Уроки Ключевского

Во многом благодаря Ключевскому мир узнал историю нашей страны. Конечно, в Европе и раньше были учёные, которые интересовались Россией и занимались проблемами нашей истории. Но узок круг был этих исследователей и страшно далеки они были от широкой европейской публики. В университетах русскую историю практически не изучали. Обобщающих исторических трудов не существовало. И первым учебником стал знаменитый “Курс русской истории” Василия Осиповича Ключевского, переведённый ещё при его жизни на все европейские, а также японский языки. Да и позже, на протяжении всего ХХ века, основным источником для общих университетских курсов по истории России во всём мире служили лекции Ключевского.

Ключевский пробудил интерес к русской истории не только на Западе, но и в самой России. Новая волна увлечения отечественной историей на рубеже XIX—XX веков связана с его именем. В этом смысле роль Василия Осиповича можно сравнить с ролью Николая Михайловича Карамзина. До Карамзина тоже существовали серьёзные историки. Были многотомные труды В. Н. Татищева и М. М. Щербатова, но именно написанная Карамзиным по поручению Александра I “История государства российского” открыла для русского общества историю России. “Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную, — писал А. С. Пушкин. — Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным как Америка Колумбом”.

И это было вызвано вовсе не новыми архивными документами, открытыми Карамзиным или какими-то другими откровениями по сравнению с Татищевым. Причиной явилась совершенная литературная форма труда Карамзина. Он был писателем и прекрасным стилистом. В конце XIX века история повторилась. Ключевский был не только великим историком, но и замечательным мастером слова. В конце жизни академика истории и древностей русских Василия Осиповича избрали также почётным академиком по разряду изящной словесности. И он заслуженно стал дважды академиком, потому что его труды — это удивительное сочетание строго научного подхода с великолепной образной формой изложения.

Существует такое понятие — “научно-популярная литература”. Как бы подразумевается, что есть серьёзные научные работы, а есть облегчённые, понятные для широкой публики. Ключевский был одним из самых ярких представителей исторической науки, которые никогда не принимали такого разделения. Он, как потом и его младший современник Е. В. Тарле, считал, что историки должны писать для народа, а не только для других историков. “Мудрено пишут только о том, чего не понимают”, — говорил Ключевский. Неудивительно, что современники считали его выдающимся литератором, его имя перечислялось в одном ряду с Пушкиным, Толстым, Чеховым. Кстати, А. П. Чехов под влиянием лекций Ключевского собирался написать историю медицины. Сам Василий Осипович писал не только о древней истории, но и о литературе — о Фонвизине, Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Аксакове, Гончарове, Островском, Достоевском, Чехове, Горьком и других русских писателях.

Вкус к литературе у Ключевского проснулся в раннем детстве. Ребёнком он начал писать сатирические сказки, подражая М. Е. Салтыкову-Щедрину, но повзрослев, выбрал для себя не литературное творчество, а историческую науку, удивительным образом соединив свой писательский талант с научными поисками и просветительством. Василий Осипович был самым блестящим лектором своего времени. Он не хотел уезжать из Москвы (поэтому, кстати, и в Академии наук состоял “сверх штата”, поскольку тогдашний порядок требовал, чтобы все академики жили в Петербурге), и многие специально приезжали из столицы (да и из других городов) послушать лекции Ключевского. Он был профессором пяти высших учебных заведений (Московского университета, Московской духовной академии, Александровского военного училища, Высших женских курсов, Училища живописи, ваяния и зодчества) и часто выступал с публичными лекциями — обычно в пользу Московского комитета грамотности. На эти выступления в историческом музее собирались сотни человек. Зал был всегда переполнен.

Вся русская интеллигенция старалась послушать Ключевского. “Сейчас возвратилась с лекции Ключевского, — писала художница Елена Поленова. — Какой талантливый человек! Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который очень недавно побывал в XIII—XIV веках, приехал и под свежим впечатлением рассказывает всё, что там делалось у него на глазах, и как живут там люди, и чем они интересуются, и чего добиваются, и какие они там”. Люди искусства тянулись к Ключевскому. Он, несмотря на перегруженность работой, отозвался на просьбу директора Училища живописи, ваяния и зодчества князя А. Е. Львова читать в Училище лекции по русской истории не только для студентов, но и для преподавателей, художников, артистов и музыкантов.

Валентин Серов специально приезжал послушать лекции Ключевского о XVIII веке, чтобы проникнуться духом эпохи. Известно, что знаменитый эскиз Серова “Петр I” был создан под впечатлением рассказа Ключевского о Петре. Ф. И. Шаляпин обращался к знаменитому историку, когда работал над сценическими образами Бориса Годунова и Досифея. Леонид Осипович Пастернак в написанных в эмиграции мемуарах “Записи разных лет” вспоминал, что все маститые художники того времени (В. А. Серов, А. М. Васнецов, К. А. Коровин и другие) черпали вдохновение в блестящих лекциях Ключевского. Окружающие, в том числе коллеги академика, удивлялись, сколько времени он тратит на “пустяки”. На просьбу каждого артиста, художника или писателя (особенно часто обращался Н. С. Лесков) о консультации Ключевский не только откликался, но шёл в архив, искал нужные документы, часами рассказывал об исторических фигурах, о мелких деталях жизни давно ушедших эпох. Но сам Василий Осипович вовсе не считал это “пустяками”. Он не любил консультировать коллег, даже своим многочисленным ученикам давал лишь общие направления для работы, но считал своим долгом помогать всем, кто хотел знать русскую историю и искал в ней вдохновение. Композитор С. Н. Василенко вспоминал слова классика: “Композиторам, художникам и артистам всегда готов дать совет и помощь, но когда ко мне обращается свой брат-историк — помогите да разъясните, — не люблю. Всякий сам должен добиваться, у нас работать не любят”.

Ключевский “сам добивался” своих вершин: бедное, даже нищее детство, пришлось очень рано начать работать, тяжёлая, полная лишений молодость. Признания и общества, и властей он добился неустанным трудом. Самодержавие он никогда не любил, публично критиковал, в возрасте 65 лет даже вступил в партию кадетов, которая, кстати, возглавлялась его учениками. Но научный авторитет Ключевского был настолько высок, что крайне консервативный император Александр III пригласил историка обучать своего сына великого князя Георгия Александровича, брата последнего русского царя. Он читал князю курс истории Европы в связи с историей России, чтобы тот понимал их взаимосвязь.

Близкое знакомство с императорским двором, исторические потрясения николаевского времени — русско-японская война, революция 1905 года — у весёлого и жизнерадостного Ключевского (кроме прочего, он оставил нам в наследство сотни замечательных, большей частью юмористических афоризмов) породили чувство пессимизма. Он с большой тревогой рассуждал о судьбе России: “Наше будущее тяжелее нашего прошлого и пустее настоящего”. Василий Осипович понимал, что страна стоит на пороге больших перемен. Выступая на годовщине основания Московского университета, он сказал: “Николай II — последний царь. Алексей уже не будет царём”. Однако и в преемниках царизма он не видел спасения России: “Чтобы согреть Россию, они готовы сжечь её”.

Перед смертью Ключевский написал горькие слова о судьбе своего горячо любимого Отечества, изучению истории которого посвятил всю свою жизнь: “Предания, будущее и прошедшее — всё нипочём!.. Мне жаль тебя, русская мысль, и тебя, русский народ! Ты являешься каким-то голым существом после тысячелетней жизни, без имени, без наследия, без будущности, без опыта. Ты, как бесприданная фривольная невеста, осуждена на позорную участь сидеть у моря и ждать благодетельного жениха, который бы взял тебя в свои руки, а не то ты принуждена будешь отдаться первому покупщику, который, разрядив и оборвав тебя со всех сторон, бросит тебя потом, как ненужную, истасканную тряпку... мне хочется с горькими сдавленными слезами пропеть про себя: “Боже, храни бедный народ, бедную Россию!”.

Впереди ждали потрясения ХХ века. После революции Ключевский был объявлен реакционным историком. В 1920-е годы из библиотек изъяли его работы. Русская история оказалась ненужной. Исторические факультеты были закрыты, в школах историю не изучали. Но в 1930-е годы произошёл крутой поворот в советской идеологии. “Патриотизм” перестал быть ругательством. В апреле 1934 года в газете “Правда” появилась передовая статья “За родину!”. Георгий Федотов написал тогда: произошла “вещь неслыханная, невозможная вчера: в СССР “Родина” объявлена священным словом”. Сталин поручил тогда написать новые учебники по истории, причём тем самым людям, которых клеймили как реакционеров, в том числе ученикам Ключевского. Но для написания учебников требовалось время. Тогда Сталин посчитал, что до появления “советского” учебника можно “временно” использовать дореволюционные издания.

Отдел печати и издательств ЦК ВКП(б), выполняя указания вождя, разработал проект плана переиздания старых работ по истории. “Немедленно приступить к изданию Ключевского “, — такую резолюцию поставил Сталин на записке от заведующего Отделом печати и издательств Б. М. Таля. Так произошло возвращение трудов великого русского историка. Но ненадолго. В советскую эпоху он считался классиком, достаточно много издавался, особенно при Хрущёве, но при этом изучение его не приветствовалось. Был такой парадокс. Похожее происходило и с работами других классиков исторической науки. При Горбачёве интерес к Ключевскому резко возродился. Сейчас в любом книжном магазине можно приобрести книги Василия Осиповича.

Но самое печальное — наша страна, похоже, так и не усвоила главный завет великого русского учёного и патриота: “История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков”.