Ностальгия: Куда делись советские фарцовщики?

Эта группа советских граждан, безусловно, наживалась на желании любителей модной одежды стать счастливым обладателем той или иной вещи. Фарцовщиков громили на комсомольских собраниях, исключали из институтов. Вроде бы всё правильно. Но с высоты сегодняшнего дня ситуация смотрится несколько по-иному.

И пошёл Ваня в стройбат...

Поставьте себя на место молодого человека, к примеру, 1960–70-х годов. Есть любимая девушка, однако ей не особенно нравится, что парень приходит на свидания в унылых брюках фабрики “Большевичка”. Можно, конечно, убедить себя и сказать: грош ей после этого цена, шмоточница несчастная. Но...

Какой же выход? Фарцовщики. Фарца. Правдами и неправдами, через каких-то знакомых доставались координаты тех, кто мог предложить и продать заветные джинсы. Да и то — под честное слово, что товарищ не сдаст и не расколется даже под пытками, у кого взял телефон.

— Мой двоюродный брат в Москве как раз в такой ситуации и погорел, — говорит машинист электровоза Михаил Воробьёв. — Особых репрессий избежать удалось, хотя его обвинили в пособничестве спекулянтам. И пошёл наш Ванька из вуза служить в доблестный стройбат. Иностранные студенты, с которыми он завёл товарные отношения, отделались лёгким испугом.

Сегодня об этом даже вспоминать смешно, но в Советском Союзе в определённое время не только джинсы, но и виниловые пластинки с записями западных и американских исполнителей страшно ценились. Как и сигареты. И даже (вообще невероятно!) просто жевательная резинка и пакеты с логотипами, прежде всего — Marlboro. А всё это пойди ещё достань. Но как хотелось иметь хоть что-то...

Комсорг признался

— Все мы были продуктом своего времени, полагалось клеймить — клеймили, — рассказывает работник торговли Марина Казанцева. — Помню, году в 1980-м, если не ошибаюсь, в “Комсомольской правде” развернулась дискуссия о проблеме фарцовки и спекуляции. В нескольких номерах подряд газета публиковала материал о семейной студенческой паре, которая у себя в институте торговала иностранными джинсами. Отчётливо застряло в памяти: обнаружили у них несколько пар. “На продажу?” — спрашивают определённые товарищи. — “Нет, для себя”. — “А зачем вам столько?” Понимаю, что это звучит сейчас очень глупо, но за всех нас отчасти решали, чего и сколько должен иметь человек. Потом было собрание, и все активисты брали слово, негодовали... А потом пацаны курили за школой, и наш комсорг Славка сказал: “Как бы я хотел заявиться на танцы в таких джинах!”

Вообще говоря, в Красноярске тех лет слова “фарцовщик” и “спекулянт” стали практическими синонимами. Хотя разница есть. Первые считались как бы высшей кастой среди спекулянтов, перепродавали только дорогие импортные вещи, джинсы, кроссовки, валюту, товары из “Берёзки” (спецмагазина, где всё продавалось за доллары). Хотя, прямо скажем, порой выдавали за фирму товар отечественных подпольных производителей. Спекулянтами называли тех, кто продавал любой дефицит по цене выше установленной государством. За то и другое полагался срок. Кроме того, фарца горела ещё и на валюте.

Выход — барахолка

— Одно можно сказать точно: там, где не попадались иностранцы, не попадались и фарцовщики, — считает пенсионер Юрий Менмуратов. — А Красноярск был городом закрытым, откуда им тут взяться? Но и мы из положения выходили. Во-первых, в элитных школах обучались дети серьёзных учёных, профессоров разных, имеющих доступ за рубеж. Во-вторых, выручали лётчики, работающие по всему государству. А в столицах союзных республик снабжение, что и говорить, было гораздо на более серьёзном уровне, чем в Сибири. В-третьих, наша, например, школа, считалась офицерской. Семьи, служившие в составе ограниченного контингента советских войск в ГДР, Венгрии и так далее, много чего привозили из-за рубежа. Не могу назвать это спекуляцией, но барышни точно приторговывали какими-то девчачьими мелочами. Зато нам, пацанам, перепадали диковинные стирательные резинки и особенные игральные карты с, мягко говоря, не совсем одетыми красотками.

Разными путями и в наш город всё-таки добирались фирменные вещи. Из Владивостока, например, японские и корейские магнитофоны, телевизоры. Из Одессы — другие импортные товары (говорят, было время, когда там предлагали духи “Клима” чуть ли не в банках). И хотя не было в Красноярске подземных переходов для торговли, как в Москве, Ленинграде и других крупных городах, наши модники знали, куда направляться. На барахолку.

— 1983 год, лето, мы закончили первый курс, решили собраться группой, — вспоминает переводчик Андрей Антоненко. — И тут всех сражает Лариска! Потому что пришла в новёхоньких джинсах “Райфл”. “Откуда?! Сколько стоят? — спрашиваем. — Ты ведь даже стипендию не получала?” Она плечами пожала: “Барахолка. 200. А что делать? Где ж ещё достать...”

Концом фарцы стал челночный бизнес, а потом и обычный товарообмен республик бывшего СССР с зарубежными странами на закате в начале 1990-х годов.

Точное происхождение понятия “фарца” неизвестно. Некоторые из представителей, занимающихся сбором современного фольклора, считают, что корни исходят от старого одесского слова “форец”. Форецом называли человека, “который много говорит и своим красноречием сбивает цену, скупает товар по дешёвке и тут же рядом продаёт его втридорога”.

Другое мнение: слово “фарцовщик” — искажённое жаргонное “форсельщик”, которое ведёт происхождение от английского for sale в составе стандартного вопроса, с которым фарцовщик обращался к иностранному туристу: Do you have anything for sale? (У вас есть что-нибудь на продажу?)