Тайна ждановского постановления

65 лет назад, 14 августа 1946 года, вышло Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград». У советской интеллигенции оно вызвало шок даже не своим содержанием - к различным проработкам все давно привыкли, - а тоном, убойной лексикой: там говорилось о «подонках литературы».

«Подонками и пошляками» были названы Михаил Зощенко и Анна Ахматова. Вообще, они стали жертвами политической интриги. При других обстоятельствах, вероятно, прозвучали бы другие фамилии. После войны в окружении Сталина шла серьёзная аппаратная борьба между ленинградской группировкой во главе с Андреем Ждановым и тандемом Маленкова - Берия. На рубеже 1940-50-х годов эта борьба завершилась полным разгромом ждановцев. Жертвами репрессий стали все руководители Ленинграда, Ленинградской области, в том числе признанные героями блокадники; все «питерские» в высших эшелонах советской власти (единственным исключением был будущий премьер Алексей Косыгин, который тоже был снят со всех постов и почти год ждал ареста). Расстреляны были - смертную казнь, отмененную в 1947 году, специально вернули к «ленинградскому делу» - все выходцы из Ленинграда, оказавшиеся на партийной работе в крупных городах СССР.

Всего по делу проходило больше двух тысяч человек. Вероятно, такая судьба могла ожидать и самого Жданова, но до полного разгрома он не дожил и скончался раньше. В этой аппаратной борьбе важной вехой было Постановление ЦК о ленинградских журналах. Само постановление в том или ином виде не могло не появиться. Сталина крайне раздражали настроения свободомыслия, распространившиеся в советском обществе в результате победы над гитлеровской Германией. Многие считали, что после того, что пережила страна, уже не может быть возврата к довоенным порядкам. Миллионы советских солдат, оказавшихся за границей, увидели, как живут люди в Европе - сытно и свободно. Появилось в среде интеллигенции даже понятие «новый декабризм» по аналогии с декабристским движением XIX века, одним из источников которого были заграничные походы русской армии 1813-1915 годов.

Ситуация даже в ГУЛАГе изменилась, в лагеря попали сотни тысяч фронтовиков, смотревших смерти в лицо, и они себя вели уже не так безропотно, как политзеки довоенного времени. Появилось совершенно новое явление - лагерные бунты и восстания, о которых до войны никто и помыслить не мог. И, конечно, дух свободомыслия более всего был распространён в среде художественной интеллигенции. Эту интеллигенцию нужно было «поставить на место». Постановление о ленинградских журналах стало не единственным таким документом. Через 12 дней 26 августа вышло погромное Постановление ЦК «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению». 4 сентября - «О кинофильме «Большая жизнь». Причём в каждом случае речь вовсе не шла только о журналах, репертуаре и кинофильме, затрагивались другие вопросы и делались большие обобщения и политического, и исторического характера. В постановлении о кинофильме «Большая жизнь» великий режиссёр Сергей Эйзенштейн критиковался вообще с позиции природы сталинской власти: «С. Эйзенштейн во второй серии «Ивана Грозного» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников в виде шайки дегенератов, наподобие американского ку-клукс-клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».

Суть постановления о репертуаре лучше всего выразил один из организаторов травли Зощенко и Ахматовой Константин Симонов в газете «Правда» в ноябре 1946 года: «Мы все упомянуты в постановлении, даже если там нет наших имён». То же самое Симонов мог сказать и о постановлении о журналах «Ленинград» и «Звезда». 13 апреля 1946 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло продиктованное самим Сталиным решение по вопросам работы Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б). Секретарю ЦК Жданову и начальнику Агитпропа Александрову поручалось «представить предложения о мероприятиях по значительному улучшению руководства агитпропработой». 18 апреля Жданов собрал большое идеологической совещание, где ставил задачи своим подчинённым. Жданов говорил на этом совещании: «Товарищ Сталин дал очень резкую критику нашим толстым журналам... Товарищ Сталин назвал как самый худший из толстых журналов «Новый мир» … самым лучшим товарищ Сталин считает журнал «Знамя», затем «Октябрь», «Звезда»… он указывал на целый ряд слабых произведений, указывал на то, что появилась «Дорога времени», затем «Под стенами Берлина» Иванова».

Как видно из текста выступления главного партийного идеолога, «худшим» журналом Сталин считал на тот момент «Новый мир», руководимый Александром Твардовским. А в качестве примеров «слабых» произведений Сталин назвал роман Всеволода Иванова «При взятии Берлина» (Жданов ошибся в названии), опубликованный в «Новом мире», и пьесу Григория Ягдфельда «Дорога времени», появившуюся в «лучшем» с его точки зрения журнале «Знамя». Ни Зощенко, ни Ахматова в докладе Жданова не упоминались. В критическом контексте не упоминались и ленинградские журналы. Однако начальник Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Георгий Александров, который был креатурой Маленкова, составил в Политбюро совсем другую записку, подставляя под удар своего шефа Жданова. Он перевёл стрелки на ситуацию с литературными журналами в Ленинграде, возложив ответственность не столько на редакторов (они, кстати, особо не пострадали, главред «Звезды» Виссарион Саянов ушёл с должности за два дня до Постановления 12 августа, а через два года получил Сталинскую премию за роман «Небо и земля», редактор «Ленинграда» Борис Лихарев получил выговор), сколько на руководство ленинградского горкома ВКП(б).

И в записке Александрова, и затем в самом постановлении жёсткой критике подвергались очень близкие Жданову люди - П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин. После смерти Жданова они были расстреляны как главные фигуранты «Ленинградского дела». Первым же пострадал секретарь Ленинградского горкома И. М. Широков, которого уволили с работы этим постановлением. Жданов сумел ответить Александрову. Он подверг критическому анализу (ему, разумеется, помогли) действительно слабую книгу своего заместителя «История западноевропейской философии», за которую в том же году Александров получил Сталинскую премию. Искусный аппаратчик Жданов умело подставил начальника Агитпропа в рамках затеянной Сталиным дискуссии по вопросам философии. Сталин Жданова поддержал, и Александрова из ЦК уволили.

Однако по всем аппаратным законам Жданов вынужден был бить по своим. Досталось и Попкову, и, особенно, Капустину, которых Жданов выдвинул в руководство городом ещё до войны, а потом во время блокады. Но Жданов умело расставил акценты в самом постановлении и особенно во время идеологической кампании, начавшейся с его доклада о журналах «Звезда» и «Ленинград». Главными фигурантами стали не «плохие организаторы идеологической работы, как задумывал Александров, а сами герои постановления - писатели. В Ленинграде на тот момент крупнейшими литераторами были Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Это были очень разные люди. Ахматова всегда оставалась «внутренней эмигранткой». С Советской властью она «сосуществовала». Социализм и «социалистическое искусство» ей были просто чужды. Она действительно оставалась человеком «чистого искусства», как об этом и было сказано в постановлении. Михаил Зощенко - напротив - считал себя советским человеком. Он глубоко верил в революционные идеалы, искренне считал, что, бичуя недостатки, помогает строить новое социалистическое общество.

Зощенко никогда не был антисоветчиком, как его пытаются представить в последнее время. В 1920-е годы он боролся с мещанством. Его природная манера письма не позволяла ему писать никаких других вещей, кроме юмористических и сатирических. Ещё в самом начале литературного пути, работая в уголовном розыске, он принёс в студию при издательстве «Всемирная литература» свое, как ему казалось, серьёзное эссе про поэзию Александра Блока. Собравшимся его взялся читать Корней Чуковский, публика не могла удержаться от хохота, а дедушка Корней, утирая слёзы произнёс: «Это невозможно! Этак вы уморите своих читателей. Пишите юмористические произведения…». Поэтому, когда Зощенко брался за какие-то другие темы, в итоге у него всё равно получался фельетон. Даже детские рассказы о Ленине на самом деле воспринимаются как некоторое издевательство, хотя Зощенко вовсе не ставил такой задачи. И его произведения многие, особенно из партийной критики, воспринимали как злопыхательство. Не любил Зощенко и лично Сталин.

В Ленинграде трудно было найти более удобную мишень для критики, чем абсолютно аполитичная Ахматова и Зощенко. В постановлении ЦК не называется ни одно «вредное» произведение Ахматовой. Про Зощенко же говорится, что «Звезда» в последнем номере опубликовала его рассказы «Приключения обезьяны». На самом деле это были небольшие и абсолютно беззлобные юмористические зарисовки для детей. Зощенко написал их по заказу журнала «Мурзилка» для дошкольников. Они и были опубликованы в «Мурзилке» и не вызвали никакой реакции. «Звезда» же просто перепечатала их, причём не поставив в известность автора. Конечно, для критических нападок детских рассказов было недостаточно, поэтому постановление ЦК сразу переходило на личности: «Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодёжь и отравить её сознание… Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как «Перед восходом солнца». Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии».

Развернувшаяся после постановления травля Ахматовой и Зощенко очень тяжело сказалась на их жизни. И, безусловно, она ускорила смерть больного Михаила Зощенко.