...И гений мой поблек, как лист осенний

Одним из тех людей, которые в любой ситуации старались поддержать Михаила Зощенко, вели с ним постоянную переписку, хлопотали о его восстановлении в Союзе писателей, помогали финансово, был Корней Чуковский. Он очень переживал, когда начались гонения на писателя, и искренне радовался, когда в конце пятидесятых вновь начали печатать его книги. Но, увы, вернуть прежнего юмориста Зощенко это уже не помогло. Свидетельство тому — дневник Корнея Чуковского.

30 марта. Вчера вечером в доме, где жил Горький, на Никитской, собралась вся знать. Были Кукрыниксы, летчик Чухновский, летчик Громов, Юрий Шапорин, Козловский, проф. Сперанский, Мих. Слонимский, министр культуры Михайлов, Микола Бажан, Людмила Толстая, горьковед Б. Бялик, дочь Шаляпина, Капицы (академик с супругой), Анисимов — и Зощенко, ради которого я и приехал. В столовой накрыты три длинных стола и (поперек) два коротких, и за ними в хороших одеждах, сытые, веселые лауреаты, с женами, с дочерьми, сливки московской знати, и среди них — он — с потухшими глазами, со страдальческим выражением лица, отрезанный от всего мира, растоптанный.

Ни одной прежней черты. Прежде он был красивый меланхолик, избалованный славой и женщинами, щедро наделенный лирическим украинским юмором, человеком большой судьбы. Помню его вместе с двумя другими юмористами: Женей Шварцем и Юрием Тыняновым в Доме искусств, среди молодежи, когда стены дрожали от хохота, когда Зощенко был недосягаемым мастером сатиры и юмора, — и все глаза зажигались улыбками всюду, где он появлялся.

Теперь это труп, заколоченный в гроб. Даже странно, что он говорит. Говорит он нудно, тягуче, длиннейшими предложениями, словно в труп вставили говорильную машину — через минуту такого разговора вам становится жутко, хочется бежать, заткнув уши. Он записал мне в “Чукоккалу” печальные строки: “ И гений мой поблек, как лист осенний, В фантазии уж прежних крыльев нет”. Слово “прежних” он написал через Е. Я сказал ему: “Как я помню ваши Е”. Он ответил: “Да, было время: шутил и выделывал штучки. Но, Корней Иванович, теперь я пишу еще злее, чем прежде. О, как я пишу теперь!”

И я по его глазам увидел, что он ничего не пишет и не может написать. Екатерина Павловна посадила меня рядом с собою — почетное место; я выхлопотал, чтобы по другую сторону сел Зощенко. Он стал долго объяснять Екатерине Павловне значение Горького, цитируя письмо Чехова — “а ведь Чехов был честнейший человек” — и два раза привел одну и ту же цитату — и мешал Екатерине Павловне есть, повторяя свои тривиальности.

Я указал ему издали Ирину Шаляпину. Он через несколько минут обратился к жене Капицы, вообразив, что это и есть Ирина Шаляпина. Я указал ему на ошибку. Он сейчас же стал объяснять жене Капицы, что она не Ирина Шаляпина.

Между тем предположено 3 апреля его выступление на вечере Горького. С чем же он выступит там? Ведь если он начнет канителить такие банальности, он только пуще повредит себе — и это ускорит его гибель. Я спросил его, что он будет читать. Он сказал: “Ох, не знаю”. Потом через несколько минут: “Лучше мне ничего не читать: ведь я заклейменный, отверженный”. Мне кажется, что лучше всего было бы, если бы он прочитал письма Горького и описал бы наружность Горького, его повадки — то есть действовал бы как мемуарист, а не как оценщик. Все это я сказал ему — и выразил готовность помочь. Он записал мой телефон. Зощенко седенький, с жидкими волосами, виски вдавлены внутрь, и этот потухший взгляд! Очень знакомая российская картина: задушенный, убитый талант. Полежаев, Николай Полевой, Рылеев, Мих. Михайлов, Есенин, Мандельштам, Стенич, Бабель, Мирский, Цветаева, Митя Бронштейн, Квитко, Бруно Ясенский, Ник. Бестужев — все раздавлены одним и тем же сапогом.

1 апреля. Мне 76 лет... Снился мне Зощенко. Я пригласил его к себе, пошлю за ним машину. Он остановился у Владимира Лифшица, милого поэта. Я не знаю нового адреса Вл. Ал., но мне хочется, чтобы Зощенко был у меня возможно раньше, чтобы выяснить, можно ли ему выступать 3-го на Горьковском вечере или его выступление причинит ему много бед. Я условился с В. А. Кавериным, что он (Каверин) придет ко мне, и мы, так сказать, проэкзаменуем Зощенку — и решим, что ему делать.<...>

Гости: Каверины, Фрида, Тэсс, Наташа Тренева, Лида, Люша, Ника, Сергей Николаевич (шофер), Людмила Толстая, Надежда Пешкова, Левин, Гидаши, Зощенко, Маргарита Алигер. Я был не в ударе, такое тяжелое впечатление произвел на меня Зощенко. Конечно, ему не следует выступать на горьковском вечере: он может испортить весь короткий остаток своей жизни. Когда нечего было делать, я предложил, чтобы каждый рассказал что-нибудь из своей биографии.

Зощенко сказал: “Из моего повествования вы увидите, что мой мнимый разлад с государством и обществом начался раньше, чем вы думали, и что обвинявшие меня в этом были так же далеки от истины, как и теперь. Это было в 1935 году. Был у меня роман с одной женщиной — и нужно было вести дело осторожно, т. к. у нее были и муж и любовник. Условились мы с нею так: она будет в Одессе, я в Сухуми. Я заеду в Ялту, и там на почте будет меня ждать письмо до востребования с указанием места свидания. Чтобы проверить почтовых работников Ялты, я послал туда “до востребования” письмо себе самому: вложил в конверт клочок газеты и надписал на конверте: М. М. Зощенко. Приезжаю в Ялту: письма от нее нет, а мое мне выдали с какой-то заминкой. Прошло 11 лет. Ухаживаю я за другой дамой. Мы сидим с ней на диване — позвонил телефон. Директор Зеленого театра приглашает — нет, даже умоляет меня выступить — собралось больше 20 000 зрителей. Я отказываюсь — не хочу расставаться с дамой. Она говорит: “Почему ты отказываешься от славы? Ведь слава тебе милее всего. Ты даже сам себе пишешь письма. Однажды написал в Ялту, чтобы весь город узнал, что знаменитый Зощенко удостоил ее посещением. Сунул в конверт газетный клочок, но на конверте вывел крупными буквами свое имя. Мой муж был работником ГПУ, и это твое письмо наделало ему много хлопот. Письмо это было перлюстрировано, с него сняли фотографию, долго изучали текст газеты”. Таким образом, вы видите, господа, что власть стала преследовать меня еще раньше, чем это было объявлено официально”.