«Театр дал мне всё». Заслуженный артист России Александр Косинский поделился секретами профессии

Александр Косинский — уникальный дирижёр. Он служит в красноярском Театре оперы и балета с момента его основания — с 1978 года. Как и театр, в 2023 году Александр Хрисанфович отметил 45-летие работы в театре. Репертуар маэстро включает как проверенные временем постановки, так и знаковые премьеры последних лет — оперы «Кавказский пленник» Цезаря Кюи, «Ермак» Александра Чайковского, «Монтекки и Капулетти» Винченцо Беллини и другие.

Вершина мастерства

— Александр Хрисанфович, 45 лет в одном театре — это пример того самого служения театру. Не возникало чувство «королевство маловато, разгуляться негде»?

— Сам боюсь таких чисел. Честно, я искал и другие места работы и самореализации. Но всегда, возвращаясь в родные стены, понимал, что «дома» лучше. С другой стороны, я никогда не ограничивался только театром оперы и балета — работал в институте, филармонии, руководил студенческим оркестром. Где ещё найдёшь столько возможностей? Всё сложилось благодаря театру. И в бытовом плане тяжело было что-то менять — практически в самом театре родилась дочь, квартиру дали… Врос основательно.

— Всегда интересно, как человек решается выбрать творческую профессию. Вы росли в музыкальной семье?

— Мы жили в Одессе. Родители просто любили музыку, хотя сами не были представителями творческих профессий. Нас с братом вовремя отдали в музыкальную школу. Видимо, влияние родителей дало такие плоды — отец хотел, чтобы мы стали музыкантами. В итоге я стал дирижёром, а брат, Георгий Косинский, до сих пор является профессором Одесской консерватории и имеет звание заслуженного артиста Молдовы.

— А почему именно дирижирование, а не просто музыкант в оркестре? Это интереснее?

— Это профессия — мечта многих музыкантов. Все выдающиеся музыканты по всему миру имеют свои оркестры — Плетнёв, Спиваков, Башмет, Коган… Практически под каждого создавались оркестры. И конечно, погрузиться в этот океан звуков, управлять им — действительно непередаваемое чувство.

— Помните свой самый первый выход на сцену?

— 26 мая 1975 года. Это были так называемые летние парковые концерты. Когда филармония завершала основной сезон, оркестры начинали играть в городских парках. Мой первый концерт состоялся на сцене летнего театра в одесском городском саду. Тогда я только окончил четвёртый курс консерватории. Мой преподаватель был главным дирижёром оркестра и доверил мне дирижировать серьёзной программой: симфония Моцарта «Юпитер», концерт для флейты с оркестром украинского композитора Симовича.

— А как в итоге оказались в Сибири? По распределению после учёбы?

— Тогда, 45 лет назад, в Красноярске открылся новый театр. Назначенный главным дирижёром Игорь Леонидович Шаврук — тоже родом из Одессы, и мы хорошо друг друга знали. До этого я был дирижёром оперной студии консерватории и студенческого оркестра и, конечно, хотел работать в театре. Поэтому, когда Шаврук предложил мне работу в Красноярском театре, я не раздумывая согласился. Первой театральной постановкой стал балет на музыку Шостаковича «Барышня и хулиган».

Сложности профессии

— Как дирижёр слышит каждого участника оркестра, особенно если кто-то из музыкантов ошибается? Для этого нужно иметь специальный навык?

— Честно говоря, слышать ошибки не самое трудное, со временем всё нарабатывается, тем более музыканты оркестра сейчас очень профессиональны. Важнее уметь работать с коллективом, грамотно ставить задачи и поддерживать необходимую творческую атмосферу.

— А были ли курьёзные ситуации в вашей творческой деятельности?

— «Курьёзные» — это когда вспоминаешь. А когда стоишь за пультом — это колоссальный стресс. Я дирижировал «Аидой», и один из солистов не вышел на сцену, вся драматургическая ситуация связана с его выходом, а его нет. Оказалось, исполнитель роли Амонасро распевался в классе и, видимо, решил, что успеет, и увлёкся. Пропустить сцену или останавливать спектакль нельзя, нужно было выкручиваться, тем более что опера исполнялась на русском языке. Пришлось что-то проиграть быстрее, солисты по ходу меняли текст… А Амонасро в итоге вышел позже.

— Какими качествами должен обладать дирижёр для успешной работы?

— Сама профессия предполагает хорошее знание музыки — балетной, оперной, симфонической. Нужно обладать широким «музыкальным и культурным багажом». Когда ты ставишь спектакль, руководишь оркестром, солистами, то обязательно должны быть собственные идеи, начиная от построения фраз, номеров и заканчивая общей концепцией. В работу нужно вкладывать личное отношение к произведению. Возьмём милую сердцу «Снегурочку». Эта опера не просто сказочка для детей. Она о любви в языческом понимании: земной, страстной, плотской (вспомните праздник Ивана Купалы). Снегурочка за несколько мгновений такой любви с благодарностью отдаёт свою жизнь, и всё Берендеево царство славит Ярилу-Солнце. В этом — вечное продолжение жизни. Отчасти из «Снегурочки» выросло эпохальное произведение ХХ века — «Весна священная» Стравинского, а Стравинский, кстати, был учеником Римского-Корсакова. Понимая всё это, мне становится ясным каждый образ, каждая сцена и каждая фраза солистов и оркестра. Не может быть исполнения «ни о чём».

— То есть работа дирижёра непосредственно влияет на исполнение? Недостаточно просто отработать ноты и чётко всё сыграть, как того хотел композитор?

— Да, конечно. Если композитор настаивает, что его мнение правильно, то спорить не нужно. Обычно есть какая-то часть, которая отдаётся дирижёру на его усмотрение — автору музыки чаще всего и самому интересно, что с произведением может сделать дирижёр, — исполнение, личное отношение.

— За 45 лет вы наверняка уже работали со всевозможными спектаклями. Есть любимые произведения?

— Те, которыми ты сейчас занимаешься. Если ты не полюбишь то, над чем работаешь, не найдёшь в нём что-то своё, то ничего хорошего не выйдет. Вся наша классика не может не заинтересовать. При всей любви к Чайковскому очень высоко также ценю Римского-Корсакова: мне кажется, что это совершенно особое явление в русской музыке — всё пронизано русской интонацией и тем самым «русским духом». Тот же Чайковский, который брал пушкинские сюжеты: «Евгения Онегина», «Пиковую даму», — русский композитор по своему мировосприятию, психотипу «русской души», но по интонационному языку больше европейский композитор, у него очень мало славянского. У Римского-Корсакова, кроме интонационного языка, простая былина поднимается до масштабов национальной идеи. Так, в опере «Садко» мечта молодого, деятельного, самолюбивого главного героя о выходе к морю — это, по сути, мысли об укреплении государственности. В опере есть и утверждение православия, и мысли о роли искусства, и чистейшая любовь Волховы, которая, полюбив Садко за его песни, превращается в реку, осуществив тем самым его мечту. При этом потрясающая по выразительности музыка и яркая театральность. Вроде бы по сюжету — простые сказочные бытовые вещи, но благодаря музыке это вырастает до небывалых широт.

Стало лучше

— Кто-нибудь из детей и внуков пошёл по вашим стопам?

— Дочь — концертмейстер оперы в нашем театре, а сын стал бас-гитаристом в Москве. Свободный художник, играет в разных группах. С одной стороны, здорово, что прожил жизнь не напрасно и вот так пророс в собственных детях, есть продолжение в них. Но профессия непростая.

— Супруга тоже из «ваших»?

— Да, Василиса Дмитриевна работала помощником режиссёра нашего театра, режиссёром, который проводит спектакли на сцене. Позже была заведующей оперной труппой, а сейчас воспитывает внуков.

— Театр сильно поменялся за 45 лет?

— В течение первых трёх лет с открытия интерес к нему был очень большой. Потом долгое время наблюдалось охлаждение со стороны зрителей, ведь мы работали как кинотеатры — чёткий регламент проката спектаклей и постановок от Министерства культуры РФ. Нельзя было пригласить солистов, музыкантов.Труппа комплектовалась согласно штатному расписанию, еженедельно показывали по семь спектаклей. По воскресеньям — два. Понедельник был выходным. В течение сезона обязательно пять премьер — две оперы, два балета и детская постановка. Темп бешеный. Времени для репетиций не хватало, некоторые спектакли годами не репетировались — снимать спектакль текущего репертуара перед премьерой для репетиции можно было только в самых исключительных случаях. Во время каникул давали по три спектакля ежедневно — два с утра для детей, один взрослый вечером. Так, однажды в течение месяца у меня был 31 спектакль.

— Как же вы справлялись с таким темпом…

— У меня даже был спектакль в 10 часов утра 1 января! Это балет на музыку Чулаки «Сказка о попе и работнике его Балде». Это был целевой спектакль, поэтому зрители были. Слава богу, обошлось без казусов. Тогда же только первый день января считался выходным, а потом все трудились в штатном режиме. Кроме работы в самом здании театра, были выездные спектакли. Так, например, два спектакля с оркестром в Зеленогорске, а вечером спектакль в театре, на основной сцене. При этом была нехватка кадров, оркестры небольшие, зарплаты маленькие…

— А как сейчас обстоят дела?

— Сравнивать нынешний театр с тем, который был 45 лет назад, невозможно. Сейчас у руководства театра гораздо больше свободы, больше возможностей в комплектовании труппы, в планировании репертуара, репетиционного процесса, в превращении каждого спектакля в событие. Это подтвердили и гастроли театра в Москве, на сцене Большого театра, это подтверждает и возросший интерес публики. Оркестр стал больше, музыканты намного заинтересованнее, есть конкуренция. Можно комплектовать коллектив исходя из желаний администрации театра — количество человек, состав и так далее. Больше событий, гастролей, приглашённые дирижёры и солисты. Это заинтересовывает публику, появляется больше ценителей, которые действительно разбираются в материале. Хотя и сейчас встречаются интересные случаи: идёт увертюра, свет погас, какая-то женщина разговаривает по телефону. Ей делают замечание, а она отвечает: «Так ведь пока идёт реклама!» Публика разная, но уже лучше воспитанная, понимающая и знающая, зачем они идут в театр.

— Слышно ли зрителей в оркестровой яме? Или все сосредоточены и не замечают реакции публики?

— В яме особая атмосфера. Не всегда хорошо слышно певцов, сам процесс игры в оркестре достаточно сложный, требует особого внимания. Поэтому музыканты заняты своим делом. Но зрителя и то, как реагирует зал, чувствуешь всегда. И это важно.

Дети, Хворостовский и мечты

— Не могу не спросить. Вас воспитали как музыканта, вы это же сделали со своими детьми… Как увлечь и привить любовь к музыке, искусству, театру у подрастающего поколения? Силком водить и через «не хочу»?

— Со мной было и так. (Смеётся). В пять лет по-другому нельзя. С одной стороны, заинтересовываешь постановками, водишь на спектакли, а с другой — «тебе пора заниматься, иди за инструмент!» Кнутом и пряником надо действовать. В процессе ребёнок втянется. Сам процесс занятий должен быть интересным, но и без дисциплины ничего хорошего не получится.

— А вне работы вы только классическую музыку слушаете? Или можете шансон или попсу включить?

— Я не против никакой музыки, но в первую очередь, конечно, интересна классика. Сейчас есть что послушать, ведь для этого есть все возможности — можно смотреть трансляции из самых разных театров по всему миру! Раньше было не достать пластинок с какой-то певицей, а сейчас всё в свободном доступе. Это очень важно для музыканта, ведь это расширяет кругозор. В консерватории преподаватель говорит, как и что сыграть, — фактически ты следуешь мнению одного человека. А здесь есть колоссальный выбор с самыми разными исполнениями, ты даёшь свою собственную оценку, развиваешься. Отличная возможность для профессионального роста.

— Вы всё же музыку оцениваете с профессиональной точки зрения? Не для удовольствия, как простой слушатель?

— Я не сказал бы, что для меня это проблема. Ты сразу даёшь оценку, нравится тебе или нет. Это не тот анализ, когда начинаешь копаться в произведении, разделять на составляющие. Уже в процессе делаешь себе пометки, как и что ты сам сделал бы по-другому. Если вещь нравится, то это будет в удовольствие.

— Удалось поработать с Дмитрием Хворостовским?

— Конечно! Я больше 40 лет преподавал в институте, он некоторое время был моим студентом по классу вокального ансамбля. Когда Дима начал работать в театре и стал победителем международного конкурса певцов в Кардиффе, то на сцене Красноярского театра оперы и балета прошёл большой концерт, которым я дирижировал. После по заказу Всесоюзного телевидения делали видеозапись нашей оперы «Травиата» — Дима исполнял Жермона, а Лариса Морзоева пела Виолетту, а я дирижировал. Запись транслировалась на весь Советский Союз, нам приходили письма благодарности от зрителей.

— А есть ещё несыгранное, что очень хотелось бы сделать?

— На самом деле сыграно очень мало. Всегда хочется большего. Если бы выпала возможность, я бы с удовольствием взялся за хорошую оперу. Например, возобновить «Садко» Римского-Корсакова. Или поставить его же «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии».

Нюанс

Александр Косинский с 1980 года преподаёт в Сибирском государственном институте искусств, который сейчас носит имя Дмитрия Хворостовского. Александр Хрисанфович доцент кафедры сольного пения и оперной подготовки.