Мой папа — лучший! Красноярцы делятся своими историями об отцах

“Папа может, папа может всё, что угодно”, — учили многие из нас на уроках музыки известную песню и горланили её во всё горло. Но действительно ли папе подвластно всё? Историями о своих отцах мы попросили поделиться красноярцев.

Екатерина Николаева, 20 лет, дочь Андрея Николаева:

— Папа меня всегда поддерживал, правда, порой своеобразно. Особенно помню ситуацию, когда в 11-м классе участвовала в межшкольном конкурсе красоты. Отчаянно к нему готовилась, но у меня никак не получалось красиво пройти по подиуму. Я отрабатывала свою “модельную” походку везде, где только было возможно: дома, в супермаркете, на улице... Папа обычно не вмешивался в процесс подготовки, но всё же иногда не выдерживал и отпускал какую-нибудь шутку, вроде: “Котька, неси туфли, каблук пилить будем! Я прочитал, что Монро себе для походки так делала!” Действительно, есть миф, что для знаменитой “виляющей” походки Мэрилин Монро подпиливала каблук на одной из туфелек на полсантиметра. Я тихонько злилась, но только упорнее продолжала тренироваться. Папа продолжал придумывать “ободряющие” шутки.

В день конкурса я уже практически не верила в свою победу и не метила выше приза зрительских симпатий или одной из номинаций. Мне казалось, что все соперницы красивее и намного лучше подготовлены. Своими переживаниями поделилась с папой. Он выслушал и... пообещал напечатать мне корону на 3D-принтере и даже найти для неё золотистый пластик.

В том конкурсе я всё-таки победила, несмотря на все неприятности во время этапов. Прошлась во время дефиле идеально, без запинок — так, как ни разу до этого не получалось. И на награждении среди гула голосов услышала чётко один единственный: “Доча, молодец!” В тот момент я поняла, что без его поддержки, хоть она и была своеобразной, у меня ничего бы не получилось.

Виктория Чанчикова, 77 лет, дочь Александра Кокоурова:

— Когда я училась в третьем классе, то мы большой семьёй жили в Абакане, в частном доме. Играли втроём — я, родная сестра Галя и двоюродный брат Колька. Я была старшая, Галя с Колей меня младше на год, поэтому я всегда была ответственная за наши проделки, которых было немало.

Во дворе дома всегда лежали разные дрова, балки, штапики с гвоздями. Нам они не давали покоя. Мы всегда забирались к папе в сарай, брали молотки и плоскогубцы, чтобы вытаскивать старые гвозди, их распрямлять и вбивать в новые места, где, на наш взгляд, им было самое место. Умажемся, лица в пыли, платья в грязи — красавицы! Мама ругалась постоянно: “Вы же девочки! Куда вам гвозди! Играли бы лучше в школу или куклам платья шили, а то как хулиганки растёте”. Как-то раз мамины замечания услышал папа и сказал: “Дочки, играйте в стройку на здоровье. Девочка должна уметь делать всё — и гвоздь забить, и суп сварить. Это дело житейское”. Папа был секретарём комсомольской организации и практически всегда находился на работе, но успевал найти время и для нас с сестрой.

А в школу мы с Галей потом всю жизнь играли: обе поступили в педагогический институт и стали учителями. Я — русского языка и литературы, а Галя — английского и немецкого.

Елена Лейман, 29 лет, дочь Александра Леймана:

— Мне с папой всегда было безумно интересно. Сейчас вспоминаю, как мы проводили время, и мне кажется, что он хотел сына — мы играли в футбол, мастерили мне рогатку, стреляли из самодельных луков, закатывали зимой друг друга в снег… Благодаря папе я подружилась с молотком и топором, умею орудовать этими инструментами не хуже мальчишек. В пятом классе в школе проводили соревнование, для девочек — по домоводству, для мальчиков — по труду. Пацанам надо было забить по линеечке гвоздь. В итоге я выпросилась поучаствовать в этом состязании, и мой гвоздь был забит ровненько по самую шляпку, без ударов по пальцам. Я ходила гордая как индюк.

Помню ещё историю. Мне пять лет, мы смотрим с папой мультики про Чебурашку и играем. Сели друг напротив друга, широко раздвинули ноги и катаем друг другу мяч так, чтобы попасть в своеобразные ворота. В итоге я с азартом отбила мяч так, что он подлетел к потолку и попал прямо в люстру. Раздался громкий “дзынь!”, я понимаю, что мы набедокурили, сейчас из кухни прибежит мама. Не придумав ничего лучше, я быстро заползла под шкаф. Наверное, подумала, что меня не заметят и только папе достанется на орехи. Прибежала мама, перепугалась, что меня могло задеть осколками от люстры, приказала сидеть под шкафом и дальше. Убрав стекло, родители меня за ногу вытянули, осмотрели. Потом они повздыхали и решили, что лампа была старая и не очень красивая. А дома мы в ручной футбол больше не играли.

Елена Шепиленко, 33 года, дочь Владимира Прудиуса:

— Дело было накануне моей свадьбы. Я планировала наводить красоту — готовиться быть самой эффектной невестой. Но что-то пошло не так — стало известно, что в заказанном кафе торжество не может пройти, надо искать другое заведение. Срочно пришлось заняться этим, потом заново составлять меню, отправлять новые приглашения гостям... Нервное занятие.

В конце этого дня я ночевала с родителями — спала с ними, чего не делала наверно лет 20. На тот момент мне было 24 года, но как в детстве, легла между мамой и папой. Заснула на папином плече. Мой рост — выше 170 сантиметров, но папа обнимал меня как маленькую девочку, гладил по голове и приговаривал вместо сказки: “55 сантиметров, четыре с половиной килограмма. Когда ты вырасти успела?” Под этот папин шёпот я и уснула.

Прошло почти десять лет, скоро уже мой сын пойдёт в школу, но после того случая в голове навсегда отложилась мысль: сколько бы мне ни было лет и какими бы ни были мой рост, вес, достижения — для папы я всегда останусь тем новорождённым комочком в четыре с половиной килограмма.

Анна Миркес, 34 года, дочь Евгения Миркеса:

— Когда я училась в седьмом классе и чувствовала себя вполне себе взрослым сформированным человеком, в школе устраивали вечер проводов осени. Так получилось, что со мной пошёл папа. К тому моменту достаточно долгое время родители на мои школьные мероприятия не ходили, этого не требовалось ни школой, ни мной. А тут папа собрался и пришёл — был единственным отцом на вечере, в основном собрались мамы. В программе был конкурс: в какой-то момент попросили разнополые пары, например, мама — сын или папа — дочь, выйти и станцевать. Я была в милом и немного дурацком платье — под достаточно полупрозрачную юбку умудрилась надеть чёрные колготки. Мы с папой вышли. Учитель начал играть на фортепиано вальс. Все стали медленно качаться под музыку, а папа меня повёл именно на вальс. Мне почему-то так это запомнилось, было так здорово… Я не помню особенностей вечера, но именно этот момент до сих пор вспоминаю с теплом. У родителей где-то до сих пор хранится фотография с плёночного фотоаппарата, где мы танцуем в тот момент.

Евгения Петренко, 37 лет, дочь Геннадия Петренко:

— В детстве я достаточно тяжело просыпалась и вставала с кровати. В итоге у нас с папой появилась своя игра. Когда меня надо было побыстрее разбудить в садик, то отец, убедившись, что я уже слышу, но просто никак не могу открыть глаза, подходил к кровати, садился рядом и начал говорить с тёплой улыбкой: “Тааак, пошла улыыыбочка, пошла, пошла, родимая...”. В итоге я не могла долго продержаться, лицо само расплывалось в улыбке, и я лезла к папе обниматься. До сих пор это самый лучший в мире будильник!

А ещё как-то на Новый год папа сделал крутую игру-бродилку с собственноручно написанными и придуманными заданиями. Тогда в нем участвовала вся семья, гости и даже кошка. Больше всего запомнилась “карта сокровищ” — жухлый, искусственно состаренный листочек бумаги со специально обожжёнными краями и замысловатым рисунком. Было ощущение, что это самая настоящая карта! Позитивные эмоции зашкаливали, ребёнок был счастлив!

Мария Сикора, 37 лет, дочь Александра Кобеца:

— Мой папа — военный, он всегда очень много работал. Мы жили в военной части под Дивногорском. Папа сильно уставал, возвращался домой поздно. А мы с братом Сашей маленькие, мне пять лет, брату три года, всегда к нему приставали, чтобы он почитал нам сказки. Папа убедительно отвечал, что он не умеет. Мы в это верили и старались его научить — показывали буквы, читали вслух.

Ещё брат в детстве не любил шоколадные конфеты, а в дефицитное время это была настоящая роскошь. Папа и я — сластёны, поэтому сладкое доставалось нам. И я как-то решила накормить брата конфетой, попросила закрыть глаза, открыть рот и запихнула ему за щёку сладость. Он её разжевал, сказал, что вкусно. С тех пор Сашка ест конфеты, а папа смеётся и припоминает: “Зачем ты его научила есть шоколад! Нам же теперь приходится делиться!”

Денис Шаров, 47 лет, сын Александра Шарова:

— Когда я был подростком, папа иногда брал меня с собой в рейсы, а работал он шофёром на автомобиле “Урал”. На более-менее свободной трассе пускал меня за руль, а сам дремал на пассажирском сиденье. Когда мне казалось, что папа уснул, я слегка прибавлял газу и тут же слышал тихое ворчание: “Сбавь скорость”. Так и не удавалось полихачить. Сейчас, когда отца уже нет с нами, а я сам воспитываю детей, понимаю, какой это был риск. Но до сих пор благодарен за то доверие, которое я чувствовал от него по отношению к себе. Это не забывается.

Наталья Ралло, 37 лет, дочь Виктора Туговикова

Нечто большее, чем одна история, дал мне мой папа. Ещё когда мы с братом были маленькими, он выступал на наших праздниках то Дедом Морозом, то другими персонажами, на ходу сочинял сказки, рисовал красиво и, главное, — привил мне веру в чудеса.

Я выросла, окружённая папиным волшебством, и благодаря этому научилась делать мир ярче не только для себя, но и для окружающих. Например, у меня была школа танцев и куча мероприятий за спиной.

Когда я выросла, то обратила внимание на то, что у папы очень хорошие отношения с окружающими, с молодости он душа компании.

И тогда я стала задавать вопросы, советоваться с ним. И тут поняла, что он никогда не пытался дать мне советы сам. Как жить, что делать. И за это у меня к нему вселенская благодарность! Например, один его «прошеный» совет, который я очень люблю: когда ты сомневаешься в том, как поступить, помни, что сила в правде.

Фото из личных архивов красноярцев