Геолог Павел Самородский: «Чёрная сопка — это основание разрушившегося вулкана»

Бородатый мужчина в свитере, не помещающийся в дверях, в руках у него дымящаяся трубка или на худой конец папироса. Именно таким образ геолога сформировался в головах многих россиян благодаря советским кинокартинам. Профессия геолога и сегодня окутана ореолом романтики. В зной и в стужу, в любое время дня и ночи неутомимые исследователи готовы отправиться в любую точку планеты, пусть даже самую отдалённую, чтобы выполнить задачу. Насколько этот стереотип отвечает современности, накануне Дня геолога “Городские новости” выяснили с доцентом института горного дела, геологии и геотехнологий Сибирского федерального университета Павлом Самородским.

— Современный геолог мало чем напоминает тот образ, который сформировался у людей, — начинает Павел Николаевич. — Свитер, лошади и многонедельная, а то и месячная работа в тайге без связи — это уже прошлый век. Геология, как и любая другая сфера, не чужда достижениям. Зачем свитер, если есть современные согревающие ткани и термобельё. Зачем лошади, когда есть вездеходы и квадроциклы. А спутниковая связь позволяет оперативно передавать информацию практически из любой точки планеты. Вот недавно мы работали в Северной Анголе, и связь с внешним миром не прерывалась ни на минутку. Около поселений даже сотовые телефоны работали. Единственный атрибут, который остался неизменным, — это костюм-энцефалитка. Геологам часто приходится работать в условиях, где есть риск укуса клеща и прочих кровососущих насекомых.

— А какое дело занесло Вас в Африку, если не секрет?

— По заданию одной из компаний мы искали месторождения алмазов. Работа продолжается, но из-за визовых проблем не получается проводить там больше времени. Два месяца мы провели чуть ниже экватора. Интересный район. К северу от нас были тропические леса, джунгли, к югу — более засушливые территории. В долинах рек — заросли, где можно нарваться на кусачих муравьёв и прочих неизвестных существ. Одно неопознанное животное сильно напугало двух участников экспедиции. Когда они с вооружённым охранником шли через джунгли, раздался треск и стало понятно, что кто-то через заросли ломится в их сторону. Они решили не выяснять, от кого так много шума, и спешно убежали.

— На основе каких данных принимается решение, что экспедиция поедет в такую-то конкретную точку и будет искать такой-то конкретный минерал?

— В геологии есть раздел, который называется прогнозирование. На основе данных, собранных предшественниками, принимается решение о том, какие районы могут быть перспективными для разработок. Есть геологические карты, некоторые из них составлялись в 40-е годы прошлого столетия во время войны, некоторые позже, а есть и свежие изыскания. Но, чтобы началось исследование, нужно, чтобы появился заказчик, которому интересно то или иное сырьё, и он готов вкладывать средства в разведку и дальнейшую добычу. Так, по заказу одной из компаний мы ищем сейчас месторождения золота на Енисейском кряже.

— Бытует мнение, что добывающая промышленность разрабатывает те месторождения, которые открыты в советское время. И ничего нового не открывается. Так ли это?

— И да, и нет. Есть понятие “месторождение”, это то, что можно разрабатывать. Есть понятие “рудопроявление”, это некий объект, который до месторождения не дотягивает по размерам. Скажем, идёт геолог, наткнулся на жилу кварца, в ней есть следы золота. Возникает вопрос, какой объём полезной руды есть. Эта жилка может кончиться рядом в нескольких метрах от поверхности, а может уходить в глубину и давать богатые залежи. Чтобы найти ответ на этот вопрос, нужно проводить исследования. Проводить бурение. В советское время таких рудопроявлений было открыто много. И последующее их изучение показало, что часть из них пустые, а часть вполне пригодна для разработки. Одно из таких месторождений с характерным названием “Золотое” мы изучали в 2010-х годах в Северо-Енисейском районе. Сейчас туда делают дорогу. Как месторождение оно было открыто в наши дни, но основа для его открытия была заложена в советское время.

В своё время в СССР была поставлена задача — изучить Сибирь, Дальний Восток и северо-восток страны. Именно тогда геологические работы масштабно проводились повсеместно, именно тогда родился романтический образ геолога. Ведь его работа была сопряжена с неизвестностью и опасностью. Взять, к примеру, геолога Владимира Георгиевича Дитмара, который участвовал в изучении Чукотки. Этот человек стал прообразом персонажа книги, а потом и фильма “Территория”. Ему не повезло, при высадке его лодка перевернулась, проводник и груз ушли под воду, а он выплыл. Для местных, которые не умеют плавать, ибо вода в тех краях всегда ледяная и учиться плавать у них нет никакой возможности, ситуация была проинтерпретирована как деяния злых духов. Местные не хотели с ним работать. По словам Дитмара, “вследствие религиозных представлений по их понятиям, я, вылезший из моря, был мёртвым…” Осложняло ситуацию и “почти полное незнакомство с денежным обращением”. Он в одиночку ходил в соседние поселения, чтобы найти провизию. Такого героизма в настоящее время не происходит, благодаря развитию современного транспорта.

— В Вашей практике работа в каких условиях была самой тяжёлой?

— В Анголе. Там мало того что климат жаркий, так ещё давала о себе знать почти километровая высота. Из-за дефицита кислорода было ощущение, что на тебя постоянно что-то давит. Из непредвиденных ситуаций (уже не в Анголе — в России): однажды нам со студентом-практикантом пришло заночевать под открытым небом на берегу реки. Не успели засветло добраться до лагеря. Развели костёр, расположились рядом. Только я так и не сомкнул глаз.

— Вы говорите, что не все рудопроявления могут стать месторождениями. Как часто геологи натыкаются на залежи, которые не имеют перспективы?

— Большая часть найденных объектов при детальном исследовании оказывается непродуктивными. Точек проявлений руды много, рудопроявлений меньше, месторождений ещё меньше, а особо крупных месторождений вообще по пальцам пересчитать можно. Почему? Месторождение не появляется просто так, природа должна в результате определённых геологических процессов на протяжении длительного периода сконцентрировать элементы, минералы. Или, как в случае с алмазами, доставить их с большой глубины на поверхность благодаря кимберлитовому вулканизму. Поэтому по-настоящему уникальных месторождений мало.

Один из ярких примеров — месторождения золота в Южно-Африканской Республике. Там целый рудный район, который называется Витватерсранд (в переводе — хребет белой воды). Там золотоносные горизонты, как стенки пологой чашки, уходят всё глубже в недра. В шахте Тау-Тона их сейчас разрабатывают на глубинах до четырёх с половиной километров. Глубже аналогичные работы проводятся только в Индии, там люди трудятся на глубине пять километров. То, что за золотом нужно идти всё глубже и глубже, серьёзная проблема. Там нужно организовывать вентиляцию, причём гнать вниз охлаждённый воздух. При подъёме горняков использовать декомпрессионные камеры. Я в своё время побывал на километровой глубине, мы в 2010-м посещали ядерный могильник Горлебен в Германии. Могильник сделан в куполе соли. Этот объект интересен тем, что там выработки непрерывно сжимаются, потому что соль течёт. Регулярно приезжает машина с большой фрезой и подрезает стенки и потолок выработки, расширяет её.

— Учёные предрекают человечеству неутешительное будущее. Ещё несколько десятков лет, и полезных ископаемых не останется. Как быть?

— Ещё в XIX веке проходили научные конференции об исчерпаемости земных ресурсов. Но надо понимать, что тогда исследователи говорили о проблеме с учётом технологических возможностей того времени. В начале XX века содержание золота, которое было рентабельно для добычи, составляло 20—30 граммов на тонну руды (это примерно треть кубометра породы), сейчас рентабельным считается концентрация в полграмма. Благодаря изменению технологии, появилась возможность “вытягивать” то золото, которое раньше добыть было нельзя. Сейчас рабочие заново входят в шахты, которые были созданы десятилетия назад. В окрестности Магадана недавно завозили уникальную дробилку, для её доставки пришлось полностью перекрыть движение по единственной дороге и по ходу транспортировки укреплять пути. Без этой установки дальше добывать руду там не представлялось возможным. Собственно говоря, и гигантские дробилки, и шагающие экскаваторы созданы с целью, чтобы работать с более бедной по содержанию ценных минералов рудой. Я не удивлюсь, если в будущем человек сможет перерабатывать обычную породу и “вытягивать” из неё всё, что ему нужно. Ведь практически все элементы таблицы Менделеева встречаются повсеместно. Просто концентрации их разные.

— После выработки руды в земле остаётся пустота, насколько эти шахты опасны?

— Есть выработки достаточно устойчивые, например, как в случае с золотыми месторождениями, которые разрабатываются в крепких скальных породах, то достаточно просто забетонировать входы и выходы. Иная ситуация, к примеру, с соляными месторождениями. Вода легко её растворяет. Есть город Березники на Урале, там раз в несколько лет возникают воронки. Из-за этого там даже приходилось переносить железнодорожные пути.

— В Красноярском крае есть такие опасные места?

— В своё время на уровне отдельных сообщений проходила информация о прорыве воды на месторождениях золота в районе Артёмовска. Там в растворимых водой карбонатных породах есть карстовые пещеры. Некоторые заполнены водой. И когда эти резервуары случайно вскрываются, то происходит прорыв и затопление. Проблемными являются и угольные шахты. Добыча угля может сопровождаться выбросом газа, который может воспламениться.

— А как Вы относитесь к тому, что красноярское метро законсервировано? По сути, это тоже выработка под землёй, которая больше не разрабатывается.

— Любая выработка требует постоянного контроля. Нельзя просто взять и бросить её, тем более, когда тоннели прорыты под городом. Очевидно, что чем больше времени там не проводятся никакие работы, тем более вероятна перспектива, что всё придётся делать заново. Ведь никто не знает, как поведут себя породы в будущем. В студенческие годы я был на Кавказе на заброшенном месторождении, где сначала искали уран, потом никель и кобальт, потом барит, а потом всё забросили. Там я видел интересные переходы от крепких скальных пород к сланцам.

В зоне границы (по-геологически — контакта) горное давление буквально вдавливало сланцы в выработку. Тут надо сделать оговорку, что это очень медленный процесс. Но вернёмся в Сибирь. Горные породы, на которых стоит Красноярск, пережили период длительного выветривания (разрушения под действием колебаний температуры, растворения и других процессов). В результате под нашим городом относительно слабые породы, или, как говорят геологи, грунты. Из-за этого метро у нас строить так же сложно, как, например, в Санкт-Петербурге.

— Профессия геолога сегодня не так распиарена, как в советское время. Есть ли к этой специальности интерес у студентов?

— Несомненно. Проблема в том, что абитуриенты, поступая в наш институт, иногда плохо представляют, что такое геология. Да и для меня, подростка, занимавшегося в кружке “Юный геолог” поступление в Московский государственный университет сопровождалось большими открытиями.

Я понятия не имел, например, что такое микроскопия в геологии. Или другой пример. Бывший студент, а теперь сотрудник института Сергей Сильянов поступил сначала на гидрогеологию, потом перешёл на минералогическое направление, сейчас он оператор на электронном микроскопе. Другой наш молодой сотрудник Борис Лобастов, будучи студентом, в 2014-м поехал на конференцию, посвящённую Челябинскому метеориту, где ему вручили фрагмент космического пришельца. Этот подарок теперь находится в нашем музее. С тех пор он интересуется космической геологией.

— Чем это направление перспективно?

— Я уже говорил об исчерпаемости ресурсов. Перед геологами и горняками встаёт вопрос, где добывать руду. Рассматривается возможность добычи ресурсов на Луне, на Марсе, в кольце астероидов. Но надо понимать, что в космосе есть не всё, что нам нужно. Там есть железо и платина, но нет нефти и газа. Эти ресурсы могут образоваться только в результате деятельности различных живых организмов. Земля уникальна, в своё время в ней запустился очень интересный процесс — в непрерывное движение пришла мантия, которая расположена между ядром и земной корой. Из-за этого поверхность Земли тоже пребывает в движении. Плиты двигаются, сталкиваются, сползают друг под друга, где-то эта мантия прожигает кору и выходит наружу, получаются вулканы.

— Вы заговорили о вулканах. А Чёрная сопка действительно вулкан, как о том говорят?

— Это основание вулкана. Под любой видимой на поверхности частью вулкана есть своеобразный “корень”, канал, по которому поднимается магма, извергающаяся далее на поверхность. Когда-то несколько сотен миллионов лет назад магма поднималась по своеобразной трубе южнее будущего Красноярска, потом застыла… То, что извергалось из Чёрной сопки, почти не уцелело. Наш регион испытал сравнительно недавно поднятие, и эрозия, или размыв поверхности, уничтожила то, что было выше. При этом обнажилось то, что залегало глубже. Если бы человек появился в Красноярске несколько миллионов лет назад, то он на месте Чёрной сопки увидел бы что-то, напоминающее Башню дьявола, которая есть в Вайоминге в США. Но мы немного опоздали, и Чёрная сопка уже сильно разрушилась.

— Красноярский вулкан может о себе ещё когда-нибудь заявить?

— Нет. У Чёрной сопки уже нет связи с магмой. Если извержение и произойдёт, то в другом месте и не раньше чем через несколько десятков тысяч лет.