он видит — лицо Татьяны Пельтцер. Он мгновенно расплывается в улыбке: “Ой, кого я вижу! ТОВАРИЩ ПИЗНЕР!” С этой минуты Татьяна Ивановна поняла, что она знаменита.

Ее тут же окрестили “матерью русского солдата”. Предложения от кинорежиссеров посыпались как из рога изобилия. Пельтцер получает звание заслуженной артистки и становится примой театра сатиры. Теперь пришла пора налаживать быт. Пока она живет в общежитии театра. При ней — Иван Романович, которого выставила из дома молодая жена. Числится он в театре-студии киноактера. Узнав, что на улице Черняховского, что возле станции метро “Аэропорт”, строится кооперативный дом от этого театра, Пельтцеры вносят необходимую сумму и вскоре получают квартиру. Каждое утро Иван Романович спускался во двор со своим любимцем — огромным попугаем на плече. Он чинно заводил беседу с кем-нибудь из соседей, а попугай, нетерпеливо раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переключить внимание хозяина на себя: “Ваня! Ваня! Ваня!”. Не находя отклика, птица взрывалась: “Пельтцер, мать твою!!!”. Попугай пользовался в доме большой популярностью.

Конец 60-х и начало 70-х были для Татьяны Ивановны победны и радостны. Именно тогда она часто повторяла сказанную на своем 70-летнем юбилее фразу: “Я — счастливая старуха!” В театре она сыграла Прасковью в “Старой деве”, мадам Ксидиас в “Интервенции”, Марселину в “Безумном дне, или Женитьбе Фигаро”, мамашу Кураж, фрекен Бок, блистала в спектаклях “Темп 1929” и “Маленькие комедии большого дома”. Наконец бенефисной ролью стала для актрисы тетя Тони в фееричной постановке Марка Захарова и Александра Ширвиндта “Проснись и пой!”. Слава богу, что спектакль был снят на пленку, поэтому мы и теперь можем наблюдать этот безупречный комедийный стиль, вихрь эмоций, заразительный темперамент, танцы, песни, феерические взлеты по лестницам, стремительные проходы по сцене, полную раскованность и свободу.

Зрителям казалось, что такой, какой она была на сцене, она оставалась и в жизни — своей, близкой, понятной, что все давалось ей легко и просто. Но это все от мастерства. Именно мастерство, отточенное, отшлифованное годами, создавало ощущение ее пребывания на сцене сплошной импровизацией — настолько она была жизненна, легка, заразительна. Творческая же индивидуальность Пельтцер была сложной и противоречивой. Когда ее партнер менял мизансцену, пропускал реплики, словом, отступал от установленного рисунка, Татьяна Ивановна выбивалась из привычного состояния, не могла произнести ни слова. У нее делались, по словам коллег, “несчастные собачьи глаза”. Пельтцер чувствовала себя свободно лишь в железно установленных привычных рамках. Связи, которые укреплялись внутри спектакля между нею и партнерами, должны были быть так же прочны, как и все в ее жизни.

В партнеров Татьяна Ивановна влюблялась. Но не дай бог было попасться к ней на язык.

В душе многие ее не любили, и не потому, что она была ведущей актрисой — это само собой. Не любили за прямолинейность, за то, что резала правду-матку в глаза, за кажущийся вздорным характер. Замечательный актер Борис Новиков, которого однажды “обсуждали” на собрании труппы за пристрастие к спиртному, после нелестного выступления Татьяны Ивановны, обидевшись, сказал: “А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас никто не любит, кроме народа!”. Новиков-то ее любил, да и она журила его ехидно, по-матерински. Но что ж поделать, если Пельтцер никогда не кривила душой и говорила только правду даже близким и дорогим.

Те, кому она покровительствовала, не чаяли в ней души. Татьяна Ивановна обожала свою парикмахершу, которой везла подарки отовсюду. Боготворила Андрея Миронова, которого считала своим сыном и была неразлучна с ним с первых дней его жизни, поэтому всем надоела своими тостами за здоровье любимца и рассказами о его появлении на свет 8 марта. Обожала смачные анекдоты, чуть ли не солдатского пошиба, и сама мастерски рассказывала их. Память у актрисы была превосходной: на детали, на эмоциональные штрихи, на людей. При всей простоватости большинства своих героинь она превосходно владела такими деталями, которые почти утратились в то время — как держать веер, как им играть, как выставлять ножку в реверансе... Вспомните “Женитьбу Фигаро”! Как же это все могло сочетаться в одном человеке?

Татьяна Ивановна была необычайно активна, и распространялось это не только на театр и кино, но и на общественную сторону жизни. Будучи депутатом Моссовета и райсовета, она вносила в эту свою деятельность темперамент и необычность своей личности. Людям помогала легко и напористо. Все это, однако, не значит, что у Пельтцер был ровный и спокойный характер. Она бывала резка, эксцентрична, ее раздражала неточность, неорганизованность, топтание на месте. Она не любила сидеть без работы, без новых ролей. И не молчала об этом, а высказывалась, придираясь по любому поводу. Татьяна Ивановна много снималась в кино — ей казалось, что иначе ее скоро забудут, и она в конце концов умрет с голоду. Поэтому друзья нередко заставали ее дома пакующей вещи и складывающей неизменный коврик для ежеутренней зарядки — согласилась сниматься где-то в глуши у неизвестного дебютанта: “Он, кажется, талантлив. Надо помочь...”. Причем к своим работам Пельтцер относилась очень трепетно, хотя иногда и кокетничала, что, мол, плохо сыграла. Однако вот же любопытно: если мы посмотрим на список ее киноработ, фамилий прославленных и ведущих режиссеров мы там не найдем! Кроме Надежды Кошеверовой и Ильи Фрэза по нескольку раз ее никто не снимал.

Вообще-то, дикая перепалка с кинорежиссером перед съемкой была своеобразным допингом для Татьяны Пельтцер — через пять минут она выпархивала на площадку и обезоруживала всех своим неповторимым искусством. Ей все прощалось, так как все видели уникальную актрису, способную вытянуть любую не выписанную ни драматургически, ни режиссерски роль. Даже постановщик “Ивана Бровкина” Иван Лукинский признался, что роли Евдокии Бровкиной не придавалось особого значения. Лишь когда стало ясно, что фильм получился во многом благодаря актерам, когда посыпались письма, а критики восхитились работой актрисы Пельтцер, в следующей картине “Иван Бровкин на целине” роль матери писалась уже специально под нее и с большим количеством сцен.

А сколько у нее было таких мам (“Укротительница тигров”, “Одиножды один”, “Морозко”), бабушек (“Чудак из пятого “Б”, “Вам и не снилось”, “Карантин”), жен, теть, соседок, учительниц, медсестер, просто старух (”Деревенский детектив”, “Ты — мне, я — тебе”, “Личное дело судьи Ивановой”, “Медовый месяц”, “Журавушка”)! Это мизерный перечень наиболее известных фильмов, которые можно назвать более-менее удачными. Но ведь картин с ее участием гораздо больше, а поди-ка, вспомни! Чем памятны нам детские ленты “Приключения желтого чемоданчика” и “Руки вверх!” — только бабушками в исполнении Татьяны Пельтцер. Кто еще из наших актрис мог бы в семьдесят лет танцевать на крыше, прыгать с забора, бегать с песнями по мостовым, кататься, стоя на крыше троллейбуса?

В 1972 году вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Т. И. Пельтцер почетного звания народной артистки СССР. Первая народная в театре сатиры за 48 лет его существования!

Дня за два до опубликования приказа в театре стала известна эта новость. Заведующая литературной частью театра Марта Линецкая в своих дневниках описывала данное событие так: “На четвертом этаже двери лифта с грохотом распахнулись, и оттуда высыпались возбужденные Марк Захаров, Клеон Протасов и Татьяна Пельтцер — в холщовой юбке, тапочках — прямо с репетиции “Мамаши Кураж”.

— Правда? Или это вы здесь придумали? — спросила Татьяна Ивановна как всегда насмешливо. В голосе — надежда и сомнение.

— Конечно, правда! — все понеслись в кабинет директора. А на другой день Татьяна Ивановна пригласила всех в “Будапешт” на Петровских линиях. Вот это оперативность! Оказалось, что у нее — день рождения. 68 лет. И она, по традиции, устраивает его в этом ресторане, только на этот раз семейный круг несколько расширился. Тосты, цветы, всеобщая любовь...

Потом поехали к ней пить кофе. Набилось много народа в ее квартире на “Аэропорту”. Татьяна Ивановна с темпераментом готовила стол, развлекала гостей, отчитывала нерасторопную жену брата. В маленькой прихожей тесно. У зеркала — гора телеграмм. И от Ганса — тоже длинная телеграмма на немецком языке. На стенке — множество значков. Кухня настоящей хозяйки с миллионом хитрых приспособлений, машинок, кофеварок, чайничков, самовар, наборов ножей и разной кухонной утвари.

В 11 вечера Татьяна Ивановна укатила в Ленинград на пробу в каком-то новом фильме...”

Через 5 лет произошло совершенно неожиданное событие. Пельтцер оставила родной театр сатиры. Она уже давно была “влюблена” в Марка Захарова. Он поставил пять спектаклей — и все с Пельтцер в главной роли. С его уходом Татьяне Ивановне стало чего-то не доставать. Между ней и Плучеком словно кошка пробежала. В конце концов во время одной из репетиций “Горя от ума” разразился страшный скандал. И Татьяна Пельтцер ушла с этой сцены. Навсегда.

Переход в “Ленком” воспринимался тогда многими как поступок безрассудный. После тридцати лет работы в популярнейшем столичном театре, где рядом с другими любимцами публики она оставалась лидером, вдруг поменять все на свете и начать жизнь сначала — для этого нужен особый характер. У Татьяны Ивановны он был. Азартный, рискованный.

Эффект разорвавшейся бомбы произвела в 1991 году небольшая заметка в центральной прессе под названием “В палате с душевнобольными”. В ней говорилось о том, что всеми любимая артистка помещена в дешевую клинику для сумасшедших в общую палату, где “местные психи не приняли ее” и избили. Был скандал, после которого театр приложил-таки усилия для перевода Татьяны Ивановны в элитную больницу.

Для актрисы такое заболевание стало трагедией. В целом здоровый человек, она и в восемьдесят пять продолжала курить, пить крепчайший кофе и все время бегать-бегать-бегать. Она же никогда не ходила пешком! А уж каким крепким был у нее сон — Валентина Токарская рассказывала, как однажды в гостинице к ним в открытое окно вошел голубь и сел на голову спящей Татьяны Ивановны. Так та даже не пошевелилась!

И вдруг — потеря памяти. Пельтцер уже выводили в “Поминальной молитве” просто так, почти без слов. Лишь бы зрители лицезрели свою любимую актрису. Ей и не надо было ничего не говорить — мы видели ее глаза, ее движения и понимали все, что она хотела нам сказать. Общение с великим искусством продолжалось... Пока однажды Татьяна Ивановна после нервного перенапряжения вновь не попала в больницу. Там, предоставленная самой себе, неуемная и непоседливая, она упала и сломала шейку бедра. Для 88-летнего человека исход был один...

Зрители любили ее всегда, со “Свадьбы с приданым”. И будут любить всегда. За “Ивана Бровкина”, за “Желтого чемоданчика”, за “Проснись и пой!” и “Фигаро”, за квартиры и телефоны, которые выбивала депутат Пельтцер для простых жителей столицы — за все, что сделала она и в искусстве, и в жизни.