Поставить бочку

Вообще о визите главы правительства пока сообщается только одно: Путин проинспектирует ход строительства новых корпусов Сибирского федерального университета. Тоже, кстати, инвестпроект федерального уровня. Но вот о том, прибудет ли Владимир Владимирович на Ванкор, информации крайне мало, хотя элементарная логика подсказывает — торжественный ввод нефтяного и газового комплекса стоимостью более четырех миллиардов долларов есть антикризисный прорыв континентального значения. Как туда не прилететь.

Ровно пять лет назад оператор проекта, компания “Енисейнефть”, устраивала пресс-конференцию на тему “Будущее месторождения”. Генеральный директор компании Евгений Попов и его заместитель по геологии Владимир Кринин сообщили, что топливное сырье пойдет по 710-километровому трубопроводу на полуостров Диксон, где будет построен подземный терминал для перекачки нефти в танкеры. При этом глава “Енисейнефти” специально оговорил: Красноярскому краю останется своя доля сырья, так как администрации Туруханска и Игарки не возражают против перевода собственных котельных с угля на нефть. Впрочем, размер этой доли Евгений Попов не уточнил. И правильно сделал. Не прошло и года, как в правительстве России (которому на 100 процентов принадлежит основное предприятие-разработчик Ванкора, “Роснефть”) изменили стратегический план освоения заполярной кладовой. По словам прибывших в Красноярск министра экономического развития Германа Грефа и руководителя “Роснефти” Сергея Богданчикова, прокладка диксонского трубопровода резко осложнилась тремя внезапно открывшимися обстоятельствами, как то: на пути изыскателей оказались несколько массовых захоронений умерших от сибирской язвы, а также лежбища морских коров — уникальных животных, которых придется огибать при строительстве нефтяной “нитки”. Кроме этого, чрезвычайно затратна технология азотного погружения в вечную мерзлоту 120 тысяч опор будущего трубопровода. О том, почему коров недоучли в первом варианте сметы, не говорилось ничего.

Возможно, это объясняется вот чем. Накануне бурильщики, проверяя величину предполагаемых запасов нефти, наткнулись на 27-метровый сплошной пласт черного золота — высота восьмиэтажного дома. В крае и стране поднялся радостный крик, сопоставимый разве что с пуском ДнепроГЭСа или Магнитки, и было отчего: по первым же прикидкам, Ванкор уверенно давал в год 14 миллионов тонн нефти. Или же, по ценам 2005 года, 120 миллиардов рублей оборота. В этом шуме и гаме про сибирскую язву и морских коров немного позабыли, а зря.

Поэтому “Роснефти” и правительству пришлось менять легенду — проект трубопровода развернули с севера на запад, к таинственной и загадочной для красноярцев ямальской станции Пурпе. Оттуда нефть Ванкора включалась бы в мировую интегрированную систему транспортировки и продажи сырья…

Реализаторам проекта часто задавали вопрос — а куда вы будете продавать эти миллионы тонн? Месторождение, мол, далеко, транспортные затраты выше, чем, скажем, на Самотлоре. На это Богданчиков, не пропустивший, по-моему, ни одного Красноярского инвестиционного форума, уверенно отвечал, что качество нефти за Полярным кругом не ниже, чем в Саудовской Аравии — первого в мире экспортера. Это и сократит расходы. Поскольку проверить подобное утверждение хотя бы посредством мензурки не представлялось возможным, аудитория успокаивалась и терпеливо ждала, какие еще осложнения могут встретиться на трудном пути ванкорцев.

Все сомнения кончились, когда в Москве наконец приняли духоподъемное решение о вливании красноярской нефти в нитку трубопровода ВСТО (Восточная Сибирь — Тихий океан). Тема Ванкора снова забурлила, потому что к проекту подключился еще один государственный промышленный гигант — “Российские железные дороги” со своими немалыми инвестициями в терминалы. Один такой торжественно модернизировали и открыли в присутствии прессы в Уяре. Само собой, не обходилось и без третьей системной госкомпании — “Транснефти”, глава которой Николай Токарев на днях заявил о внимании правительства России к проблеме расширения нефтяных провинций в условиях мирового кризиса.

По его словам, в Белом доме уже наступающей зимой рассмотрят комплексную программу освоения Ванкорской провинции и Ямала. “Большие сомнения, что эта программа будет финансироваться за счет государства прямыми деньгами”, — сказал Токарев. Здесь, кстати, можно сослаться на мнение Владимира Путина: премьер считает, что кладовые необходимо осваивать с помощью трех составляющих: Федерации, бизнеса и регионов.

Губернатор края Александр Хлопонин, отвечая на вопрос о времени запуска Ванкора, сообщил: “Введем в августе 2009 года. Доделаем полностью инфраструктуру и планируем в августе вводить месторождение в промышленную эксплуатацию. К сожалению, реальные доходы от ввода Ванкора мы получим только в 2010 году. Говорить, что доходы от одной только добычи нефти на этом этапе превысят доходы от металлургии — это, конечно, преувеличение. Превысят, но в том случае, если мы будем развивать переработку. Сегодня есть планы по увеличению мощности Ачинского нефтеперерабатывающего завода. Плюс рассматривается вариант создания производства по переработке попутного газа с Ванкора на Ангарском НПЗ в Иркутской области. Вот это в совокупности кратно превысило бы доходы бюджета от металлургии”.

Глава региона прав: если переработку развивать не будем, потеряем много денег. И вообще, многие базовые финансовые показатели могут быть подвергнуты серьезной корректировке. Например в те времена, когда “Роснефть” окончательно избавилась от конкурентов на право пользоваться месторождением, налоговые схемы были совершенно другими — намного выгоднее для Красноярского края и Таймыра. Сегодня же большая часть фискальных сборов ушла по новому законодательству в столицу. Например налог на добычу полезных ископаемых. В результате этой тенденции краю достается примерно 10 процентов всех финансовых поступлений от нефтяного проекта. Как говорилось на некоторых красноярских совещаниях с участием московских чиновников, около половины всей 80-миллиардной выручки “Роснефти” — 38 миллиардов долларов за тридцать лет реализации ванкорского проекта — поступит в бюджеты всех уровней, и доля края тут вряд ли превысит четыре миллиарда долларов. Причитающееся вряд ли упустит как Тюмень со своим Пурпе, так и Иркутск, — вплоть до Тихого океана.

Стоит заметить, что на задний план ушла тема освоения Юрубчено-Тохомской нефтяной зоны (ЮТЗ), расположенной в Эвенкии. В свое время заявки на разработку месторождений этой группы составляла компания ЮКОС, понемногу развалившаяся после ареста Ходорковского (еще один суд над ним продолжается в Москве). Но сейчас мы не о судьбе экс-олигарха, а о намного более важной для красноярцев теме: сколь реальны и жизнеспособны перспективы нашего региона стать новой нефтяной провинцией не только России, а, возможно, и всего мира?

На этот вопрос попытались ответить ведущие специалисты Сибирского отделения Академии наук. Вот, например, мнение академика Алексея Конторовича: “Дай ог, чтобы Восточная Сибирь обеспечила нефтью и газом себя, Дальний Восток и небольшой экспорт в Азиатско-Тихоокеанский регион. В то же время мы должны отдавать себе отчет, что если не будем всерьез заниматься сырьевой базой, развитием инфраструктуры, вводом в разработку новых месторождений, если снизим темпы работ и инвестиции в нефтегазовый комплекс Западной Сибири, это обернется для страны тяжелыми последствиями”. Выкладки экспертов свидетельствуют о том, что к 2020 году добыча нефти в России может достигнуть 630—640 миллионов тонн в год, при этом в Ханты-Мансийском округе она стабилизируется на уровне 260 миллионов тонн, на Ямале возрастет до 85—90 млн. Примерно столько же может давать Восточная Сибирь при грамотном ведении дела.

Кризис несколько поменял планы правительства. Падение выручки от экспорта сырья привело, как говорилось не однажды, к сокращению инвестиций в нефтяную отрасль. Из этого следует: в то время, когда каждый бюджетный рубль на счету, временно приходится идти экстенсивным путем развития, увеличивая размер добычи прежними технологическими методами. В таком случае освоение ЮТЗ просто невозможно. Хорошо известно, что там нефть ни в какое сравнение с саудовской не идет — ее качество намного хуже. Плюс к этому уровень доказанных запасов не достиг рентабельной для Севера цифры в 300 миллионов тонн (Ванкор эту планку превысил). А если вспомнить еще и о нестабильных сегодня мировых ценах на нефть, — можно дать однозначный ответ на вопрос углеводородного статуса Красноярского края: пока кризис не кончится, говорить о великой провинции еще рано.