Новости
Психбольница: взгляд изнутри.
У каждой из этих женщин своя судьба и своя трагедия
В детстве и юности я грешила любовью к фильмам про будни различных лечебных учреждений, главным образом - психиатрического плана. Поэтому, оказавшись однажды в одном из них, изображать удивление было бы не вполне уместно и даже неприлично.
Психбольница, что бы там ни говорили, место довольно интересное, во всяком случае, для тех, кто там никогда не был. Про такие заведения всегда хочется знать побольше. И день, когда мне захотелось поболтать ногами, сидя в кукушкином гнезде, настал. Точнее, настал день, когда врач-психиатр заподозрил у меня депрессию - как оказалось, одно из самых распространённых заболеваний нашего времени, и предложил пройти обследование в стационаре. О том, что пациенты, которые ложатся на обследование, живут вместе с клиническими больными, я узнала не сразу...
Заведением, принявшим меня под свои гостеприимные своды, стала краевая психиатрическая больница № 2 в посёлке Овсянка. Деревянные корпуса учреждений больше походят на советский пионерлагерь - такой шик и не снился старине Мак-Мёрфи. В один из таких корпусов меня любезно проводили. В приёмной, основательно покопавшись в моих вещах, изъяли плойку (я не подумала о том, что на шнуре от вышеобозначенного агрегата можно повеситься), телефон, а вот станок бритвенный в косметичке почему-то не разглядели: возможно, я удачно его запрятала.
Оставляю бритву на совести санитарки. Затем меня проводили в палату с 11 кроватями, тесно понатыканными по периметру. Оглядываясь вокруг, понимаю, что дверей в палатах не предусмотрено. Как и положено новому постояльцу, я вызываю повышенный интерес. По степени и качеству этого интереса моих больничных соседей можно разделить на три группы. Представители первой по-детски непосредственно возникают перед моей кроватью, спрашивают, как меня зовут, и, засмущавшись, убегают. Пациенты из второй - хитро прищурившись, интересуются, за что я здесь, и вообще выглядят так, как будто скрываются от известных мест. Представители третьей группы меня просто не замечают, может быть, потому, что они привязаны к кровати за попытку суицида. Знакомлюсь со своими соседями. Помимо меня в палате ещё одна женщина с депрессией, остальные с более сложными проблемами. Коллектив довольно дружный, все стараются позаботиться друг о друге в меру своих возможностей.
Кать? А Кааать? Помацай спину, - обращается одна женщина к другой.
Не хочу, - нарочито капризным тоном отвечает Катя.
Ну помацай, а то вдруг не увидимся больше. Вот выйду отсюда, а муж меня возьмёт и прибьет. Он меня в прошлый раз так бил палкой, что я упала и лежала, как дура.
Первый поход в туалет
Как ни старайся, а момент, когда тебе приходится озаботиться поиском уборной, всё-таки наступает. Найти её обычно можно где-нибудь в конце коридора. Если обычно туалет - место относительно спокойное и уединённое, то в «Овсянке» по популярности он уступает разве что столовой. Дверь стеклянная, кабинок нет, застать это место необитаемым практически невозможно. Решаю, что появился отличный шанс проверить, есть ли у меня склонность к эксгибиционизму. Есть. Мою руки, пациенты сидят по унитазам и безразлично смотрят по сторонам.
Мне ещё только предстоит узнать о том, что горячей воды в кране так и не появится, хотя за окном октябрь месяц, душа нет в принципе, биде включают один раз в день на пару часов, а в изоляторе кто-то со вшами.
К слову, в день поступления в больницу там был банный день. Он должен бы быть ванным, но цивилизация здесь поперхнулась. Свежевымытые пациенты похожи на детдомовцев девяностых, только старше.
Завтрак - обед - ужин
Обед - это то, ради чего стоит жить. К обеду готовятся заранее, где-то за час все оживляются, рассаживаются по кроватям в ожидании, обсуждают, что будут давать. Мебель в столовой поставлена так тесно, что сидящие за соседними столами соприкасаются спинами. Я ни с кем не соприкасаюсь, потому что сижу на самом краю стула. Хлеб порезан кусками сантиметров десять в толщину, его кидают прямо на стол. Капуста с рыбой и комками чего-то непонятного, чай, а для больных диабетом (их в «Овсянке» называют «сахарниками») - вода. Стараюсь не выпендриваться и есть то, что едят все, хотя получается плохо. После двух ложек капусты тошнит весь оставшийся день. Тут же посещают мысли о том, что мне-то позже родители что-нибудь привезут, а кому-то нет, и вот для них эта еда кажется вполне приличной, потому что другой не было и не будет. Становится стыдно.
После обеда, останки которого пара моих соседок припрятала под подушками, кто-то спит, кто-то играет в карты. Девушка задирает халат и жалуется медсестре: «Вы мне колготки маленькие выдали, посмотрите, как сползают». Девушку зовут Таня, ей двадцать лет, она сирота, после прохождения курса лечения в психиатрической больнице вернётся в специнтернат.
«А ты их повыше натяни», - советует сестра, не обращая внимания на проблему нетянущихся советских колготок. Больше половины обитателей психбольницы живёт в ней постоянно, так как своей жилплощади, как и родственников, не имеет, поэтому советскими колготками, сапогами «Аляска», средствами гигиены и прочим их снабжает государство.
Вечером для всех положена беседа с дежурной медсестрой.
- Да, девочки, читать тут у вас нечего, - посмотрев несколько низкопробных любовных романов на общей тумбочке, подводит итог она.
Если бы только читать нечего. Делать в принципе нечего. Весь день проходит в ожидании завтрака, обеда, ужина (я от своего ужина отказываюсь, воспоминания о капусте ещё слишком свежи), перед сном можно где-то в течение часа посмотреть телевизор. Телевизор я не особо жалую. Вспоминается фраза о том, что с ума сходят от безделья.
Медсестра приглашает меня к себе в кабинет.
- Пойдём, я тебя накормлю. При тебе намажу хлеб маслом и чай налью, - зачем-то добавляет она, видимо, подумав, что мне неприятен тот факт, что душевнобольные накрывают столы и, соответственно, имеют доступ к еде. Хотя дело, конечно, в основном в тех десятисантиметровых кусках хлеба, которые бросают на стол, ну и в треклятой капусте.
Ночь проходит под аккомпанемент соседки слева, которая о чём-то тихо беседует с голосами, однако выданная мне порция таблеток быстро лишает навыков благодарного слушателя…
«Посещают ли вас странные мысли?»
День второй. Я всё ещё здесь, и утро начинается довольно бурно. Нина выбирает себе новое платье, и передо мной опять мелькает гардероб из девяностых. Нине неопределённое количество лет. Складывается впечатление, что вина её перед обществом только в том, что она так и осталась ребёнком.
Заведующая отделением презентовала мне несколько стандартных тестов, один из которых состоял вопросов из четырёхсот. Особенно порадовал вопрос: «Посещают ли вас странные мысли?» Я всерьёз и надолго задумалась, какую мысль можно назвать странной. Пришедший позже психолог добавил к ним ещё несколько рисовальных тестов. В целях самозащиты я старалась давать как можно более стандартные ответы и выдавать самые обычные и нудные ассоциации. Если просят нарисовать ассоциацию на слово «дружба», значит, рисую двух держащихся за руку человечков, а не два, скажем, кряжистых пня, переплетённых друг с другом не менее кряжистыми корнями.
Соседка по палате (абсолютно, кстати, адекватная, правда, по-моему субъективному мнению, прочно подсевшая на антидепрессанты) продолжает знакомить меня с мрачными историями жительниц «Овсянки»: «У Вали родители были алкоголиками, ещё молодой она бросилась под поезд. Её спасли, и теперь она уже двадцать лет живёт здесь». Каждый раз, проделывая путь из палаты в столовую, Валя стучит по полу деревянными костылями. У Вали нет ноги.
После ужина пациентам на час возвращают изъятые при поступлении мобильные телефоны, чтобы они могли позвонить домой и друзьям, если, конечно, им есть кому звонить. Мне телефон не дают уже второй день по непонятным причинам, что оптимизма мне, конечно, не добавляет.
С 20.00 до 21.00 в больнице разрешено есть то, что тебе принесли родственники, не удивительно, что те, у кого их нет, тоже толпятся в столовой.
- Адачка, угости меня чем-нибудь, пожалуйста, - вежливо и как-то совершенно по-детски просит меня Нина.
По возвращении в палату замечаю душевнобольную Надю, которая жизнерадостно хрустит раздобытой где-то луковицей. Не доев, она прячет её под подушку.
Кто из дома, кто в дом
В «Овсянке» я провела ещё один день, на четвёртый меня забрали, потому что вреда я получала явно больше, чем пользы. Выписанные антидепрессанты - это хорошо, но подобрать их можно было бы и в более благоприятных условиях. Пребывание в психиатрической больнице - опыт, безусловно, интересный, но если представить, что пребывание это растянулось бы недели на две, становится жутко.
А для кого-то курс лечения длится несколько месяцев, кто-то живёт в больнице больше десяти лет, кто-то проводит в ней всю свою жизнь. По-настоящему пугает незащищённость пациентов подобных лечебных заведений, их положение напрямую зависит от личных качеств и профессионализма больничного персонала.
Вспоминается фильм про психиатрическую клинику «Пролетая над гнездом кукушки» и все другие фильмы подобного плана. Истина, как всегда, где-то посередине: электрошоком пациентов «Овсянки» никто лечить не пытается, однако и до комфортной и не наводящей жути психиатрической клиники, как, например, в фильмах «Внутри себя я танцую» или «Прерванная жизнь» краевая психиатрическая больница, мягко говоря, не дотягивает.
…При упоминании о посёлке Овсянка для меня первой мыслью теперь будет не дом музей Виктора Петровича Астафьева, а психиатрическая больница, на самой окраине посёлка, где живым людям не менее, чем литературным реликвиям, требуются внимание, забота, а также улучшение условий жизни.
Читайте также:
