Сибиряк Иван СИЗЫХ - о Сибири, Красмаше и военном детстве

Первую электрическую лампочку он увидел только в семь лет. В школе учился у политических ссыльных. В молодости работал на оборонном заводе в Ижевске. А потом был практически напрямую связан с космосом: возглавлял одно из ведущих технических бюро на Красмаше. Вот такая биография. Во многом типичная для представителей советской интеллигенции.

Живая история

Иван Сизых родился при лучине. В буквальном смысле слова. В ангарской деревне Селенгино в 1929 году об электричестве и слыхом не слыхивали. Да что там, даже керосина не было. Как и часов. Первые петухи пропели — пора вставать, зажигать нащипанную с вечера лучину, начинать суетиться по хозяйству. Зато — просторы какие! Река, рыба, охота, ягода... Маленький Ваня однажды за один раз на острове 15 вёдер брусники набрал.

...В свои 90 лет Иван Егорович помнит мельчайшие подробности собственного детства. Больше того, рассказывает даже о прапрадеде. О том, как у далёких родственников был единственный в деревне сепаратор, как они ездили за пушниной в Эвенкию, а потом с товаром — на Енисей. О том, что в родной деревне было несколько основных фамилий — Карнауховы, Макаровы, Секурцевы. И больше всего — Сизых.

И опять — о детстве. О конях — Савраске и Буланке, о том, как все лошади, забранные в колхозное стадо, норовили с водопоя вернуться в родное домашнее стойло. Вот она, живая, не из книжек, история.

В 1935-ом семья уехала в Эвенкию, на факторию.

— Бабушка мне говорила: “У здешних людей язык-то другой”. А я не понимал — какой другой? — рассказывает Иван Егорович. — Хочется к ребятишкам, а у них игры непонятные. И меня не принимают. Потом всё наладилось. За два года, что мы там прожили, я на бытовом уровне научился эвенкийскому языку, до сих пор многие слова помню! Пурта — “ножик”... Там я первую электрическую лампочку увидел. Одна была на столбе в центре фактории, другая — в конторе, третья ещё где-то, ток — от динамо. А мы с мальчишками всё удивлялись: как это огонь по проводам бежит?

Иван Егорович говорит, что отец у него весёлый был, компанейский. “На сугланах в круг с эвенками вставал, ёхорьё танцевал. Его оговорили, забрали, отправили в Кировскую область на лесоповал (потом освободили). А мы вернулись на Ангару. Там и первый автомобиль увидели. Воронин, председатель Кежемского леспромхоза, провёз нас с ребятами по деревне! Патефоны появились, проводное радио — районный же центр. Тарелка на стене утром час говорила и вечером часа три. Такой переворот! Кино нам на динамо крутили: “Чапаев”, “Депутат Балтики”, “Трактористы”, “Волга-Волга”, “Весёлые ребята”... Первые трактора ЧТЗ всей деревней встречали — их по зимнику везли через реку. А уж когда комбайны появились, это как чудо: и жнёт, и молотит, и ссыпает! Помню, бежим с мальчишками за машиной босиком по стерне: колко, неудобно, но ведь интересно!”

Ссыльный с Арбата

На Ангаре в то время было немало политических ссыльных. Грамотные люди, в местной школе некоторые преподавали, причём сразу несколько предметов.

— Был у нас Алексей Иванович Лемешко, молодой, лет 25, видимо, с Украины, — вспоминает ветеран. — Вёл ботанику, естествознание. Вызывает меня: “Ваня, отвечай урок!”. А я всё смешиваю, не по учебнику говорю, а что вспомню. Он приговаривает: “Молодец, молодец”. А потом: “Садись, два!”. Ещё был Аполлон Дмитриевич Скорняков, преподавал математику, рисование и физкультуру. Так вот он никогда “отлично” не ставил! Если хвалил, то только говорил: “Мало-мальски ничего”. А в тетрадках, если помарки были, писал: “Грязца!”. Аполлона Дмитриевича поначалу на войну не брали — ссыльный же, но потом призвали. Мы ему в воинскую часть писали, а потом с фронта письмо пришло: “Ребята, больше Скорнякову не пишите, он — враг народа...”.

Помню еврейку одну из Ленинграда, говорили, будто она причастна как-то к убийству Кирова. Ещё был сосланный, который всё время революционные песни пел, мне его так жалко было!

Иван Сизых уверенно говорит, что никто ссыльных не притеснял, жили рядом, детей в школе учили. Вот когда в войну привезли поволжских немцев, народ поначалу относился к ним настороженно — немцы всё-таки. Но потом увидели, какие они аккуратные, чистоплотные, как работать умеют.

— Немцы наших многому научили: свёклу сажать, патоку варить. У нас Василий Макаров на их Ирме женился... Потом-то многие в Германию уехали, так письма писали: “Какое в Сибири приволье, не то что у нас...”.

Маленькому Ване довелось в те годы повстречаться и с человеком, который впоследствии стал известным писателем, автором “Кортика”, “Бронзовой птицы” и нашумевшего романа “Дети Арбата”. Конечно, мальчик не подозревал, что видит будущего литератора, знал только, что это сосланный Рыбаков.

— Жил он в деревне Мозговой, но приписан был к Кежме и всё время у нас шастал, — рассказывает Иван Егорович. — Помню, Ангара только прошла, солнце уже жарит вовсю, а ещё шуга, по берегам льдины, но мы с пацанами купаться полезли, дрожим, а ещё и сосульки сосём. Рыбаков и два его дружка сели в лодку, водку достали, выпивают, хохочут. А я тогда очень любил старших слушать, ну и прислушиваюсь к их разговору. Кто-то из троих (не ручаюсь, что Рыбаков) сказал: “Владимир Ильич тоже был в ссылке. И мы отсидим и вернёмся”. Хорошо я эти слова запомнил...

“Будет второй фронт открыт?”

Любимым предметом в школе у Вани была география. Недаром ещё малышом в конторе со стула карту рассматривал. Историей интересовался. И вообще, был “политиканом”. Все газеты, какие приходили в Кежму, от корки до корки прочитывал. В войну его даже прозвали Ваня-Совинформбюро — настолько всё знал, по мере возможностей, о положении на фронте. Хорошо помнит статью “Таня”, очень сильно она его потрясла. Ходил по домам, всем читал, люди плакали. Только гораздо позже понял, что Зоя Космодемьянская и та самая Таня из газеты — одно лицо.

Взрослые мужики у него, подростка, спрашивали: “Ваня, будет второй фронт открыт?”. И школьник солидно отвечал: “Будет, но мы бы и без него уже справились”.

...Школу закончил в Кежме. Решил учиться дальше. Но с деньгами было туго. С матерью 200 кубометров дров напилили, чтобы было на что ехать.

В Красноярске Иван поступил в учётно-плановый техникум, сразу на 3-й курс (10 классов за плечами), отучился, получил диплом — экономист-плановик. И попросился на работу в Ижевск, на крупный оборонный завод. К тому времени там открылся механический институт на базе знаменитой Бауманки. Способный парень работал и параллельно учился на вечерне-очном факультете. Трудно приходилось, конечно: общежитие, работа, учёба... Преподаватели были прекрасные, но и требовали со студентов на все 100, никаких поблажек. Всю жизнь вспоминает их добрым словом.

Паспорт менять не пришлось

Женился Иван Сизых в 1957 году. Приехал тогда из Ижевска в Кежму — пять лет дома не был. Родные встретили, друзей созвали, стол накрыли, как водится.

— И тут я спрашиваю: “Интеллигенты в селе есть?”, — смеётся Иван Егорович. — А мне отвечают, мол, Татьяна вот приехала, студентка она, в Красноярске учится. Спрашиваю: “Где она?”. Побежали, отыскали, привели под руки, рядом за стол посадили. У меня глазки-то уже под хмельком, поглядел... Подходит! Женюсь!

Татьяна Николаевна, супруга, говорит, что никаких долгих ухаживаний и не было, как у других пар. Она про своего будущего мужа знала — не хулиган, активный был всегда, в серьёзном институте учится, семья хорошая... Чего ж замуж не пойти. Пошла. Самое интересное, что ей даже паспорт менять не пришлось: фамилия-то у него такая же была — Сизых!

С тех пор они вместе. Уже 62 года! Оба Козероги (ей в январе исполнится 87, ему — 91). Двое детей, внучка, правнучка. Спрашиваю у Татьяны Николаевны, всегда ли её муж был таким активным? Отвечает: “Деловой был всегда. Всё больше на работе, на работе, детьми мало занимался”.

— Как это мало?! — возмущается Иван Егорович. — Шестнадцать газет и журналов для них только выписывал! Два раза в день из почтового ящика вынимал. Сын захотел на бокс — на тебе перчатки, грушу! Бегать желаешь? На шиповки! Велосипед хотите, самокат, пианино дочке — пожалуйста!

С пианино, к слову, в семье своя история. Один инструмент в доме уже был, когда в магазин возле цирка привезли несколько чешских. По каким-то причинам в продажу они не поступали две недели, и Сизых каждый день ходили отмечаться в очереди. Как потом оказалось, одно пианино приобрёл Дмитрий Хворостовский, тогда ещё студент.

К музыке у Ивана Сизых очень трепетное отношение. С трёх лет на гармошке пытался играть, в клубе и в школе потихоньку к пианино пробирался, что-то одним пальцем подбирал (баян, кстати, и сейчас в доме есть). А к классике приохотил сосед по общежитию в Ижевске, обладатель коллекции грампластинок.

— Какое это чудо — музыка! — удивляется и восхищается Иван Егорович. — Я в молодости не понимал, как можно зарю изобразить не красками, а звуками. Но потом послушал “Рассвет” Грига и “Рассвет на Москва-реке” Мусоргского. Это же надо так выразить!

Иван Егорович эмоционально говорит обо всём: и о личной жизни, и о пристрастиях, и о работе на Красмаше, которой отдал 25 лет. Начиная рассказывать о ней, он молодеет на глазах, что-то объясняет на пальцах, рисует схемы, чертит графики. Попутно 90-летний ветеран искренне удивляется, что собеседник до сих пор не прочёл книжную новинку, не знаком с острой публикацией в журнале, цитирует целые абзацы из любимых произведений... Счастливый человек. Любящий, понимающий и принимающий жизнь.

Самое главное воспоминание в жизни:

— 20 августа 1941 года. В тот день 500 человек из Кежемского района на большом катере увозили на войну. На берегу собрался весь район: родители, жёны, дети. Несколько раз мотор заглушали. А когда катер отчалил, люди с воем пошли в воду, по пояс, по горло... Страшная картина. Домой вернулись только 10 процентов, в их числе мой отец.