Конспирологическая клюква

Российский эмигрант открыл новый, документально-фантастический жанр

По мнению известного российского писателя и публициста Дмитрия Быкова, в 2008 году литературными трендами станут два прозаических жанра — “государева клюква” и “конспирологический роман”. Первый посвящен событиям “старины глубокой”, но с недвусмысленными отсылами к современности. Быков убежден, что сверхидеей образчиков жанра “развесистая клюква” станет, например, реанимированная ныне идея российской государственности. Второй тренд — “конспирологический роман” — прекрасный плацдарм для литературной актуализации темы “вражеского ока”, мегазаговора и прочей сакрально-политической “илиады”.

Выводы Быкова основаны на анализе литературных новинок ушедшего года, в которых робко, но тем не менее чувствительно прослеживаются лейтмотивы грядущих “хитов”. Одной из таких характерных новинок является книга Бориса Носика “И здесь, и там, и тогда…”. Прозаический опыт русского эмигранта, проживающего ныне в Шампани, состоит из трех повестей, объединенных единством жанра, — литературное расследование или, если пользоваться терминологией Быкова, литературный конспирологический роман.

Борис Носик провел поистине титаническую работу и сумел в тонкостях воссоздать события первой половины двадцатого века и даже середины девятнадцатого. Каким образом ему это удалось — загадка. Но, видимо, Носику посчастливилось найти и очевидцев встречи Гумилева, Ахматовой и Модильяни в маленьком парижском кафе, и людей, присутствующих при любовных свиданиях Татьяны Яковлевой и Маяковского. Имена этих русских поэтов уже давно стали своеобразным психосексуальным бестселлером современности. О них были написаны воспоминания, статьи, сняты передачи. Однако ни один исследователь топовых любовных треугольников Серебряного века не погрузился в такие глубины. Отсюда вывод: либо Носик нашел чудом уцелевших очевидцев, либо стал обладателем неких не известных ранее документов. Почему отвергается версия о том, что расследовании Носика — исключительно плод его буйной фантазии? Позвольте, писатель собственноручно означил жанр своих произведений как документальная проза. ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ. То есть в основе феерических открытий из жизни звезд русской поэзии лежат некие документы. Документы, безусловно, бесценные. Так, Носик воспроизводит диалог Гумилева и Модильяни — во время их единственной случайной встречи. До Носика не было даже точной уверенности, что эта встреча в принципе была, а вот исследователь докопался даже до нюансов перепалки русского и французского гениев. Впрочем, обо всем по порядку.

Как уже говорилось, книга Бориса Носика состоит из трех документальных повестей. Первая, “Таинственный дом в лесу Сен-Жермен”, — настоящая шпионская сага о взаимодействии парижских коммунистов, советских поэтов и красавиц. Все они работают на НКВД, между делом, правда, все же пописывая стихи и закручивая головокружительные романы. Особую пикантность повествованию дарит участие топовых имен — Владимир Маяковский и Татьяна Яковлева. Также интерес вызывают и подробности романтических похождений великолепной княжны Саломеи — петербургской светской львицы Соломинки (это о ней написал Осип Мандельштам: “Я научился вам блаженные слова: /Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита. /В огромной комнате тяжелая Нева. /И голубая кровь струится из гранита…”.

Повесть “Анна и Амадео” открывает принципиально новую, практически революционную страницу в жизни и творчестве Анны Ахматовой. Оказывается, единственный источник психосексуальной драмы, определившей по версии Носика траекторию развития поэтического гения Анны Андреевны, — Амадео Модильяни, отвергший русскую девушку Анну Горенко. Это из-за бесчувственного Амадео Анна Горенко переодела перчатку с правой руки на левую, презрела Гумилева и стала великим поэтом. Любовная история русской девушки и итальянца описана в тончайших подробностях. Каждое свидание, каждая встреча, каждый диалог трепетных любовников каким-то неимоверным образом дошли через десятилетия до господина Носика. И только в самом конце повести Носик проговаривается. Оказывается, единственным детонатором умопостроений “документальной” повести стали карандашные наброски Модильяни, где несколько “ню” смутно напоминают профиль и пластику Ахматовой.

В третьей повести “Парижский гость” Носик обошелся без любовных драм. Это, так сказать, документально-производственный роман о взаимоотношениях заказчика и райтера. В роли заказчика — мэтр Дюма, райтер — молодой писатель Маке. Здесь Носик не сделал сногсшибательных открытий. О том, что Дюма пользовался услугами литературных негров, говорено не раз. Однако документальная повесть Носика, опять-таки, отличается изобилием деталей, словно автор сидел где-то за портьерой во время переговоров Дюма и Маке.

После прочтения “документалистики” Бориса Носика тревожит смутное ощущение, что только что ознакомился с хард-копи телевизионной программы “Максимум”. Тайны, интриги, расследования… И все это в жанре документально-фантастической прозы… под развесистой конспирологической клюквой.