Несколько слов о том, как я оказался в ожоговом отделении. В добровольческом движении я узнал от знакомых, что есть возможность пройти практику в любой из больниц города в качестве санитара-волонтёра. Я сознательно выбрал ожоговое отделение, потому что это лучшая школа, в которой можно проверить себя перед поступлением в мединститут. Отработать нужно 136 часов — два раза в неделю по четыре часа. Вот так и потянулись мои долгие рабочие будни.

Перевязка

Этот день я запомнил до мелочей. Январь, 13-е число. Меня попросили приехать к восьми утра, чтобы успеть на перевязку, и направили в перевязочный кабинет. Стою растерянный, не знаю, что делать. С меня снимают обычный халат, надевают хирургический, завязывают его сзади, подают новые медицинские перчатки и маску и отправляют за больной в палату.

Я привожу её на каталке, кладу на кушетку, и хирург начинает снимать старые бинты. Больная лежит без сознания — она под общим наркозом, хирург берёт ножницы, разрезает бинты и… открывается рана. Ожоговая рана от стопы до бедра. Я думал, что буду чувствовать отвращение и дурноту, но на удивление я спокоен, и мне интересно наблюдать, как работает хирург. Он обрабатывает рану перекисью водорода, всё это шипит, пенится. Подаю бинты и марлю, врачи протирают рану, накладывает вазелин, чтобы марля не прилипала к ране. Рану туго забинтовывают, и я вижу, как недавно белоснежный бинт розовеет... Врач отключает аппарат общего наркоза и лёгким касанием руки начинает выводить женщину из состояния сна. Я снова завожу каталку, увожу больную в палату и помогаю ей перебраться в постель, предварительно убрав подушку с кровати (больным после наркоза ещё два часа нельзя поднимать голову и пить).

Эта женщина — мой первый пациент, которого я помогал перевязывать. Странно, но я испытываю восторг от того, что помогал на перевязке и справился с задачей. Догадайтесь, кто потом мыл перевязочную.

Колобок

Попросили вымыть пятую палату. А там подобрался весёлый женский коллектив, который активно обсуждает мою фамилию, моё будущее и настоящее, пока я натираю пол. Женщина возле окна, похожая на плюшевого мишку, с детским выражением лица рассказывает:

— На последней перевязке во время наркоза мне снилось, что врач рассказывает мне сказку, да не обычную сказку, а сказку про колобка. И мне почему-то стало так тепло, душевно, весело даже стало. Очнулась — я уже в палате. Потом спрашиваю у врача, рассказывал ли он что-нибудь, он говорит нет, не рассказывал. Я вот думаю теперь, почему именно колобок?

Вот так и мучается женщина этим вопросом до сих пор. И не только она, теперь ещё и я.

Милосердие

В первой палате сегодня новый пациент — мужчина лет пятидесяти с ампутацией обеих ног. Он с трудом переворачивается на бок, с помощью рук держась за перекладину, и я сушу его спину феном, чтобы не было пролежней и раны быстрее засохли. Рассказывают, что мужчина потерял семью и теперь отказывается от еды. К таким больным приходят сёстры милосердия — поговорить, успокоить, помочь позвонить родным. Но он отказывается общаться даже с ними.

Сестры милосердия — это члены Союза православных женщин, которые приходят в отделение, чтобы помогать больным. Эти добрые женщины чаще всего бывают на детском посту, приходят поговорить, поиграть с детьми, особенно с ребятишками из детского дома, которым не хватает тепла и внимания. Но помогают также всем тем, кто нуждается в помощи.

Через несколько дней снова прихожу на работу, а мужчины уже нет. Говорят, выписали… А из головы он уже несколько месяцев не выходит: за ним ухаживаешь как за ребёнком, всё готов для него сделать, а он отказывается от помощи. Такое не забывается. Мне кажется, что врачи и медсёстры уже выработали в себе защитную способность не привязываться к пациентам, потому что иначе это большая эмоциональная нагрузка. Некоторые замыкают себя на работе, словно складывают в сундук, и только после работы позволяют себе быть собой.

Борщ

Недавно меня в больнице начали усиленно подкармливать санитарки.

— Ой, ты нам уже как сын. Ты, наверное, после школы устал. Садись поешь!

Я соглашаюсь. Кто бы отказался от тарелки вкусного борща!

Лезгинка

Прихожу однажды, а у нас есть одна санитарка родом из Узбекистана. Включила на телефоне лезгинку и танцует в комнате отдыха. Это так забавно: ты уставший приходишь из школы в больницу, а здесь дама средних лет в медицинском костюме зажигательно танцует лезгинку.

Отпусти!

У нас есть больной, который начинает кричать “Больно!”, даже когда его ещё не трогают, а только приглашают на перевязку или на укол. Он вопит, кричит на всё отделение, его вопль буквально пронизывает слух. Кажется, что находишься в психиатрическом отделении, а не в ожоговом. Он кричит, когда его врач насильно садит на кровать, чтобы он не лежал: больные должны двигаться, чтобы не было пролежней. У мужчины низкий болевой порог, ему больно, даже когда просто его касаешься. Он сам не может лечь, ему больно шевелить руками и ногами. Медсестра просит меня помочь уложить его. Я убираю ходунки, мы его потихоньку опускаем на кровать, а он кричит: “Отпусти!”

Медсестра берёт и резким движением закидывает его ноги на постель. Медицинский персонал понимает, что лучше причинить боль сразу и резко, чем растягивать её. Люди, привыкшие каждый день иметь дело с человеческой болью и страданием, вырабатывают в себе некий психологический барьер, который помогает им в работе.

Спина в кадре

Смотрю новости по телевизору, показывают криминальный сюжет о том, как мужчина из Боготольского района поджёг свой дом, в котором в это время находилась его семья. Сообщают, что жена и ребёнок доставлены в ожоговое отделение. Ну, думаю, наверняка к нам, мы единственный ожоговый центр в Красноярском крае. На следующий день прихожу в больницу, а у нас журналисты снимают продолжение сюжета, берут интервью у заведующего отделением. Телевизионщикам разрешили только походить по коридорам и сделать общий план в ожоговой реанимации. Правильно, нечего заходить с телекамерами в палаты к больным. Зато моя спина в кадр попала.

Мастер ведра и швабры

Моя постоянная обязанность в отделении — мерить температуру больным, кушать, когда угощают, помогать на перевязках и… драить полы. За те долгие часы, что я провёл в отделении, я отмыл несчётное количество квадратных метров больничного пола, сравнимое с территорией маленького Китая. Настоящий мастер ведра и швабры.

Чему я научился за эти долгие часы, проведённые в ожоговом отделении? Я понял, что главное в работе — не сопереживать пациенту, а реально помогать ему. Наблюдая за тем, как работают врачи и медсёстры, я увидел, как важно не показывать свои эмоции во время общения с больными, особенно с безнадёжными. Я прошёл своеобразную психологическую подготовку, которая укрепила во мне уверенность в профессии. Более того, моё желание стать хирургом только возросло.

Артём Орлов, школа № 6, 11-й класс